***
- Ну, наконец-то! – воскликнул Селезнев, натолкнувшись на бредущего куда-то по коридору института Вертера. – Что у вас здесь творится? На видеозвонки не отвечаете, двери нараспашку. Обычно робот с дежурного пункта контролировал вход-выход работников и посетителей, но не сегодня. - Про-бле-мы в сис-те-ме ком-мун-ни-ка-ций, - ответил Вертер. Игорь фыркнул неодобрительно, но с долей облегчения. Форс-мажор он и в будущем форс-мажор. «Вместо того, чтобы из параллельных миров опасные технологии выковыривать, лучше бы этот Громов мобильные видеофоны изобрел, - подумал Селезнев. – Он же робототехник, какого черта его во временные путешествия понесло?» Игорь ускорил шаг, следуя за Вертером, который, видимо, не собирался прерывать свой путь ради беседы. - А Алиска моя здесь? - А-ли-сы нет. - Но была? - Была. Еще некоторое время Селезнев шел рядом с роботом, пытаясь побороть возмущение. Выговаривать что-то Вертеру, конечно, было бессмысленно, но Игорь все же позволил себе поворчать: - Я поговорю с Ричардом о том, что творят его сотрудники. Без родительского разрешения втягивать девочку в полулегальный эксперимент, провоцировать взять без спроса ценный прибор – это безответственно. Да и у тебя ведь есть программа контроля несовершеннолетних? Ты обязан был пресечь недопустимые действия и сообщить мне. Почему не сообщил? Робот остановился. Даже не остановился, а замер, неподвижно глядя перед собой. - По личным причинам. - Что?! – удивился Игорь. И тогда Вертер обернулся. Инстинкты ли подсказали Селезневу, или опыт общения с опасными тварями всех мастей и форм, но уже в самом начале этого движения он уловил зарождающуюся угрозу. У профессора даже был шанс отпрянуть. И он им воспользовался. Почти. Стальные пальцы капканом сомкнулись на запястье. - Это еще что значит? – прошептал опешивший Игорь и предостерегающе начал: – Робот не может причинять вред человеку! Когда-то, очень давно, люди вот с таким же ошеломленным выражением бросали в лицо бесам «отче наш». И надеялись, что поможет. С тех пор человечество перестало верить в старых бесов, зато создало новых. А существо перед Игорем изменилось, на мгновение блеснув зеркальным хромом, обратилось в незнакомого человека со стеклянным взглядом. Селезневу показалось, что незнакомца слегка передернуло, словно что-то внутри воспротивилось его следующему действию. Но потом он сказал: - Я не робот. И поднял указательный палец на уровень глаз Селезнева.5. Воскресное утро в Московском институте времени
18 октября 2017 г. в 23:24
Алиса не на шутку увлеклась экспериментом Громова. Ну и что, что не по специальности? Она собиралась быть разносторонним ученым. К тому же, если надо кого-нибудь приручить – это ведь самое что ни есть зоологическое приключение.
Вот тигрокрыс с планеты Пенелопа тоже опасен. Но папа же с ним работает.
Остин, в отличие от тигрокрыса, приручению вообще не сопротивлялся. Напротив, чем больше андроид узнавал своих маленьких исследователей, тем охотнее шел на контакт, проявлял ненавязчивую любознательность и оказался вполне вежливым собеседником. А еще, по мнению Алиски, у него был приятный голос.
Элеку тоже, даже помимо научно-исследовательского интереса, нравилось возиться со своим протеже. Хотя бы потому, что Остин мыслил не как человек, не стандартно. Лишенный людских стереотипов, он и с Алисой, и с Элеком разговаривал, как с равными. А сознание полиморфного робота сейчас представлялось Громову почти чистым листом, который ему, профессору, выпала ответственность заполнить мировосприятием, самосознанием и общественно-этическими нормами. Электроника эта обязанность волновала и одновременно немножечко льстила его самолюбию. Он подошел к ней со всей свойственной ему добросовестностью.
Элек проводил с Остином почти все время, вел с ним долгие беседы, изучал энциклопедию, даже в шахматы играть научил. Правда, это занятие быстро себя исчерпало. ИскИн в секунду просчитывал все возможные комбинации ответа на любой ход противника и выдавал оптимальную, еще и с корректировкой стратегии на два-три шага вперед. Творческий подход при этом отпадал, да и сложно было Элеку угнаться за системными характеристиками противника – и оперативная память, и быстродействие полиморфного робота были в разы мощнее.
На шестой день с момента воскрешения Остина Громов решил рискнуть и продемонстрировать свои достижения Ричарду Петровичу. Должно же ему как-то отчитываться перед начальством?
И вот тогда произошло нечто необычное.
Инфильтратор внезапно утратил все свои «механические» повадки и в одночасье превратился в совершенно обычного человека. Вплоть до мимики, смены интонаций и доброжелательной улыбки. Он даже вполне себе непринужденно пожал протянутую Ричардом для приветствия руку.
Алиса восхитилась, а Громов немного огорчился. Он знал, что это в ход пошла программа имитации личности. Ему же хотелось, чтобы Остин по возможности был собой.
Директор беседой остался доволен.
- Ну, это… замечательно, товарищи, - со вздохом приятного удивления заключил Темпест. – Но не будь я уверен в вашей серьезности, Громов, я бы решил, что это розыгрыш, и вы демонстрируете мне простого человека.
Однако вместо Элека ответил сам исследуемый.
- В среде серьезных ученых, - промурлыкал Остин, прекрасно уловивший намек на то, что пора бы перейти к демонстрации технических возможностей, и вдруг совершенно иным голосом закончил: - Розыгрыши неуместны, Ричард Петрович.
Директор невольно откинулся на стуле подальше и поправил сползшие на кончик носа очки, потому что изменился не только тембр голоса робота – все его тело, как пластичный воск, поменяло очертания, и вот уже на Темпеста взирает его собственная копия. И улыбается с приметным самодовольством.
Для эксперимента Громова этот день стал переломным.
Директор, ранее колебавшийся под влиянием протестов Уэллса, ныне в целесообразность исследований уверовал и Элека похвалил. Кроме того, он обещал на следующей неделе созвать консилиум, утвердить программу дальнейших изысканий и походатайствовать о поддержке проекта Громова всеми институтами и инстанциями, какие удастся заинтересовать.
Все складывалось как нельзя лучше.
На седьмой день эксперимента Элек возился с забарахлившим динамиком, который неприятно искажал звук из комнаты наблюдателей. Ранним утром воскресного дня в институте не было никого, кроме самого Электроника, Остина, вечного дежурного Вертера да пары лаборантов в подвале, корпевших над своими неотложными делами.
- Помощь требуется? – привычно коротко осведомился Остин, который при Элеке никогда не пытался имитировать человека.
- Приходи, если хочешь, - согласился Громов.
В помощи он не нуждался, но против компании ничего не имел.
Элек вышел, чтобы открыть экспериментальную камеру, и вернулся к себе, в наблюдательскую, где снова исчез под приборной панелью, отыскивая неполадки. Прежде чем переступить порог, инфильтратор внимательно, как входящий в незнакомую комнату кот, осмотрел помещение. Остановил взгляд на по-прежнему подключенном к компьютеру миелофоне.
Электроника от работы отвлек громкий треск, с которым редкий властианский кристалл был выломан из черной коробочки ретранслятора и теперь тускло поблескивал гранями на ладони Остина.
- Что ты делаешь?! – ужаснулся Элек, но броситься спасать ценный прибор не успел.
Полиморфный робот вскинул свободную руку, и та, вытягиваясь хромированным клинком, ударила Громова в горло и пригвоздила к стене.
Остин сжал пальцы на кристалле – сам себе лучший приемник – и спокойно, с расстановкой спросил:
- Где находится машина времени?
Электроник барахтался, как бабочка на булавке, пытаясь освободиться. Он был недостаточно человеком, чтобы умереть от такого удара, но слишком человеком, чтобы вот так, сразу, осознать факт свершившейся подлости.
Как могло?.. Почему случилось?.. Откуда Остин знает, что поблизости есть машина времени?
То ли это догадки озаряли Электроника, то ли кристалл от миелофона в руке терминатора продолжал транслировать потоки сознания от одного андроида к другому, но в электронном мозгу Громова вспышками поврежденных контактов возникали картины.
Серебристая пуговица на полу. Специально оброненная серебристая пуговица от синей полицейской формы. Она лежит смирно, пока хозяин в перезагрузке. Но потом восстанавливается сигнал от системы, и пуговица, подчиняясь функции воссоединения с общей массой, превращается в скользящую капельку ртути. Это тысячи нано-частиц, сохранивших в себе прежние настройки боевой машины «Скайнет».
Элек словно воочию видит энциклопедическую страничку о себе. О его экспериментах с машиной времени, об открытии веерных реальностей. Обрывки диспута о доставке из иномирья пресловутого Образца… Он сам вручил Остину этот источник информации! И тот, естественно, сделал выводы.
Элек вспомнил, что сегодня он, позволивший театральной доброжелательности мимикрирующего лжеца усыпить свою бдительность - именно сегодня! - забыл попросить Вертера заблокировать часть здания защитными полями, перед тем, как выпустить джинна из бутылки. И теперь ничто не помешает ему добраться до…
Громов зажмурился от последней догадки, но было поздно.
У человеческих мыслей имелось одно злоехидное свойство. Попробуйте запретить себе думать о белом медведе – образ белого медведя мгновенно заполнит вашу голову.
Т-1000 наблюдал за трепыханиями своей жертвы, чуть склонив голову набок, как любопытная собака. Кристалл в его руке искристо переливался гранями, и робот, чье тело само по себе являлось лучшим ретранслятором любого сигнала, как казалось Элеку, своими светлыми стеклянными глазами просвечивал его насквозь.
- Алгоритм настройки машины времени? – задал Остин следующий вопрос.
Померещилась ли Громову едва уловимая нотка торжества в механическом голосе? Но и без того было ясно – перед вооружившимся миелофоном допросчиком шансов отмолчаться не было. А алгоритм настройки, как назло, так прост, что даже, помнится, школьнику двадцатого века не составило труда с ним совладать.
От злости и отчаяния Громов рванулся, рискуя окончательно разорвать или пережечь все электронные цепи. Он вцепился руками в холодный металл, надеясь не то сломать, не то выдернуть острие из себя. Элек был куда сильнее обычных людей, а все же маленький, собранный для мирных целей, андроид перед боевым роботом был, что ребенок перед солдатом.
- Я же освободил тебя! - прохрипел Громов поврежденными динамиками. – Нет больше ни цели, ни программы, которая заставляла тебя убивать!
Стеклянный взгляд Остина ничуть не изменился. А вот голос прозвучал тише обычного. Медленно. Задумчиво?
- Программа предусматривает, - сказал он. А дальше последовала фраза, от которой содрогнулась бы сама Небесная Сеть: – Я выбираю сам.
И тогда Элек наконец осознал, что это не ошибка в настройках, не просто крах эксперимента, а самое настоящее, обдуманное предательство.
Остин равнодушно смотрел, как у его маленького противника опускаются руки и на синтетических ресницах повисает одна-единственная слеза. В отличие от примитивного Т-800, полиморфного убийцу сие явление совсем не заинтересовало. Уметь плакать – что за нелепая функция? Человека имитация беспомощного ребенка еще могла бы остановить, но он – офицер Остин, живой клинок - был создан казнить, а не миловать.
Рассчитав, что доламывать врага-робота вручную будет чуть дольше, чем простого человека, терминатор просто положил кристалл на стол и острым пальцем ткнул в скрытое за пластиковой панелью стены переплетение электрических проводов. Какие-то частицы в теле робота сымитировали диэлектрик, какие-то составили идеальный проводящий канал. Тело Громова конвульсивно дернулось и забилось, порез на горле заискрил, а оптика в глазах перегорела дочерна.
Четверть минуты – и Остин отпустил ликвидированного врага. Останки мальчика-андроида, дымясь, сползли по стене на пол. Рука-клинок вернулась в обычную форму. Терминатор взял со стола кристалл миелофона, зачем-то подкинул и снова поймал. А потом спокойно вышел из комнаты наблюдателей.