***
Билл лежал на своей кровати, уставившись в потолок. За стенкой кашлял Джорджи, из-за чего Билл постоянно сбивался с мысли, а еще и мама не переставая бродила по дому, шаркая по паркетному полу своими домашними тапочками, которые ей были явно большими, но покупать другие она не собиралась, потому что эти ей подарила ее сестра. Билл не пошел сегодня в школу и вообще старался не выходить из своей комнаты, потому что отец все еще подозрительно косился на него. В тот день он пытался допросить Билла еще часа два, но Билл говорил лишь: «Я просто упал, пап», он говорил: «Я захотел прогуляться в лесу, но было скользко, и я сорвался и покатился вниз. Ничего страшного». — Билл, посмотри на меня. Это сделал Бауэрс? Это он с тобой сделал? — спросил тогда отец, крепко сжимая Билла за плечи. Билл в очередной раз покачал головой, мол, нет, пап, и снова повторил: «Я просто упал». Отец больше ничего спрашивать не стал, вздохнул устало и велел посидеть в холле, пока его смена не закончится. За дверью снова послышались шаги мамы, и Билл с тихим стоном схватил подушку, прижимая ее к лицу. Он пытался сосредоточиться и решить, что ему делать дальше, кому рассказать об узнанном, но шум за дверью мешал ему воплотить задуманное. «Билли, не ворчи, ты же знаешь, что мне нужно сдать проект к следующему вторнику, а у меня ничего не готово! Лучше помоги мне перерыть записи, что я принесла с работы». Билл понимал, что у мамы важный проект. Но Билл не понимал, почему она не начала делать его сразу, как только ей его дали, а вспомнила о нем за пять дней до сдачи. Но сказать он ей об этом не мог, так что послушно пошел рыться в старых записях про возникновение и формирование живописи в начале XV века. Как мама еще не свихнулась с этой работой, Билл не знал. Очередное копошение и хлопок входной двери заставили Билла поморщиться. Погода за окном ухудшилась: дождь лил, не переставая, дома было темно, хоть сейчас и шел разгар дня — из-за тяжелых, мрачных туч солнечный свет не пробивался совсем, и Билл боялся, что им снова отключат свет. Копошение внизу стало громче, и послышался звонкий смех мамы. — Билл! Спускайся, помоги мне разобрать коробки! Билл вздохнул, откидывая подушку в другой конец комнаты, и, поправив домашнюю растянутую футболку с выцветшим принтом Микки Мауса, свесил ноги с кровати, на ощупь ища свои домашние тапочки. Снова мамин смех разрушил мерное постукивание капель дождя за окном, а затем послышался незнакомый голос, заставивший Билла нахмуриться. Быстро ступая по ступеням, тихо скрипевшим под ногами, Билл спустился вниз, постоянно поправляя спадавшую с плеча футболку. Мама стояла возле входной двери, около нее стояли несколько пожелтевших картонных коробок, с такими же пожелтевшими документами внутри, пахнущими пылью и плесенью. — О, Билли, отнеси эти коробки в гостиную, сейчас принесут еще, — мама быстро указала пальцем в дверной проем, ведущий в гостиную, а затем поспешила отвернуться. Билл подцепил пальцами низ коробки, проверил, не слишком ли она тяжелая, и, убедившись, что сможет дотащить ее до зала, поднял рывком, морща нос от пыли, что попала в него, силясь не чихнуть. Уже из зала он услышал, как мама просит кого-то оставить коробки у входа. — Мне не тяжело донести их до гостиной, миссис Денбро. Послышались шаги, и Билл повернулся, чтобы поздороваться с гостем, но слова застряли где-то в горле, и все, что смог выдавить из себя Билл — непонятный писк. Мужчина напротив него усмехнулся и огляделся, видимо, думая, куда поставить коробки. — Оставьте их здесь, — мама замаячила за спиной гостя, вежливо улыбаясь. Мужчина поставил коробки на пол, отряхнул руки и, улыбнувшись, спросил: — Это ваш сын? — и взглянул на Билла, который стоял сейчас посреди зала, в старой футболке, в тапочках с большими синими помпонами, с открытым от удивления ртом и, скорее всего, красный, как нос Джорджи, который тот без конца вытирал платочком. «А то ты не знаешь», — хотелось сказать Биллу, но он лишь молча перевел взгляд на мать. — Да, это Билли, — мама незаметно махнула рукой, подзывая Билла подойти поближе, но он прирос к полу и вряд ли сможет двинуться в ближайшее время. — Билли, — повторил мужчина и, усмехнувшись, сам сделал шаг навстречу. — Себастьян Делагарди, — он протянул руку вперед, и Биллу потребовалось несколько секунд, чтоб отойти от оцепенения и протянуть руку в ответ, пожав чужую теплую ладонь несколько раз, прежде чем выдернуть руку из хватки, слишком резко, словно это не простая ладонь, а раскаленный прут. — Очень приятно, — тихо прошептал Билл, стараясь унять дрожь в голосе. — Взаимно, — шепотом, на грани слышимости, но Билл услышал, нахмурился и инстинктивно сделал шаг назад. — Что ж, миссис Денбро, коробок больше нет. Надеюсь, я смог помочь Вам. — Ох, Себастьян, спасибо Вам большое, Вы даже не представляете, как Вы меня выручили! — воскликнула мама. — Останетесь на обед? Билл вздрогнул и беспомощно уставился на маму, надеясь, что она уловит его ментальные мольбы. Но мама продолжала улыбаться Себастьяну и даже не думала перевести взгляд на сына. Последняя надежда у Билла оставалась на то, что их гость откажется. — С удовольствием, — Себастьян широко улыбнулся и на секунду задержал взгляд на Билле, прежде чем пойти вслед за мамой, радостно рассказывающей что-то про фалафель, приготовленный ею сегодня утром. — Билли, зови Джорджи, и идите обедать, — послышался голос мамы с кухни, который вновь перерос в смех (интересно, что такого веселого рассказывает ей Себастьян?), а затем звон столовых приборов перекрыл все остальные звуки и голоса, и Билл никак не мог расслышать, о чем они говорят. Он продолжал стоять на одном месте, напряженный, как тетива лука, вслушиваясь в каждый шорох, будто ожидая, что Себастьян сейчас схватит нож из подставки и кинется на его маму, стоит Биллу только на секунду потерять бдительность. — Билл, ты позвал Джорджи? — голос мамы звучал немного раздраженно. Но Джорджи не надо было звать, он сам спустился вниз, шмыгая маленьким, слегка вздернутым носом, покрасневшим от частых прикосновений, в своем домашнем желтом свитере, что ему связала бабушка на Рождество, и в ярко-красных носках, сильно выделяющихся среди палитры осенних цветов. Он улыбнулся Биллу и скрылся на кухне, явно голодный и соскучившийся по горячему — из-за болезни Джорджи много дней отказывался от горячих блюд, но сейчас, видимо, пошел на поправку. Билл тоже проголодался, поэтому, несмотря на все свое нежелание, молча поплелся на кухню, пытаясь сохранить нейтральное выражение на лице. Зайдя на кухню, первым, что увидел Билл, — смеющийся Джорджи на руках Себастьяна. Почему-то эта картина заставила Билла резко выдохнуть и бессознательно протянуть руку вперед, в глупой попытке вырвать Джорджи из объятий мужчины. Было в этом что-то такое… неправильное, Билл и сам не мог объяснить. Может, это было вызвано тем, что Билл все еще на полном серьезе считал, что Себастьян похитил тех детей, или же из-за острого желания отгородить Джорджи ото всех, но тем не менее, Билл всерьез попытался забрать Джорджи с рук Себастьяна, за что получил недоумевающий взгляд от мамы и хитрую ухмылку от Делагарди. Билл стушевался, слишком резко отдернул руки и, сжав губы в тонкую линию, сел на стул, ожидая, пока мама положит поесть. Видимо, удушающее напряжение, витающее в воздухе, чувствовал только Билл, из-за чего он не мог перестать стучать ногтем указательного пальца по краю стола, часто-часто, как иголка в швейной машине матери. Билл продолжал стучать, уставившись на пустую тарелку перед собой, пока мягкие, теплые пальцы не коснулись его руки, не сильно сжимая. Билл резко поднял глаза, встречаясь ими с насмешливым взглядом напротив. — Нервничаешь? — тихо спросил Себастьян, слегка склонив голову вправо. Билл отрицательно мотнул головой. Себастьян усмехнулся, явно не веря Биллу, добавил: — Тогда не делай так, пожалуйста, — и, наконец, отпустил руку Денбро, чем последний тут же воспользовался, быстро спрятав ее под стол. Обед проходил относительно — относительно — неплохо. По крайней мере, не так плохо, как ожидал Билл. Мама обсуждала свой проект с Себастьяном, используя термины, которые Билл не мог даже прочитать, не то что произнести. Как понял Билл — Себастьян архивист, работающий вместе с мамой и помогающий ей с ее проектом. И все эти коробки, пахнущие, как комната Тозиера, он привез из архива. — Спасибо еще раз, Себастьян, не знаю, что бы я без тебя делала. — Всегда рад помочь. Знаете, у меня дома есть еще материал, думаю, он будет очень Вам полезен. Я могу привезти его. Как насчет в субботу в пять? — Себастьян странно улыбнулся, протыкая жаренный, пряный шарик вилкой. Билл старался не обращать внимания на чужой, внимательный взгляд, прикованный к нему. — Правда? Боже, я даже не знаю, как Вас отблагодарить. — Ничего не нужно, миссис Денбро. Мне не сложно. Значит в субботу? — Да, конечно, — мама широко улыбнулась и отрезала Себастьяну большой кусок шоколадного торта. Билл продолжал ковыряться в своей тарелке, так толком и ничего не поев. Беспокойство неприятными щупальцами окутывало Билла, проходило через все тело и маленьким шаром завязалось внизу живота, заставляя Билла судорожно выдыхать от тянущего, неприятного ощущения вперемешку со страхом. Что-то в действиях Себастьяна не давало ему покоя. В действиях, в этом его насмешливом взгляде и хитрой ухмылке, в рокочущих согласных и тягучих гласных, во всем его чертовом виде, словно кричащим: «Я знаю что-то, чего не знаешь ты». Билл хотел узнать. И он обязательно сделает это.***
В субботу уроков было не много, поэтому уже к часу дня Билл был свободен аж до понедельника. Погода так и не улучшилась, но Билл за несколько дней поумнел: надел куртку потеплее и шапку, хотя последнее было инициативой мамы, сам Билл шапки не любил, но спорить с мамой он не любил еще больше. Билл ступал по грязным лужам, брызгами разлетающимися в разные стороны, пачкая края светло-голубых джинс, не спеша прогуливаясь по улицам города, прокручивая в голове одну и ту же мысль. В субботу в пять. Билл думал об этом почти всю ночь с пятницы на субботу, не способный заснуть из-за большого количества информации, и все уроки, из-за чего получил два по истории, не услышав вопроса. Себастьяна не будет дома с пяти, примерно двадцать минут до города на машине, десять минут до дома Билла и, наверняка, мама заболтает его или предложит выпить чаю, что даст Биллу еще минут сорок, а там все то же на обратный путь. Этого времени хватит, чтобы осмотреть дом, основательно, не торопясь, заглянуть в каждую комнату и обыскать двор. Это было ужасной, ужасной идеей, но шанса лучше могло и не подвернуться.***
Билл сидел на мокрой толстой ветке дуба, растущего рядом с домом Себастьяна, его руки замерзли настолько, что он их уже не чувствовал, щеки и нос горели, и каждый раз из его рта вырывалось небольшое белое облако, стоило ему выдохнуть. Он продрог до костей еще минут сорок назад, когда, блуждая по лесу, пытался вспомнить, как он вышел на дом Делагарди. Два часа провозился среди грязи, мокрой почвы, прилипающих к подошве листьев и дождевых червей, коими был усыпан почти каждый сантиметр земли. А когда, наконец, нашел — боже, будто в соседний штат пешком сходил, — не придумал ничего умнее, чем пересидеть на дереве, ожидая, пока Себастьян уедет из дома. Одной рукой Билл упирался о дерево, осторожно выглядывая из-за ствола, чтобы проверить на месте ли машина, вторую он засунул в карман куртки, пытаясь отогреть ее. Солнце медленно опускалось вниз, кое-где пробиваясь сквозь тучи тонкими лучами, освещая небольшие участки земли, но абсолютно не грея, а ведь это только начало сентября, Билл боялся думать, что будет дальше. Наконец, Билл услышал, как завелся мотор, и против воли облегченно выдохнул, подтянулся, пытаясь размять затекшие конечности — он сидел, съежившись в одном положении, больше часа, не желая терять тепло при движении; и аккуратно выглянул из-за дерева, наблюдая, как высокий мужчина, запахнув черное, длинное, чуть ниже колен, пальто, садится в машину, которая, развернувшись, скрывается из виду спустя минуты две. Билл спустился немного неловко, цепляясь онемевшими пальцами за ветки дерева, которые опасно наклонялись и хрустели, стоило Биллу перенести вес тела на руки, ища в это время ногами ветку ниже. Почувствовав мягкую почву, Билл прикрыл глаза, подтягиваясь уже всем телом, тихо простонав от приятной ломоты. Но это была только половина пути. В этот раз нужно было преодолеть не забор, а высокие, кованные ворота, с острыми пиками по обеим сторонам, с позолотой на самом конце. Это не должно было вызвать затруднений, но вызвало. Утомленное, замерзшее тело отказывалось слушаться, а руки постоянно соскальзывали с мокрых и скользких от дождя кованных узоров. Капли по рукам катились вниз, за рукава свитера, заставляя Билла вздрагивать от неприятных ощущений. Где-то на середине Билл пожалел, что вообще затеял это все. В дом Билл ввалился без сил, прислоняясь спиной к двери, тяжело дыша. Мокрые пряди волос упали на глаза, но Билл не спешил их убирать. Он вообще не спешил двигаться, давая себе несколько минут передышки. Мокрая от дождя куртка неприятно липла к мокрой от пота спине, и Билл был уверен, что сляжет с пневмонией. Оттолкнувшись от двери, прилагая к этому все свои оставшиеся силы, Билл глубоко вдохнул и, мельком оглядевшись, прошел дальше, решив, что начнет осмотр с той же комнаты, на которой остановился.***
Пеннивайз остановил машину, убедившись, что отъехал достаточно далеко. Все шло так, как он и думал. Билли, маленький, храбрый Билли, вернулся вновь, пахнув страхом на всю округу, отчего Пеннивайз не мог перестать втягивать носом воздух, наслаждаясь сладким запахом детского ужаса. Он закрыл машину и не спеша пошел обратно, давая больше времени Биллу на осмотр его дома. Этот мальчишка забавлял его. Он тоже боялся, как и все остальные. Но он боялся не пауков, огня и высоты. Он боялся показать свой страх остальным. Прятал его за своим упрямством, скрывал за своей дерзостью, запирал на замок от самого себя и шел вперед, игнорируя голос разума. Сам, добровольно, лез в руки неприятностям, не думая о последствиях. А вот последствия о нем думали. С самой первой их встречи, причем. Пеннивайз тихо отворил входную дверь, бесшумно ступая по полу, и поднялся на второй этаж, с хитрой ухмылкой на лице прислушиваясь к копошению в его спальне. Билл с энтузиазмом рылся в прикроватной тумбочке, перебирая ничего не значащие вещи. Матрас на кровати был сдвинут в сторону, видимо, Билл уже обыскал и под ним. — Кхм-кхм, — Пеннивайз негромко кашлянул и не смог не улыбнуться, стоило ему увидеть, как тонкая спина перед ним вытянулась струной и напряженно застыла. Он вновь почувствовал аппетитный запах страха, такой насыщенный и так близко, и против своей воли сделал шаг вперед, желая оказаться еще ближе. Билл громко сглотнул и медленно повернулся, встречаясь взглядом с Пеннивайзом. — С-с-себастьян? — ошеломленно выдохнул мальчишка, приоткрыв рот от удивления. Пеннивайз внутренне поморщился от этого «Себастьян». Чужое человеческое имя все еще не прижилось к нему, но внешне он оставался невозмутим, и все так же продолжал ехидно ухмыляться, сложив руки на груди. — Здравствуй, Билли. Рад тебя видеть. Билл снова открыл рот, видимо, желая что-то ответить, но тут же закрыл, бегая взглядом по комнате в поисках решения. Мысли в голове, как пчелы в улье, метались быстро и беспорядочно, и ни за одну из них Билл не мог ухватиться. — Не ответишь на вопрос: «Что ты тут делаешь?», — голос Пеннивайза был спокойным и чересчур довольным. — Я… Я п-п-пришел за материалом. Мама сказала мне, ч-чтобы я забрал его. — Правда? — Пеннивайз улыбнулся, приподняв бровь. Сделал еще шаг вперед, полностью оказываясь в комнате, и Билл инстинктивно попятился назад, натыкаясь спиной на стену. Кивнул немного дергано, не смея оторвать взгляда от мужчины напротив. — Поэтому ты вломился ко мне в дом. Снова. А мы ведь договаривались, Билли. Билл беспомощно замотал головой, то ли да, то ли нет, он вообще понятия не имел, что нужно сделать, что сказать, его мозг вопил: «Беги! Беги! Беги!», но куда бежать? Снова в окно? Пеннивайз смотрел на мальчишку, склонив голову вбок, ожидая его дальнейших действий. — Себастьян, — ого, у Билла получилось не заикнуться. Пеннивайз послушно ожидал продолжения, но, видимо, это все, что хотел сказать Билл. Он просто сжал губы в тонкую линию и уставился в глаза Пеннивайзу, нервно сжимая руки. Сердце Билла стучало быстро-быстро, а грудь тяжело вздымалась, и вся его поза выглядела так, словно он сейчас кинется на Пеннивайза с кулаками. Он мог. И Пеннивайз знал это, поэтому, рассмеявшись, отступил назад, забавляясь реакцией Билла. Тот удивленно выдохнул, разжимая кулаки, его глаза расширились, и весь он вмиг сделался таким беззащитным, будто не он минуту назад готов был надрать Пеннивайзу зад. Что ж, это спорное утверждение, но все же. — Думаю, в такой обстановке мы мало что выясним. Как насчет чашечки чая? — Пеннивайз склонил голову, улыбаясь. Билл опешил. Это определенно не то, что он ожидал, поэтому даже соврать не смог, произнеся то, что было на уме: — Я-я не могу. М-м-мама ждет меня. Пеннивайз улыбнулся, обнажая ровный ряд зубов. — Это не займет много времени. Да и только посмотри на себя. Промок весь до нитки. Горячий чай сейчас — то, что нужно, не думаешь? Хоть тон Себастьяна и был дружелюбным, но Билл каким-то шестым чувством понимал, что это все обман, Себастьян не отпустит его просто так, его взгляд был цепким и пугающим, горящим, с озорным огоньком; его тон был точно таким же, обманчиво-мягким, но за каждым рокочущем звуком слышалось рычащее напряжение; расслабленная поза таила в себе нечто опасное, нечто, чему Билл не мог дать описания. Билл должен был бежать отсюда, как можно дальше, он должен был сказать: «Нет, спасибо, я пойду», сказать: «Я не хочу чая, простите, что вломился к Вам», но вместо этого Билл вжался в стену, дрожа мелко от вида Себастьяна, от его улыбки и взгляда, и тихо-тихо, на грани слышимости, прошептал: «Да».