Посвяти мне своё первое слово

      Утро выдалось тяжелым. Всю неделю моросил дождь, а ночью выпал первый снег. Центральное отопление обещали дать только через три дня, поэтому дом промерз насквозь. Вылезать из постели совершенно не хотелось, но если и сегодня опоздаю на работу, то меня точно уволят. Торопливо натянув на себя теплые вещи, я прошел на кухню.       Дрейк жил с родителями в небольшом одноэтажном доме, ничем не отличавшемся от других в округе: три спальни, гостиная, кухня и ванная.       Мебель, купленная, еще когда его родители поженились, хоть и была старой, но выглядела отлично. Повсюду стояли общие семейные фотографии в красивых рамках; лежали разноцветные подушки, покрывала; висели картины, вышитые нитками мулине; какие-то странные маски, шляпы, перья… Обычный американский стиль смешался с его родным мексиканским, и создавалось впечатление легкого хаоса, но в то же время уюта.       В некоторых местах на стенах были детские рисунки, а на косяках виднелись отметки с возрастом и ростом маленького Дрейка. Мне всегда нравилось у него в гостях, потому что атмосфера в доме была по-настоящему теплой, душевной и семейной.       Все еще спали, поэтому я самостоятельно похозяйничал у друга на кухне, выпил горячий чай и поспешил на остановку.       На улице было еще противнее, чем дома. Из-за дождей и сильной сырости ощущалось не минус три, а все десять, повсюду был гололед, и шел колючий мелкий снег. Я уже опоздал на свой автобус, поэтому пришлось ждать следующий двадцать минут, за которые я полностью окоченел в толстовке, тонкой шапке, старых прохудившихся джинсах и кедах. Зимние ботинки порвались в прошлом году, а теплой куртки у меня не было еще со школы. Деньги на новую одежду я выделять не стал, потому что нужно было оплатить коммунальные услуги и оставить хоть что-то на продукты.       Автобус подъезжал к этой остановке всегда наполовину пустым — я удобно устроился на последнем сиденье, облокотившись на окно, и задремал.       Больница, где я работал, находилась почти на другом конце города. Здесь мне платили мало, едва хватало, чтобы прокормить себя. А я еще и половину зарплаты отсылал отцу, хотя давно пора было бы забыть о существовании папаши-пьяницы, который постоянно избивал меня, потому что после смерти мамы он окончательно ушел в запой.       Я терпел ежедневные побои до восемнадцати лет, а потом переехал в дом, который мне завещала бабушка еще в детстве. Мама не хотела его продавать, поэтому он сдавался в аренду. Мы с отцом не общались уже пять лет: не хотелось его видеть.       Я бы, конечно, с удовольствием его бросил, но тогда он давно умер бы от нищеты и пьянства. Совесть не позволяла мне это сделать. Ведь он не всегда был тираном.       Таким он стал только после аварии, в которую попала наша семья, когда мне было девять. Мама и папа сидели впереди, а я — сзади. Был весенний солнечный день. Мой день рождения. Мы поехали в парк аттракционов, папа выиграл для меня кучу игрушек в тире, и меня наконец впервые пустили на американские горки. Я ждал этого всю жизнь! Мы радовались, веселились и сделали множество фотографий. Это был самый счастливый день для меня.       Когда мы поехали домой, было уже поздно. На улице стемнело. Папа спокойно вел машину, мама спала, а я осматривал новый пластмассовый меч. Вдруг откуда-то сбоку раздался громкий шум, а в глаза ударил яркий свет. Огромная фура неслась прямо на нас. Папа попытался свернуть, но не получилось. Считаные секунды — и машина уже была всмятку.       Я очнулся только в больнице. Отчаянно звал маму с папой и плакал. Тело разрывала ноющая боль. Люди в белых халатах суетились и что-то мне говорили, но я не слышал их, потому что думал только о родителях. Перед глазами все еще ослепительно сиял яркий свет, а в ушах стоял ужасный скрежет металла. Хотелось думать, что все это страшный сон, что я вот-вот проснусь, но нет. Не проснулся. И этот кошмар длился еще много лет.       После этого мама долго лежала в больнице: повредился отдел головного мозга. Папа получил травму позвоночника. Удар пришелся прямо на сиденье родителей, а я почти не пострадал. Отделался ушибами, парой вывихов и легким сотрясением.       Папа ушел с хорошей работы в фирме, не смог больше содержать семью. Теперь он был кассиром на полставки в супермаркете. Все деньги уходили на лечение мамы. Она то вспоминала, то забывала нас, иногда начинались истерики, бывало, наступал бред. Отец стал пить, допоздна не появлялся дома, а когда приходил, был в стельку, начинал орать на маму, на меня. Чтобы защитить ее, я всегда попадал под горячую руку. Так и продолжалось всю жизнь.       Водитель грузовика, по сути, был не виновен. Тормоза отказали, он не справился с управлением. Виновато было только глупое стечение обстоятельств.       Иногда я плакал по ночам, орал в подушку, метал вещи. На помощь приходили друзья. Они поддерживали меня и помогали бороться со всем этим дерьмом. Хотя и в их жизни было полно ужасных вещей.       Вообще, все в нашем районе из бедных и неблагополучных семей, поэтому мы и стали теми, кто мы сейчас: из шпаны превратились в преступников. Конечно, всем хотелось бы выбиться в люди, окончить университет, переехать в нормальное место, устроиться на хорошую работу и завести семью, не боясь, что завтра твоих детей кто-нибудь подстрелит на улице. Но половине едва удавалось окончить девять классов, и родители многих были против обучения, говорили, что это пустая трата времени.       Из всех моих одноклассников до двенадцатого класса доучились только шестеро, в том числе и я. Я усердно учился, старался не пропускать занятия, а если не приходил, то позже обязательно все наверстывал, хотел окончить школу и получить стипендию в каком-нибудь колледже. В любом. И мне удалось. Стипендию предоставили, но только на первый год обучения. Я уехал в соседний город в государственный колледж, не самый престижный, но и этому был безумно рад. Поступил на предмедицинскую программу на факультет биологии, отучился год, но мне не хватило баллов, чтобы получить грант и на второй, да и отец сильно заболел. Печень. Пришлось вернуться домой. Мечты о светлом будущем рухнули. И снова наступил кошмар.

***

      Как только я приехал в больницу, ко мне подбежала Кэтрин, невысокая девушка с длинными каштановыми волосами. Раньше мы с ней встречались, но наши отношения продлились недолго, и мы расстались, оставшись друзьями. Она работала медсестрой.       — Артур! Какого черта тебя ищут копы?!       Все-таки не успел.       — Вы опять что-то натворили? — спросила Кэтрин.       Я рассказал ей все, что случилось вчера.       — Почему мне не сказали?       — Просто не хотели подвергать тебя опасности, — ответил я.       — Опасности? Серьезно? — усмехнулась она. — Я в таких переделках почаще вас бывала. Просто признайся, что не хотели делиться. — Она скрестила руки на груди. — Я бы и просто так помогла. Не нужны мне деньги.       Кэтрин тоже была Осой. Мы познакомились, когда я вернулся из колледжа, на вечеринке у общего приятеля. Мы с парнями играли в покер, она подошла к нам и спросила, как играть. Выслушав правила, она решила присоединиться. Все стали подшучивать над ней, никто не воспринял как противника, но оказалось, что она изначально блефовала. Обыграла нас, забрала деньги, а потом взяла со стола мою бутылку пива и залпом осушила ее. «Не стоит недооценивать девушек», — сказала она. Тогда я и влюбился.       Меня всегда удивляло, какой она может быть разной. На работе Кэтрин собирала волосы в высокий хвост, надевала очки и казалась серой мышкой, эдакой паинькой-отличницей. Но стоило только выйти за порог больницы, как она становилась дерзкой бунтаркой. Всегда темная помада, распущенные волосы, кожаная косуха, рваные джинсы и грубые ботинки. Для всех она была жесткой, сильной и непоколебимой девушкой. Но лишь я знал, какая она на самом деле: в душе очень мягкая, добрая и хрупкая. Я видел ее слезы и страх, детскую радость и улыбку. Она ни перед кем не открывалась, кроме меня. Мы слепо друг другу доверяли. Я готов был ради нее горы свернуть. Любовные чувства уже давно прошли, но теперь возникли другие — братские. Я защищал и помогал, как родной сестре, она отвечала тем же.       Когда мы с друзьями не посвятили ее в наш план, было стыдно, но Йен сказал, что об этом не должна знать даже она. С ними Кэтрин тоже была в хороших отношениях, но не в таких близких, как со мной.       — Где копы? — спросил я, стараясь перебороть дрожь и внутреннюю истерику.       — Наверху, о чем-то говорят с врачом. — Она взяла меня за руку. — Удачи.       Я еще немного постоял, пытаясь собраться с силами, а потом, набрав побольше воздуха в легкие, все-таки решился и пошел к полицейским. Они завели мне руки за спину и надели наручники.       — Вы подозреваетесь в похищении и удерживании человека. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права?       — Да.

***

      Через двадцать минут мы приехали в участок, меня провели в комнату для допросов, где пришлось ждать детектива несколько минут. Здесь царил неприятный полумрак, режущий глаза, а сплошной металл вокруг отражал свет люминесцентных ламп.       Внутри меня все сжималось от волнения и страха. Раньше я уже попадал в участок, но меня никогда не допрашивали и уж тем более не подозревали в таком серьезном преступлении. Что будет дальше? Как это все вообще происходит? Возможно ли отсюда сбежать? Вопросы бешеным вихрем крутились в голове, по всему телу бегали холодные мурашки, но внутри все будто бы кипело, заставляя кровь приливать к щекам.       Да, я, конечно, докажу свою непричастность к удерживанию этого парнишки, но как объяснить, что я делал в том злосчастном доме?       Резкий грохот металлической двери заставил вздрогнуть и неприятно лязгнуть наручниками о стол.       Наконец он пришел. Высокий чернокожий мужчина в сером костюме положил на стол папку с документами, мой телефон и куртку в специальных пакетах для вещдоков.       — Здравствуйте. Детектив Стив Роджерс, — представился он. — Вы подозреваетесь в похищении и удерживании человека, имеете право на присутствие вашего адвоката на допросе и не несете ответственность за отказ от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний. — Затем он разъяснил мне остальные мои права. — Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?       — Нет, сэр. В этом преступлении я не виноват. И могу все объяснить. Адвоката у меня нет. Разрешите мне рассказать, что случилось?       Детектив окинул меня недоверчивым взглядом. Хоть он и старался это скрыть, было видно, что я ему не очень понравился.       — Для начала представьтесь. Полное имя, дата рождения, домашний адрес и место работы.       Конечно, им и так все было известно, но эти формальности нужны были для протокола.       — Артур Граймс. Двадцать третье апреля тысяча девятьсот девяносто пятого года. Кроус Стрит семьдесят три. Работаю в больнице Галлоуз Хоспитал на Финнс Стрит уборщиком.       Детектив записал данные в протокол.       — Теперь можете начинать, — сказал он, сосредоточенно держа наготове бумагу и ручку.       Я сделал глубокий вдох. Было два варианта: сказать правду и отхватить условку или соврать. Мысли бешено вертелись в голове. Врать-то можно, но что? Принцип работы полиции заключался в том, чтобы в течение первых суток допросить подозреваемого. Не дать ему подготовиться. Что ж, кажется, у них получилось. Какие бы изощренные планы я ни придумывал сейчас, везде был подвох, как бы ни старался убежать от правды, попадал в тупик. И тогда я честно признался, что хотел ограбить дом. Что проник туда через подвал, но увидел перепуганного парня и решил помочь ему, отвез в больницу, потому что не хотел попасться.       — Вы действовали в одиночку? — спросил коп.       Я секунду молчал, смотря на стол и рассматривая едва заметные царапины на железной поверхности, а потом уверенно поднял голову и ответил:       — Да.       Сдавать друзей было бы подлостью. У Алфи с Ником только начиналась жизнь, без Дрейка банда бы развалилась, а Йен только устроился на работу, лишь у меня было полно проблем и не было для кого жить.       Роджерс сделал пометки в блокноте и снова задал вопрос:       — Как вы узнали, что в доме никого не будет в этот вечер?       О том, что мы собирались украсть двести тысяч долларов, я не сказал, притворившись простым случайным воришкой.       — Часто гуляю с собакой в парке недалеко от дома Джефферсов, — соврал я. — И замечаю, что крыльцо не убирают, да и шторы всегда задвинуты. Решил устроить слежку за домом, оказалось, что он пустует. Хороший район, двухэтажный особняк, — дернул плечом. — Несложно было догадаться, что там есть ценные вещи. А какой-то особой цели не было.       — Вы успели что-нибудь унести? — спросил коп.       — Нет. Я даже не заходил в дом. Как только увидел парня, сразу отвел его в больницу, дал ему свою куртку, чтобы он не замерз, но в спешке и панике забыл забрать обратно.       — Значит, с хозяевами дома вы не знакомы?       — Вообще никогда их не видел.       Возникла напряженная пауза. Сейчас решалось мое будущее. Я с надеждой смотрел на детектива, а он сверлил меня пронзительным взором черных, словно бездна, глаз.       Ну, давай, скажи, что поверил. Давай же! Мое состояние можно было описать как нечто среднее между умоляющим и одновременно злобно требующим, чтобы мне поверили.       — Вы понимаете, что за взлом с проникновением и попытку кражи полагается наказание?       Только за взлом? Я не ослышался?!       — Да, — тихо ответил я, словно боясь спугнуть.       — Распишитесь здесь, что вы ознакомлены с протоколом. — Роджерс ткнул пальцем в пустое поле. — И здесь.       Затем коп сказал мне подождать, предложил стакан воды, куда-то вышел и вернулся уже с сержантом.       — Так, так, так. Знакомые лица! — скрестил руки на груди сержант. — Артур Граймс. Сколько? Трижды, по-моему, встречались?       У меня уже были приводы в полицию за участие в массовых драках. Внутри все кипело от злости при виде этого придурка. Весь такой порядочный коп на самом деле был самым главным мошенником города.       — Поскольку из дома не было ничего взято, а мистер Граймс добровольно сознался в совершенном преступлении и благодаря ему мы вышли на опасного преступника, можно смягчить наказание, — сказал детектив.       Я вскинул голову, удивленно посмотрев на него. А все-таки этот тип справедливый. У сержанта мгновенно изменилось выражение лица, и он с отвращением глянул на меня. Кажется, рано радоваться.