Три месяца осени

      В Ёнхёне циркулирует кровь то холодная, то горячая. Он мечется между каждодневными улыбками и ночными слезами. У него бардак в голове, зато уроки все сделаны и всегда порядок в портфеле. Он голодный, когда один, и сытый на протяжении всего школьного дня. У него обгрызенные ногти и чистая глаженая одежда. У него мешки под глазами как знак безжизненности и взгляд то опустошенный, то преисполненный какой-то неконтролируемой живости, которую он старается скрыть. У него холодные руки и теплые воспоминания, как теплое топленое молоко или теплая осенняя толстовка.       Если бы Ёнхён любил говорить о себе, все бы уже давно знали, что все это, что сохраняет часть его жизни в гармонии, – сделанные уроки, глаженая одежда, порядок в портфеле, сытость и улыбки и слабый блеск глаз, – все это дело рук Джэхёна. С Джэхёном связаны и молоко топленое и его толстовка, отданная Ёнхёну в тот день, когда они попали под ледяной дождь по дороге со школы.       Ёнхён помнит это как вчера. Он и Джэхён шли к остановке плечом к плечу, время от времени неосторожно сталкиваясь ими, и сохраняли тишину. Ёнхён помнит отчетливо то, как черные тучи заслоняли путь солнечным лучам, и то, как первые капли мягко упали на его лицо. Он недоуменно посмотрел на Джэхёна и поймал такой же не менее удивленный взгляд.       – Что?       – Дождь.       – Какой дождь?       Сразу после этих слов на них обрушился гром, а вместе с ним – небесный гнев в виде ливня. Он за несколько секунд, пока они неслись к остановке, намочил школьную форму, и уже на последнем издыхании Ёнхён и Джэхён шлепали по лужам, хватая ртом влажный воздух и ощущая тяжесть в их легких.       – И что теперь с этим делать?.. – риторически спрашивает Ёнхён и видит, как через пару задумчивых секунд Джэхён лезет в свой портфель.       – Вот. Она еще теплая, правда… немного потная. Но это всяко лучше, чем быть в одной насквозь промокшей рубашке.       В руках Джэхёна – зеленая толстовка, в которой он играл на последнем уроке в футбол, а в глазах – надежда и настойчивость. Ёнхён посмотрел недоверчиво, однако протянул руку вперед.       – Почему сам не наденешь?       – Все нормально. Не беспокойся обо мне.       Он сомневался. Все же на всякий случай глянул по сторонам, а потом, смущенно смяв в руках толстовку, юркнул в нее с головой. Мгновенно его окутало тепло и аромат юношеского вспотевшего тела. Он забвенно и восхищенно смотрел на себя в обновке и все еще не мог отчего-то поверить, что на нем чужая, такая приятная на ощупь одежда.       – Нравится?       Он поднял вновь оживший взгляд на Джэхёна и поймал его легкую улыбку.       – Теперь теплее?       Он ничего не ответил и даже не качнул головой. У него и мысли не было в голове, что ему тепло. Указывал на это лишь легкий ток, пробегающий по венам на руках.       Ёнхён никогда не чувствовал чей-то запах так ярко и отчетливо. И, если бы он переборол свой стыд, он бы смог сказать себе, что запах Джэхёна и его тепло были чем-то особенным. Они были схожи с чем-то вроде теплого дождя или свежеиспеченных булочек. Чем-то вроде светлых воспоминаний и чая в кружке, которую держали тонкие пальчики Джэхёна, ютившегося рядом с Ёнхёном под пледом у телевизора. Это было совсем недавно. Час назад, Ёнхён помнит это, потому что именно в тот момент он впервые ощутил не просто легкий невинный ток, а целый сотрясающий разряд, судорогой пронесшийся по всему телу, когда все те же тонкие пальцы Джэхёна провели линию по бархату его влажной щеки.       Ёнхён помнит эти приторные секунды, помнит свои слезы, а еще – эту необъяснимую тягу к чужому теплу и чужим приоткрытым губам.       Перед ним – укутавшийся в одеяло, по-кошачьи сопящий на диване Джэхён. Перед ним – беззаботный ребенок, уснувший после тяжелого дня, который он вновь почти полностью посвятил Ёнхёну и его одиноким страданиям. Ёнхён знает, что у него очень тяжелая работа. Хотя Джэхён и не говорил ему об этом, он знал с самого начала, как он трудится ради одной его улыбки. Возможно, Джэхён и подумать не смеет о том, что Ёнхён давно замечал его намерения. Не замечал лишь его взгляды, и его сжатые кулаки, и его приподнятые уголки губ, и его горящий приторный взгляд. И это уже, конечно, Джэхён знал, но так же продолжал разбавлять печаль Ёнхёна неудачными шутками и рассказами о том, что ему нравится, не получая ничего взамен. Было ли ему достаточно? Конечно же, нет.       Ёнхён впервые поделился с кем-то частицей своей расколотой звезды. Он отдал ее Джэхёну в тот же момент, когда тот взволнованно спросил, почему он плачет; когда он развернул его к себе и с такой уверенностью намеренного разобраться во всем человека посмотрел в глаза, что у Ёнхёна появилось чувство, будто его пытают. Он сбивчиво звал Джэхёна и вдруг ощутил пронзивший тупой иглой жар шершавой руки. Читал в исступленном взгляде Джэхёна ответ на свои догадки, но видел лишь черную глубину и свое неясное отражение. Ждал и пытался найти подсказку на чужих губах. Ничего не мог отыскать и просто запутался в петлях чужих длинных рук.       Объятья Джэхёна точно такие же, как и его зеленая толстовка. Теплые, уютные и успокаивающие, как влажный воздух после дождя, нагретый плед и рассказы о том, что ему так нравится.       Джэхён принимает частичку звезды с достоинством и обещает сохранить ее навсегда. И Ёнхён ему неосознанно верит.       Он поднимается на ноги и уходит из темной комнаты. На кухне в открытое окно пытаются влететь мелкие дождевые капли, и Ёнхён не обращает на эти погодные шалости никакого внимания, нагревая чайник в который раз за вечер. Смотрит безучастно в вытекающий из горлышка пар и дергает уголками губ. В груди его вновь неспокойно. Но, что бы он ни сделал, как бы ни пытался подумать о чем-то спокойном и обыкновенно-сером, перед глазами его лишь одно – жар во всех ярких красках и черный взгляд, будто кричащий ему: «Я здесь! Заметь меня!»       Ёнхён еще не совсем уверен. Ни в том, что окружает его, ни в том, что он хочет, ни в том, заметил он или нет. Он возвращается в комнату и натыкается на все так же лежащего клубком Джэхёна, причмокивающего губами и ерзающего ногами. И его вновь пронзает тысяча игл, уносит тайфун и передергивает от удара молнии. Он на каком-то вышедшем из строя автомате подходит к шкафу и достает все ту же зеленую толстовку, что Джэхён забывает забрать, а Ёнхён и не спешит напомнить ему. Он ждет пару тянущихся секунд и утопает носом в мягкой ткани, трется щекой и лбом, трется сознанием и желанием запомнить и не упустить. Забывается в горячих воспоминаниях и жажде прикосновений, слов, взглядов, тепла потной толстовки, горячих булочек, молока, контрастного холода ливня, ярких эмоций, совместных прогулок и уютного молчания. Он жаждет рассказов о том, что нравится Джэхёну, понимания, спасающего от печали омута глаз и сияния звезд на небе, когда переплетаются пальцы и пылают губы.       Ёнхён неожиданно уставился на толстовку в своих руках и, кажется, наконец увидел скрытую подсказку.       Он дрожит всем телом. Переводит томящийся взгляд на диван и подрагивающие ресницы спящего, словно маленького ребенка, Джэхёна.       «А что, если я…»       В его крови – жар и кипящий лед, по его венам – электрические разряды и пугающее желание жить. На его раскрытых губах – застывшая улыбка, а в иступленном взгляде – ирония собственной недогадливости и наивности. Детской, романтичной наивности.       «…влюблен?»