* * *
Соарин взял на работе двухнедельный неоплачиваемый отпуск и заперся в доме. Никто не знал причину столь резких перемен. Никто, кроме одной эгоистичной пегаски. Она сделала всё, чтобы уйти из-под удара, подговорила Торакса сыграть спектакль, позволила ему уйти. Но видеть настоящего Соарина после всего пережитого, а особенно не видеть его на тренировках, было больно. На душе поселились отчаяние и вина. Мир больше не радовал красками, и Рэйнбоу решила сделать то, что должна. Едва входная дверь открылась, Соарину в низком поклоне протянули ароматный яблочный пирог. — Понимаю, я — последняя, кого ты хотел бы видеть, но можешь меня выслушать? — Рэйнбоу приходилось выдавливать каждое слово из себя через силу, лицо так и не выбрало какую из масок надеть: подбадривающую или сочувствующую. Потому на её лице не отражалось никаких эмоций, только надежда, что её не прогонят. Соарин параноидально оглянулся, высматривая, не прячется ли кто рядом с Рэйнбоу, но та пришла одна. И принял подарок. — Заходи, Рэйнбоу. Она в очередной раз почувствовала укол вины. Она никогда не была в доме у Соарина, но подозревала, что раньше комната была более чистой и убранной — совершенно не походило на холостяцкий бардак. Пирог поставили на свободное место на столе, совершенно не притронувшись к нему. — Есть не будешь? — Аппетита нет. Говори, что хотела сказать, да уходи. Рэйнбоу неуверенно поскребла передним копытом. Случайно копнула кусок облака — Соарин, как и большинство пегасов жил в Клаудсдейле, — и быстро попыталась восстановить гладкость пола. — За то… Что произошло с тобой… Это полностью моя вина, — говорить было сложно, особенно с тем, чью жизнь ты разрушила. Если в прошлый раз она оставила пегасов инвалидами на всю жизнь, то в этот раз травма психологическая, но не менее тяжёлая. — Ты не виноват. Просто ты оказался не в том месте и не в то время. Я пойму, если ты не захочешь меня больше видеть. Ведь я теперь ассоциируюсь с… — «насильником, кем я и являюсь», — теми событиями. Рэйнбоу не могла ничем помочь, и это только бесило. Она со своими тараканами едва начала разбираться. Встречи с Тораксом пришлось прекратить совсем, что ударило по её эмоциональному состоянию сильней, чем она считала. Теперь её временами одолевали депрессивные мысли, она становилась молчаливой и пропадала на несколько дней. Никто не знал, куда она улетает, даже друзья. — Я ухожу из Вондерболтов. Останусь жить в Понивиле, и ты меня больше никогда не увидишь. Пегаска повернулась, всматриваясь в лицо жеребца и запоминая малейшие детали. Она знала, зачем он приходил к ней в тот роковой день почти две недели назад. Тогда Соарин набрался смелости пригласить её на свидание. А вместо этого… случилось то, что случилось. В другое время они могли бы начать встречаться, но не сейчас. Обоим будет лучше, если они сведут контакты к минимуму. — Ты мне… — «нравишься». Последнее слово Рэйнбоу не смогла произнести. Не сейчас и не здесь. При этом она остро понимала, что больше шансов признаться в своих чувствах у неё не будет. Резко развернувшись и больно хлестнув себя хвостом, она позорно сбежала, стараясь не вслушиваться в слова Соарина. Скоростной полёт не принёс облегчения, она неслась всё быстрее и быстрее, пока воздух не начал сгущаться. Ещё немного продавить — и вспышка пробитого звукового барьера вспыхнула недалеко от Клаудсдейла. Радужная молния направлялась домой в Понивиль.Часть 16
15 апреля 2018 г. в 12:00
Рэйнбоу внимательно смотрела на лицо жеребца, считывая малейшие эмоции. Стояла тишина, что слыхать, как ветер дует за окном. Неловкая тишина и в то же время спокойная. Они оба не знали что делать и как дальше быть. Пегаска ещё постояла немного, поправив ослабевшие верёвки.
— Ты… Не против? Я же сейчас достану ошейник, — в её голосе ни намёка на эмоции. Должно быть так и должна себя чувствовать Рэйнбоу.
Соарин размял онемевшую челюсть. Приоткрыл, захотев что-то сказать. Закрыл, так и не произнеся ни слова. Рэйнбоу ласково вытерла его губы от набежавших слюней шерстью на тыльной стороне своего копыта. Это действие должно показать заботу, ведь так поступила бы Рэйнбоу.
— Странный ты, — сказала она, отходя в сторону. — Я не слишком знакома с пони, но даже на мой взгляд твоё поведение иррационально. Ты должен меня бояться, ненавидеть, но я вижу лишь смирение и покорность.
Тело «Рэйнбоу» вспыхнуло в двойной зелёной вспышке — из-за яркости пламени не удалось разглядеть внешность между вспышками. Рэйнбоу превратилась в ужасного клыкастого монстра с гладкими женоподобными формами.
— Зря ты пришёл в логово голодного подменыша, — голос скрипел. — Большой глупостью было для настоящей Рэйнбоу оставлять дом без присмотра на целые месяцы.
Торакс заметил огонёк надежды в глазах жеребца, но не стал оборачиваться. Он давно почуял ауру убийства за своей спиной.
— Что тут, ять, происходит?! — вспышка эмоций от злобного выкрика от всего сердца подействовала даже жеребца. Подменыша чуть не повалило с ног, с неким огорчением он порадовался, что эмоции были направлены не на него, а скорее просто переполнили пегаску и требовали выхода.
Рэйнбоу стояла в дверях, её плечо и шея покрывают пропитавшиеся кровью бинты. Предплечье одного из крыльев почти полностью забинтовано в эластичный бинт, что не помешало раскрыть оба крыла в угрожающем жесте. Зубы обнажены, будь в пегасов заметные клыки, получилось бы более пугающе. Глаза дикие — широко распахнуты, что видны белки глаз с тонкими капиллярами. Уши отклонены назад, но не прижаты — только это немного успокаивало Торакса, Рэйнбоу сердится не всерьёз и продолжает контролировать себя.
Взгляд Рэйнбоу долгие секунды изучал связанного Соарина, переместился в пах и со стыдом метнулся в сторону. Быстро расширяющиеся зрачки сфокусировались на подменыше.
— Убью! — мощного рывка крыльями с одновременным прыжком хватило, чтобы набрать достаточный импульс и сократить расстояние до Торакса.
Рэйнбоу сбила плечом женскую версию Торакса и вгрызлась зубами в гривную перепонку. Рыча не хуже бешеной лисицы, она потащила волоком свою добычу из спальни. И всё это происходило под «испуганные» вопли Торакса и молчаливый шок Соарина.
Радужный хвост скрылся из поля зрения Соарина в коридоре, вскоре стихли и крики.