Недосказанное и пересказанное

— Подержите ему голову… так, хорошо… — и мейстер ловко влил в силком раскрытый рот Хранителя Востока пряно пахнущий буроватый отвар. Роберт Аррен заорал благим матом. — Ну, ну, Зябличек, всё уже, не плачь, — замурлыкала Мирцелла, поглаживая ему голову и чувствуя себя на редкость глупо. Пришедшая в итоге к официальной власти ближе к концу зимы, после победы над Иными, королева Маргери сохранила ей жизнь — в обмен на то, что бывшая принцесса выйдет замуж за лорда Аррена и не будет никоим образом претендовать на трон. Санса Старк, которая тогда тоже находилась в зале, бросила на неё сочувственный взгляд, и Мирцелла, сама уже будучи наслышана о болезненности маленького лорда, была готова ко многому. Но масштабов происходящего, если честно, она не оценила, пока дело не дошло до собственно свадьбы. — Где Але-е-ейна? — захныкал Роберт. — Она была до-о-обрая, не то что вы-ы-ы! Под «доброй» — мейстер Колемон уже поделился с Мирцеллой своими наблюдениями — имелось в виду то, что по наущению Бейлиша Санса Старк приказывала давать кузену молоко со сладким сном. — Она мне давала молочко сла-а-адкое, а вы мне суёте какую-то га-а-адость! — словно читая её мысли, снова заревел мальчик. — Чем лекарство хуже на вкус, Зяблик, тем оно полезнее, — отрезала Мирцелла. — Ты же хочешь выздороветь и стать могучим воином? Вот и не ной. Пожалуй, с горькой усмешкой подумала она, они с Зябликом запомнятся потомкам как самые нелепые молодожёны в истории. Она убеждала себя, что всё могло было быть хуже. Её могли казнить — ну, Тиреллы казней не любили, но кто-то из прочих увивавшихся вокруг трона претендентов вполне мог избавиться от возможной соперницы. Её могли выдать замуж за головореза с характером Скачущей Горы. Её могли отправить в Молчаливые Сёстры — при всём к ним уважении, она туда бы не хотела. Её могли просто вышвырнуть без куска хлеба в какое-нибудь село — королева Маргери места себе не находила, зная, что у бывшей наследницы прежней династии сохранился титул. Но всё же она не могла сдержаться — каждый вечер, ложась спать рядом с малолетним муженьком (объявив её уродливой ведьмой, тот даже не пытался исполнить супружеский долг), она по полчаса плакала в подушку. Вспоминала своего прежнего жениха, славного, умного, красивого Тристана — сначала её увезли от него по приказу матери, а потом он вообще был убит в битве самозванца-Эйгона с Дейнерис. — Ну что, ведь тебе легче? — улыбнулась она, стараясь не выплеснуть свою обиду на Зяблика. В конце концов, мальчик не виноват, что родился слабым, а потом и окружали его то сумасброды, то интриганы. — Легче, — пробурчал он. — Я ж говорила. Держи, — Мирцелла дала ему медовый пирожок, который у неё был наготове. Зяблик совсем расцвёл и даже чмокнул её в руку. — Отдохните сейчас немного, милорд, — сказал мейстер. — Через час выходите погулять, как всегда, быстрым шагом по двору замка. — Угу, — жуя пирожок, откликнулся Роберт. Выйдя из пропахшей лекарствами спальни, Мирцелла прислонилась к стене и закрыла глаза. Ей было самой за себя стыдно: ухаживать за больными — благородное дело, а ей становится так противно! Конечно, когда она в детстве порой представляла себя в роли лекаря, ей виделись светлая комната, прекрасный раненый рыцарь в чистых белых бинтах, с благодарностью держащий её за руку… А вот этого она не могла бы вообразить и в страшном сне. Её руку внезапно обожгло холодом. Открыв глаза, Мирцелла увидела, что в ладонь ей вложили кусок льда. — Приложите к виску, миледи, — сказал мейстер Колемон. — Ой, спасибо, — смутилась она. — Вы можете в следующий раз не вставать, если милорду станет плохо среди ночи — я справлюсь сам. — Что вы! Что я за жена тогда буду? Зяблик совсем без близких остался, хоть я с ним рядом, ему уже лучше. — Как вам угодно, миледи. Тогда советую вам сегодня лечь спать пораньше — иначе вы сами измучаетесь и заболеете, и придётся мне лечить вас двоих.

***

Зяблику было совсем худо. К припадкам и недоеданию прибавилось воспаление лёгких — последствия недавней выходки, когда из упрямства он на прогулке снял шапку и шарф. Он даже перестал капризничать и хныкать — и, хотя его нытьё уже стояло Мирцелле поперёк горла, от воцарившегося в комнатах спокойствия ей сделалось страшно. Она видела много смертей в битвах, но вот такое медленное угасание… почему-то оно было гораздо более жутким, чем любое кровавое месиво с поля боя. Мейстер Колемон, сам вконец исхудавший от непрестанного дежурства у постели лорда, ничего утешительного сказать не мог. — Его так ослабили — сначала леди Аррен, потом лорд Бейлиш — что бороться с болезнями он почти не может. Когда стояло тепло, я просто выносил его на солнце и свежий воздух, но теперь… Утром десятого дня болезни Мирцелла сидела у кровати и плакала, сжимая бледную ручонку маленького супруга. Лорды Долины уже вовсю обсуждали, как будут присягать Гарри Наследнику… А что станет с ней? Забота о Зяблике, по крайней мере, придавала ей сил, да и куда ей податься без него? Отпрыск безумной королевы и Цареубийцы, дитя кровосмешения, уродка, она станет совершенным изгоем. Только в Молчаливые Сёстры и дорога. И Зяблика — что уж было толку скрывать — ей было жаль до боли. Вновь и вновь приходила мысль, что он-то не виноват, что его так растили… Мейстер Колемон сочувственно положил ей руку на плечо, и Мирцелла подняла голову и слабо улыбнулась. Долговязого мейстера она уже воспринимала как члена семьи — в конце концов, сложно считать чужим человека, которому помогаешь поить Зяблика лекарствами и наполнять грелки. — Отдохните, миледи, — посоветовал он. — Вы же две ночи глаз не смыкали. Ослабеете же, потом ещё сами подцепите болезнь. — Но мой долг… — попыталась возразить Мирцелла. Хотя глаза, что скрывать, слипались. — Ваш долг — показать подданным, что вы не сломлены, — мягко сказал Колемон. — Многие вас любят сильнее, чем Гарри-Наследника, и хотят видеть вас в Лунных Вратах и дальше. Неужели вы, внучка Тайвина Ланнистера, так легко сдадитесь? Идите и выспитесь, миледи, несколько часов я без вас справлюсь, справлялся же как-то в одиночку столько лет. Её растрогала эта деликатность — он обошёл стороной тему её родителей. Вяло кивнув, Мирцелла хотела было поблагодарить мейстера, но, стоило ей привстать, измождённость вдруг накатила с такой силой, что она лишь промямлила что-то, чего и сама не разобрала. С трудом доплетясь до собственной комнаты, она заснула как убитая.

***

Проспав почти весь день, Мирцелла, едва проснувшись, робко выглянула в коридор. Чёрных драпировок видно не было. Враз приободрившись, она направилась в комнату Зяблика. — Как дела? — с порога спросила она. — Я его с пяти лет лечил, могу быстро узнать все его перемены в состоянии, — бодро сказал всё так же сидевший на своём посту мейстер. — После отравления сладким сном он выкарабкался, и теперь выкарабкается тоже. Об этом отравлении Мирцелла знала только понаслышке — суть сводилась к тому, что Бейлиш подсыпал мальчику дозу сладкого сна, которая стала бы смертельной… стала бы, если бы он ещё и получал этот яд с лекарствами. Но мейстер Колемон, вопреки приказам, перестал давать ему сладкий сон задолго до того, и Зяблик выжил. — Вы же не были уверены… — уже боясь надеяться на столь быстрые перемены к лучшему, начала она. — А теперь уверен. Обратите внимание, миледи, у него кашель лучше отходит. Вчера он не кашлял почти, и тут уже я сам отчаялся, а сегодня дело пошло. Да и жар немного уменьшился. Мирцелла почувствовала, как к глазам снова подступили слёзы — на этот раз от облегчения. Подойдя, она в порыве радости крепко обняла мейстера Колемона — и тут же, сконфузившись, отпрянула: — Ох, простите… — Ничего страшного, миледи, — покраснев, отступил на шаг мейстер. «Вот уж не думала, что буду так рада выздоровлению Зяблика! Но надо и в руках себя держать…» Щёки и уши пылали от смущения. Лорд Аррен действительно поправлялся, да ещё — будто нарочито — как раз по мере того, как за окном становилось теплее: приближалась весна. То ли общее действие всех лекарств оказалось таким сильным, то ли, наоборот, сильная болезнь вытравила болезни помельче, то ли просто без матушки и Бейлиша мальчик оказался не таким уж и хилым, но и припадки у него теперь случались намного реже. Мирцелла смогла посвящать достаточное количество времени делам — с улучшением погоды словно пробуждались после спячки её знаменосцы и вспоминали о бесконечных мелких дрязгах, некогда отложенных ради войны с Иными. И тут обнаружилось нечто совсем непредвиденное. Занятая по горло, Мирцелла поняла, что ей остро недостаёт — нет, не мужа, а его мейстера. Не слишком-то как будто и красивый, худой, вечно взволнованный, он во время их хлопот над Зябликом был единственным, кто её по-настоящему поддерживал. Его ненавязчивая забота о ней, неустанная борьба за жизнь мальчика — всё это отзывалось сладким теплом в её сердце. При воспоминании о том единственном кратком объятии у неё кровь снова приливала к щекам. «Замужняя дама, заглядевшаяся на мейстера! И не стыдно?» — корила она себя. Ложась спать, она старательно представляла себе черноволосого смуглого Тристана, но в итоге ей гораздо чаще виделось усталое скуластое лицо мейстера Колемона. Она стала по возможности часто заходить к Зяблику под предлогом того, чтобы справиться о его здоровье. Зяблик после болезни притих, капризничал меньше и вообще стал гораздо более приветливым. Мейстер Колемон нарадоваться на него не мог. «Если бы он был моим мужем, а Зяблик, скажем, его сыном… да нет, на меня теперь никто и не взглянет…» — терзалась Мирцелла, боясь лишний раз поглядеть на мейстера и всё равно навещая их всякий раз, как позволяли дела. Впрочем, иногда мальчик ещё мог устроить крик, как прежде. Так и произошло однажды после прогулки — он опять пытался снять шапку, и Мирцелла задала ему трёпку и привела его в замок раньше положенного времени: что он, забыл, как недавно ещё чудом выздоровел? В отместку Зяблик закатил скандал, вопя, что никто его не слушает, его власть захватила противная жёнушка и ему ничего не разрешают. После двух часов почти безостановочных криков его удалось успокоить, напоить водой с маковым молоком и уложить в постель, и Мирцелла выползла из комнаты, чувствуя себя, как всегда после подобных истерик, совершенно разбитой. — Хотите чая с валерьяной? — спросил, выйдя следом за ней, мейстер Колемон. Обычно она соглашалась со спокойной вежливостью, но тут её вдруг точно прорвало: — Спасибо вам! Ах, что бы я без вас тут делала! Мейстер удивлённо обернулся к ней, но в его карих глазах, помимо удивления, читалось и нечто ещё… Казалось, прошла вечность, прежде чем потрясённая Мирцелла снова, как и в день перелома болезни Зяблика, оказалась в его объятиях. — Я ничего не могу с собой поделать, я люблю вас, мейстер, — шептала она, уткнувшись лицом в его робу, вдыхая уже ставший привычным запах травяных отваров и слушая, как быстро колотится сердце Колемона, — если бы не вы, я бы тут с ума сошла… — Леди Мирцелла, вы намного смелее меня, такой стойкой девушки я никогда не встречал, — отозвался он, запустив пальцы в её волосы и покрывая её макушку лёгкими поцелуями. — Вы помогали мне, сидели день и ночь напролёт у постели Зяблика, хотя вы совсем не были обязаны… Упоминание о Зяблике вмиг отрезвило их. Мирцелла охнула, Колемон осёкся и разжал руки. Несколько секунд они стояли молча, едва дыша. — Я замужем, — тихо констатировала она. — А у меня обеты мейстера, — печально кивнул Колемон. — Давайте я принесу вам чаю, миледи.