Имена четырёх

«Был ли ты человеком, демон?..» – стандартный вопрос ищущего истину. Нет, призванный не злится, лишь хмурится немного и пристально смотрит на языки пламени. Прошлое забыто, похоронено где-то в глубине сознания, там, где даже больно искать. Оно больше не нужно, от человечности нет ничего, кроме вреда, она делает слабым. - Это было так давно, что уже почти «нет», – всё же отвечает он, когда Феличиано уже не ждёт его ответа. Однако, следующий вопрос звучит незамедлительно: - И как тебя звали? Демон переводит немигающий взгляд на послушника. Зачем ему это? Всё было слишком давно, чтобы быть правдой, а не выдуманной для успокоения памяти красивой историей. Не нужно это вспоминать, не будет ничего кроме бессмысленной боли. Но любопытство человека не унять. Он будет спрашивать снова, напоминать об этом вопросе даже своим присутствием. А это в разы хуже, нежели сейчас отыскать в прошлой жизни ответ и удовлетворить его любопытство. - Я... Иван, – неуверенно отвечает демон через некоторое время. Имя острой вспышкой боли отзывается во всём его существе, и призванный повторяет снова, уже уверенно. Слова звучат твёрдо и решительно, своей монолитностью разрушая нечто странное внутри, там, где сокрыта правда прошлого, где похоронены глупые и слабые остатки человечности: – Меня звали Иван. - Если ты был человеком... но теперь... – алкоголь не друг связной речи, но Фели пытается, – за что ты попал в Ад? - Ты задаёшь слишком много вопросов. - Ответь. Иван... пожалуйста, – взгляд новиция задумчивый, серьёзный. А забытое имя зудящей болью отзывается на периферии сознания, вызывая вспышку пёстрых картинок, разбирать которые невероятно сложно. Давно, как же давно это было... почему он забыл это? Как это можно было забыть?.. - Я убил человека, – демон зажмуривается, отгоняя образы. – И это определённо повторится, если кое-кто не заткнётся. - Пожалуйста, не злись. Я хочу знать о тебе хоть что-то. Ты знаешь обо мне всё-всё, а я о тебе – ничего-ничего, – не очень внятно бормочет Фели, прислоняясь спиной к стене и тяжело вздыхая. Немного рассеянный взгляд скользит по лицу демона. Ивана. Его зовут Иван. – Почему ты его убил?.. У тебя не было другого выбора? - Выбор есть всегда. Те, кто говорят, что его нет, просто не хотят его искать. - Тот человек... он был плохим? Плохой – хороший. Чёрное – белое. Зло – добро. До чего же у смертного всё просто! Но если убитый – плохой, то Иван – хороший? Какая нелепость! Хорошие люди не становятся демонами. Мысли мечутся, отказываясь складываться в полноценную картинку. Будь демон человеком, он сказал бы, что от этого у него разболелась голова, и перестал бы вспоминать. Но выходцу из Ада это недоступно, и он продирается через образы и осколки воспоминаний, среди мусорных куч лишней информации выискивая необходимые крупицы сути произошедшего. Неожиданный отголосок чувств, что давно должны были погибнуть, намеренно погребённые вместе со всем хламом смертной жизни, вспыхивает нечётким светлячком. Этот светлячок помогает рассмотреть прошлое. - Он не рассчитал силу в драке. И случайно убил дорогого мне человека. - Это ужасно. - Вовсе нет. Это жизнь. - Как ты его убил?.. Демон закрывает глаза, пытаясь вспомнить. Вопрос ему неприятен. Зачем человеку это знать?.. Воспоминания смутны, обрывочны. Он никогда их не искал, следуя совету старшего демона. Но теперь, когда задался этой целью... Образы вновь мелькают неразборчиво и неохотно, причиняя всё больше дискомфорта, уже отчётливее напоминая головную боль. Но сдаться – значит признать свою слабость, свою вечную зависимость от покровителя. Как же это было? Кровь козла, пентаграмма призыва, горящие зелёным огнём нечеловеческие глаза... - Я… заключил сделку?.. Лишь предположение, полной уверенности нет. Но, если это и есть правда, то объясняет она многое. И «забота» покровителя тоже ясна, оправдание к ней вписывается весьма гармонично. Настолько гармонично, что голова разрывается болью от нахлынувших мыслей, отзвуков воспоминаний. Всё такое нечёткое, смазанное, отрывочное. Человеческая жизнь, лица, что когда-то были значимы... имена забыты, но лица... красные глаза, глядящие с вызовом... человек с удивительного цвета радужкой и невыносимым характером... Кто он? Неважно. Больше не будет важно. Забыть, отпустить, не возвращаться к прошлому – это теперь не имеет смысла и принесёт одну лишь боль. - Поцелуй меня, – бормочет Феличиано, переползая ближе к демону. Нелепо, несколько раз теряя равновесие и чуть не падая, но не выпуская из рук полупустой бутыли. - Тебе уже хватит, – призванный забирает из его рук бутылку и внимательно вглядывается в лицо напротив. Взгляд человека совершенно затуманен выпитым алкоголем. Он пил не так уж много, но... впервые?.. Глупый человек! «Должно быть, я дурно на него влияю», – хмыкает демон, но вслух ничего не произносит. Лишь смотрит, наблюдая за метаморфозами, происходящими с его заказчиком. Невинный святоша, домогающийся демона. Нет, движет им явно не то нелепое чувство, коим так дорожат смертные. Здесь другое, более простое, но не менее вдохновляющее на безумства чувство – любопытство. Невинный святоша катится в ад, так почему бы напоследок не предаться гедонизму и не попробовать всё то, что запрещал себе годами?.. – Ты слишком много выпил и не контролируешь себя, – сухо обрывает его поползновения призванный. Возиться с опьяневшим заказчиком желания нет. Не в этом заключается его роль в данной истории. - Поцелуй меня, – повторяет просьбу смертный, но демон всё так же немигающе смотрит на него, не собираясь потакать этой прихоти. Последствия могут стать губительными для него. Для них обоих. Но разве человек задумывается об этом? - Ты пьян. - Да... Пожалуйста... – рука послушника церкви тянется к лицу призванного, но, едва коснувшись его, оказывается отведена прочь. - Ты же понимаешь, что это никак не повлияет на условия сделки? Я всё равно заберу твою душу. Терпение демона на исходе. Одно из главных правил, которым его учили, которое вдалбливали в голову день за днём – не смешивать похоть с отношениями сделки. Но человек ему нравится. Даже слишком – забавный в своей наивности, невообразимо упрямый, во многом схожий с ним самим. С ним прежним, мёртвым уже несколько веков. И при этом настолько хрупкий, что хочется сломать, полностью подчинить его раньше времени, пока он ещё живой, остро чувствующий и невинный. - Я знаю. Но... Предложение остаётся неоконченным. Феличиано уже увереннее прислоняет ладонь к щеке прикрывшего глаза демона. Тот сидит недвижимо, сдерживая себя с большим трудом, но руку в этот раз не отводит. Человек глуп. Нельзя поддаваться его глупости, ведь она погубит их обоих. - Я не остановлюсь на поцелуе. Ты будешь кричать от боли, молить, чтобы я перестал, – открывшиеся глаза светятся в темноте, горят фиолетовым огнём. Но напугать человека не выходит. Скорее наоборот. - Иван... пожалуйста… – заворожённо твердит новиций, не понимая опасности. Алкоголь притупляет инстинкт самосохранения. А забытое имя звучит из его уст подобно призыву к действию, срывая весь самоконтроль к чертям свинячьим. - Глупый мальчишка, – рука демона внезапно опускается вниз и через ткань сжимает член послушника церкви, вызывая полустон-полувскрик. Адская тварь не способна на нежность. Для таких, как он, получение удовольствия тесно связано с причинением боли. Но этот юнец не молит перестать. Он лишь ёрзает, инстинктивно пытаясь создать подобие желанного трения, и тихо всхлипывает потому, что этого слишком мало. Да что же с ним не так?.. Это должно было стать его единственным шансом одуматься. Руки демона, забравшись под одеяние, скользят вверх по коже призвавшего его. Губы касаются шеи почти невесомо, но этот недопоцелуй почти сразу сменяется болезненным укусом, от которого Феличиано тихо вскрикивает и пытается увернуться. Для него, не искушённого ни ласками, ни болью, это уже слишком. Хотел он явно не так. Но демон лишь сильнее сжимает свою жертву, лишая возможности вырваться. Слишком поздно отступать. Если он отступит, человек сможет им управлять, поймёт, что и у него есть слабость. Каждое движение, каждый укус и поставленный синяк словно кричат: этот человек, его душа – собственность демона, и хозяин волен поступать с ним так, как хочет. Не осознавший этого раньше святоша виноват сам. Он был предупреждён, но всё равно решил испытать это. Одежда без труда пропадает с тела, оказывается отброшена прочь, неведомо куда. Недальновидный поступок, но любовников это волнует далеко не в первую очередь. Новиций смущённо опускает взгляд, но тут же краснеет и, словно очнувшись от наваждения, отворачивается. Призванный («Иван», – напоминает себе Феличиано) берёт его лицо в руки и властно приподнимает, заставляя смотреть открыто. Ладони плавно опускаются ниже, ненадолго задержавшись на шее, словно собираются задушить, но так и не могут решиться на это. Человек рвано вдыхает воздух – не то от испуга, не то от желания (демону хочется считать, что это всё же первое) – и закрывает глаза, сосредоточиваясь на ощущениях. Пальцы демона сильно сжимают плечи юноши, не давая отстраниться, прекратить добровольную пытку. Но тот уже и не стремится этого сделать: новиций, решившись окончательно, и сам прижимается к нему, дрожит от контраста горячих прикосновений и холодного воздуха, без слов прося большего. Глупый, какой же этот человек глупый... Призванный прокусывает свою ладонь, смотрит на то, как кровь стекает по пальцам, смачивая. Затем нарочито медленно вводит их, сразу два, в тесноту покорного тела перед собой, зажимая новицию рот неповреждённой рукой, запечатывая его вскрик. Он, не торопясь, готовит его для себя, жадно вглядываясь в лицо, считывая все эмоции человека. Он ищет всего одну, которой и старается добиться, но никак не находит. Страха нет – человек не боится его от слова совсем. Не боится за свою жизнь. Не боится неизвестности. Ну разве он не глупец? Юноша резко вскрикивает, пытаясь вырваться, когда пальцы внезапно сменяются много большим, но хватка любовника слишком сильна. Демон усаживает его поверх себя, входя глубже, причиняя ещё больше боли. Феличиано сжимает пальцами спину демона, царапает ногтями его кожу, слыша в ответ шипение, но сам сдерживает очередной вскрик. Иван хмыкает, удивлённый его сдержанностью, и замедляется. Нет, не жалея его, но давая небольшую поблажку. Он даже не противится, когда Варгас тянется за поцелуем, хоть это и странно: целовать не для сделки, а... просто так?.. Зачем вообще нужны поцелуи?.. А ведь когда-то он знал это... знал многое, только забыл... Иван осторожно отодвигает от себя лицо послушника церкви и заглядывает ему в глаза, пытаясь найти там... что?.. что это должно быть? Он не знает. Призванный видит безграничное доверие, покорность, желание. Но это всё не то. Нужно другое, негативное. Иначе всё кажется выдуманным, неправильным. Неправильным кажется и то, что человек стонет от смеси боли и удовольствия, что тело его мелко дрожит, когда он сам пытается двигаться в такт, а на члене выступают белёсые капельки смазки. Иван перехватывает руку парня, когда тот собирается удовлетворить себя – здесь правила задаются бессмертным, всё будет так, как захочет он, и тогда, когда решит он. Наткнувшись на растерянный, непонимающий взгляд, призванный забывается и целует запястье смертного, но тут же, пока ни он сам, ни человек не успели понять, что именно произошло, кусает и слизывает кровь. Издаёт низкий, почти звериный, и оттого похожий на рычание звук и начинает двигаться быстрее, причиняя своему любовнику всё большую боль. На спине призванного появляются всё новые царапины, которые, впрочем, затягиваются быстро. Феличиано стонет, не сдерживаясь – слишком сильна эта боль вперемешку с удовольствием. Глупый, глупый человек, который вздумал заигрывать с демоном... Призванный ждёт сопротивления, новых попыток вырваться, но вместо этого новиций прижимается ещё теснее, пытается смотреть ему в глаза, хоть это и сложно сделать. - Иван... Тихий шёпот подобно электричеству расползается по каждой грани сознания. Ни страха, ни ненависти – лишь совершенно неуместная для ситуации нежность и вымученная улыбка. Это уже слишком для демона – нет, для Ивана. Сейчас он чувствует себя именно Иваном – а потому он, поражаясь самому себе, целует Феличиано. Осторожно, словно впервые, как будто боится сделать что-то не так. Возможно, в этом поцелуе даже есть частичка прошлых, человеческих чувств вроде нежности или чего-то подобного... что там испытывают люди, когда понимают, что постепенно влю... Демон вздрагивает и гонит от себя эту мысль. Слишком поздно для него чувствовать. Слишком опасно. Возможно, если он перестанет вести себя с новицием так мягко... - Ваня... Тот же ток, но много раз сильнее, проходится по сознанию бывшего человека, подталкивая его к кульминации это действа, развернувшегося в грязном, заброшенном здании. Всего несколько движений – и он изливается внутрь любовника, под его испуганный возглас. Удовлетворённо усмехаясь, Иван кладёт ладонь на всё ещё напряжённый член бывшего послушника церкви и, размеренно проводя рукой, доводит до того же состояния и своего любовника, сцеловывая последовавший за этим стон. Позже, когда от ночи остаётся лишь малая частичка, а новиций доверительно прижимается к нему во сне, искушая причинить новую боль, напомнить, с кем он имеет дело, демон немигающе смотрит на безмятежное лицо, замирая неподвижной статуей. На нежной коже юноши по всему телу расцветают синяки – последствия вольности адской твари. Призванный, несильно надавливая, проводит пальцем по каждой отметине. Ему мало того, что было. Но, если продолжить, человек не выдержит, и душа его достанется ребятам сверху. Этого нельзя допустить. И того, что произошло, допускать тоже было нельзя. Он позволил себе вспомнить человеческие чувства, что было самой большой ошибкой из всех, что он когда-либо совершал. Теперь всё будет сложнее. И для него, и для человека. Шанс всё исправить ещё есть. Остаётся лишь решиться на него и не поддаваться соблазну, что бы человек ни говорил и ни делал. Как будто это так легко, как звучит...