М о ж е т
В данную секунду очень даже может и очень даже пробивает. У Пак Чимина удивительно мягкие волосы, что щекочут не только его щёки, но и хрупкие нервы Чонгука, заставляя краснеть, и принимать за факт всю абсурдность сложившейся ситуации в его и без того опустошённой голове. А ещё Пак Чимин до неприличности горячий. Таким вообще законно быть?Впрочем, к чёрту законы! Их давно уже не существует. Как и мира. Как и понятия правильности в принципе тоже.
Но Чон Чонгук ещё ни разу не встречал настолько волнующе-тёплого человека. Быть может, он сам виноват был, что так и не решился ранее подпустить кого-то по-настоящему близко.И знаете. П р а в и л ь н о.
Абсолютно правильно, что не подпускал, потому как это слишком. Слишком для Чонгука. Глаза против воли засматриваются на юношу, правильней отметить, что на его приоткрытую шею и затылок, и думается Чонгуку сейчас, что у Чимина довольно ровный и «вкусный» цвет кожи, отливающий так любимой им карамелью. Это напоминает о детстве, что было давно утеряно и доме, которого больше нет ни в его воспоминаниях, ни в реальном мире. Но Чонгук не ощущает грусти, возможно, некую ностальгию, что растекается по его венам и тревожит. Тревожит напряжением и странным осознанием спокойствия рядом со столь незнакомым и чужим. Рядом с таким правильным и хорошим, тогда как сам Чонгук совершенно не такой. Тогда, когда так близко и неуместно, потому как жизнь их на волоске, а он всё ещё врёт правдиво, что всё наладится. Врёт и сам пытается верить. Да только не верится. Он давно веру потерял. От того давно и умер в этой бесконечной борьбе.Холодным стал.
И колючим.Колким.
Неприступным.Молчаливым.
И одиноким. Он и не помнит, когда другим был. И потому так волнительно-сладко подступающее желание где-то внизу, возникшее неожиданно, что стыдно становится. Они оба ходят на грани смерти, а всё, о чём думает Чонгук, так это о том: какой же чёрт возьми горячий этот Пак Чимин… Чонгук знает его от силы час, однако этого хватает, чтобы, оказавшись в подобной щекотливой ситуации, задуматься о том, что было им когда-то упущено. Но думать не хочется. Не сейчас. Не в этот момент. Чонгукова кровь к вискам приливает в ту секунду, когда он понимает, что что-то пошло не так. И он не сразу осознаёт, что именно творится с Чимином. Однако то, что из-за этого ниточка их жизни стремительно натягивается, готовая порваться, звенит осознанием в ушах и заставляет действовать:И н с т и н к т и в н о Г р у б о Ж ё с т к о
За эти долгие три года он научился лишь одному — выживать. Его хватка невообразимо крепкая, руки кажутся почти что стальными, а Пак Чимин пусть и напуган, но ощущается недопустимо слабым в его руках, от чего страшно немного. Наверное, он не перестанет удивляться тому, что Чимин каким-то образом всё ещё жив. Не иначе, как сбой в и без того расхераченной системе. То, что причиной чиминовой паники стала крыса, Чонгук понял лишь в ту секунду, когда острый слух уловил тот самый противный писк. А зная о проблеме, с ней становится легче справиться. Тонкие мазолистые пальцы без сомнений пробираются под безразмерную толстовку юноши, принимаясь искать уворотливую тварь, потревожившую их образовавшееся укрытие. Чонгук почти материться, когда ощущает что-то влажное (без вариантов кровь) на подтянутом животе Чимина и слышит тут же подтверждающее шипение с его стороны. Приходится прижаться ещё чуть ближе и задрать толстовку почти под подбородок, прежде чем ему удается поймать озверевшую от голода крысу. Он не долго думает. Ему не надобно думать, чтобы сделать то, что является необходимым. Хладнокровно обхватывая извивающуюся и всё ещё сопротивляющуюся тушку, ощущая это бьющиеся сердце в своих ладонях, он безжалостно скручивает тельце в противоположные стороны, ломая позвонок и лишая жизни, а ведь ей так хотелось выжить. Как и им. Таким же беззащитным и никчёмным. Чонгук небрежно откидывает в дальний угол мёртвую тушку, после опуская окровавленные руки вдоль их тел. Взгляд цепляется за исцарапанную кожу Чимина, и Чон сглатывает, поспешно натягивая свитер обратно. Замечает, как у другого волоски на шее встали дыбом, а кожа маленькими пупырышками покрылась, и Чон Чонгук не знает, что именно является причиной их возникновения: крыса или его холодный расчёт. В эту минуту он думает, что их жизни не дороже жизни одной крысы. Все они равны в минуту выживания. Три существа в одном небольшом проржавевшем холодильнике. Как трое в лодке, за бортом которой акула. И им нужно выбрать, кто первым окажется по ту сторону. В эту секунду осознаёшь, что жизнь остается за спиной самого сильнейшего. Того, кто способен вытолкнуть всех, находящихся рядом, чтобы остаться живым самому. И оттого жутко и грязно на сердце. Чон Чонгук впервые думает, что не хочет быть сильным, что лучше сдаться, чем… Чем спастись за счёт другого. Может… Может всё потому, что такой тёплый и нужный Чимин вдруг кажется более достойным выжить? Он сам не знает, почему так решает. Внезапно эта мысль становится правильной. — Придётся ждать дольше… — сухим и хриплым голосом констатирует Чонгук, замечая, как к их холодильнику движется второй мертвец. Толчки становятся сильней, а надежды всё меньше. Но лучше так, да? Лучше так, чем в одиночестве. Верно же?