***
Ночной Мемфис, как всегда, выделялся обилием людей на улицах. Празднование Нового года еще не закончилось, несмотря на то что он прошел пять дней назад. Толпы радостных тусовщиков, словно ночные мыши, днем затаивались в своих убежищах, а по ночам распространялись по всему городу. И мы были среди них. Объездили, наверное, больше двадцати заведений за все эти выходные и по полной оторвались в каждом. Но вот неделя отдыха прошла, и приходилось лишь с огорчением ждать понедельника, пытаясь выжать яркие впечатления из последних праздничных выходных. Дрейк не замолкал всю дорогу, упрекая нас в том, что мы были не правы насчет его «сексуального» костюма Санты, благодаря которому этому балбесу все-таки удалось одержать победу и выиграть целый ящик «Джека Дэниелса». О том, что это произошло только в пятом за ночь клубе и не с первой попытки, он умалчивал. — Эй, а ты чего притих? — обратился Дрейк к Йену, глядя в зеркало заднего вида. — Да вот думаю… — ответил тот. — А-а, — многозначительно протянул Дрейк. — Принцесса соизволит поделиться своими мыслями? — Жаль, когда твой друг превращается в каблука. — Чего? — Дрейк изогнул бровь. — Ты о Нике, что ли? — А о ком еще? Когда-то этот парень цеплял по пять красоток за ночь, а теперь едет домой по первому требованию, — сказал он, смотря в окно. — Вот что делает с людьми женитьба. — Каблук? Да он бы хоть раз послушал Андреа! — возразил Дрейк. — Она, бедняга, постоянно из-за него нервничает. А это в ее положении вредно. Йен криво улыбнулся. — А разве не ее он слушал, когда стал кассиром в дневную смену в бургерной, вместо того чтобы быть свободным фотографом? Приносит ей все деньги, возвращается домой ровно в девять… Мне еще перечислять? — спросил он. — Единственный раз захотел отдохнуть, и то она ему покоя не дала. Он стелется под бабу! Куда делся наш старый добрый ловелас Ник, который мог неделями гулять в разнос? А теперь он о каждом походе в туалет и глотке воды докладывает! — Покоя ему не дало отсутствие мозгов и собственная вспыльчивость. Не подерись он в клубе, мы бы до сих пор спокойно отдыхали. — Не будь он каблуком, поехал бы сейчас обратно тусоваться, как делал раньше, — ответил Йен. — Андреа послала ему сообщения во всех соцсетях и звонила чуть ли не двадцать раз, пока он веселился. — Последнее слово Йен выделил и показал кавычки. — Ник завел семью! — Дрейк уже начинал повышать тон. — В приоритете должны быть другие вещи. — Какие? Памперсы, готовка и погремушки? А что сразу не сделать его добропорядочной домохозяйкой? — Йен, блин! — прикрикнул Дрейк. — Это ты, да, постоянно масло в огонь подливаешь своими подколами? Если из-за тебя они с Андреа расстанутся, обещаю, я тебе твой красивый нос сломаю! Йен вздохнул, скептически посмотрев на Дрейка, и только хотел что-то ответить, как вдруг мы остановились на светофоре. С улицы нам начала махать руками и что-то радостно кричать компания полупьяных подростков. Дрейк слегка улыбнулся и пару раз погудел для них, а Йен недовольно покосился в сторону прохожих, прервавших его. — Никуда я ничего не подливаю, — продолжил он. — И вообще молчу на эту тему в разговорах с ним. Уж поверь, лучшему другу я портить жизнь не буду. Но глядеть на то, как он превращается в подкаблучника, очень грустно. — Радуйся, что скоро у Ника наконец-то будет семья. И тебе бы тоже не помешало найти постоянную подружку. — Обязательно. Вот прям сегодня по списку контактов пройдусь и выберу себе невесту, — кивнул Йен. После недолгой паузы я наконец решил подать голос: — Отчасти я согласен с Йеном. От постоянных отношений только одни проблемы. Мозготрепки с Кэтрин хватило надолго. — А что она сделала? Была хорошей девушкой, пока ты ей изменял? — зло ответил мне Дрейк. Я удивленно нахмурился, вопросительно посмотрев на друга, и неловко усмехнулся. — Ты чего?.. — Отношения подразумевают под собой отдачу. А вы с Йеном хотите только трахаться. — Я мудак, признаю. Но она тоже хороша. Если хочет нормальных отношений, не нужно устраивать загоны со всякими паузами. — Я показал кавычки. — Зная, что парню в расцвете сил нужно постоянно утолять голод. — Ага, так и в больничку с диагнозом ВИЧ угодить недолго, — буркнул Дрейк. — Ой, все. Даже не начинай, — отмахнулся я. Друг замолчал, раздраженно выдохнув, и продолжил следить за дорогой. На удивление, подвыпившим водителем он нравился мне гораздо больше, потому что тщательно контролировал себя и был намного спокойнее, аккуратнее: не превышал скорость, останавливался на всех пешеходах, знаках «стоп» и даже пристегивал ремень. До моего дома мы добирались минут пятнадцать. Каждый думал о своем. Я — об отце, который там ждал. Необычно каждый раз возвращаться и знать, что будешь не один. Первые дни было непривычно слышать посторонние звуки или шум воды, но сейчас это даже начинало нравиться — не чувствовать себя одиноким. А еще мои мысли занимал Марк. Интересно, как он там? В понедельник я честно рассказал Гвен, чем мы занимались. Сначала она была в шоке, что я, не предупредив, повел Марка к чужим людям, но, увидев множество теплых фото, смягчилась и даже попросила отправить их на память. Но больше мы не переписывались с ней и не виделись с Марком. Хотя очень хотелось снова провести с ним время. Когда мы были на месте, Дрейк включил свет в машине, чтобы я мог забрать свои вещи из бардачка. — Гляжу, у тебя была бурная ночка? — ухмыльнулся Йен, заметив мой слегка потрепанный вид и кивнув на засосы, украшавшие шею. Он просунулся между сиденьями и выжидающе уставился на меня. — Мы были в клубе только пару часов, а ты уже умудрился с кем-то пососаться! — вмешался Дрейк. — Ну… Вообще-то, не только это… — Я самодовольно вздернул подбородок. У Йена, словно у маленького ребенка, пропустившего раздачу сладостей, вытянулось лицо, и он ткнул меня локтем. — И кто эта счастливица? У нее есть подружка? Познакомь! — Думаю, он будет не против прихватить в следующий раз симпатичного друга за компанию, — хитро ухмыльнулся я. Йен на секунду замер, переваривая сказанное, а потом обреченно покачал головой. — Кошмар. С кем я дружу? — Он посмотрел на Дрейка, а потом одарил скептичным взглядом меня. — Два каблука и один пидор.***
Дом, милый дом. Гномик на крыльце помахал мне рукой, а снеговик рядом с ним весело улыбнулся. Это были единственные рождественские украшения, которые я выставил в этом году. Зато гирлянд, обвивавших перила, ступени и входную дверь, было хоть отбавляй. Старые деревянные часы в коридоре, висевшие со времен молодости моей бабушки, показывали четыре утра. Они никогда не нравились ни ей, ни мне, потому что совершенно не вписывались в сине-белый интерьер. Но почему-то все равно продолжали висеть. Сменив уличные кеды на домашние тапочки, я, стараясь вести себя как можно тише, чтобы не разбудить отца, прошел в ванную. Бросив уличную одежду в стиральную машину, встал под душ и чуть не застонал от удовольствия. Тело таяло от прикосновения приятных теплых струек воды, так и хотелось уснуть прямо здесь, но воспоминание о прошлом неприятном опыте сморщенных конечностей тут же воззвало к рассудку. Вместе с противным запахом табака, кальяна и алкоголя с меня будто смывалась вся грязь, похоть и неправильность. Закончив мыться, я подошел к зеркалу, вытирая волосы и рассматривая большие засосы на ключицах, шее и груди. Благо хоть спина в этот раз не была расцарапана, зато плечи и руки все-таки украшали красные полосы. Я взял телефон и напечатал сообщение: «У меня все тело болит. Радуйся». Почти в эту же минуту пришел ответ: «Да лучше бы у меня тело болело, чем задница». Я самодовольно усмехнулся, одной рукой натягивая черные треники. «Повторим на неделе?» — снова отправил я. Пришел ответ: «Хочешь меня убить?» «Убить — нет. Тебя — да». «Ладно, свидимся. Только как всегда». «Обещаю не влюбляться и принести ультратонкие». Я завершил переписку парой двусмысленных смайликов и положил телефон на стиральную машину, чтобы поправить капюшон белого домашнего худи. Вдруг взгляд упал на оставленные здесь наручные часы отца. В детстве они казались мне великой тайной, которую так и хотелось разгадать. Я представлял себе, что это волшебный амулет, превращающий его в дракона или перемещающий в пространстве. Потому что папа никогда с ними не расставался и не разрешал никому трогать. Не удержавшись, словно маленький ребенок, я с азартом взял их в руки. Сначала покрутил и не нашел ничего интересного, но вдруг случайно нажал небольшую защелку, и круг с выгравированной именной надписью под циферблатом открылся. Внутри была фотография. Это был… я? В груди разлилось непонятное чувство, похожее на легкое волнение. Почему он поставил туда именно мое фото? Проведя пальцем по бумаге, я понял, что она сложена в несколько раз. И, аккуратно вынув фото, развернул его, медленно и осторожно разглаживая края старой бумаги. Оказалось, что здесь запечатлена вся наша семья. Папа меня не забыл? Нас не забыл… Я внимательно рассматривал его лицо: сияющая улыбка и искрящиеся глаза. Отец выглядел самым счастливым человеком в мире. Он был красивым и статным, в синей льняной рубашке, бежевых брюках и белых туфлях. Небольшая шляпа на голове и солнцезащитные очки в нагрудном кармашке придавали образу элегантность и утонченность. Мама стояла рядом, держа меня на руках, а папа слегка обнимал ее за плечи. Она излучала доброту и жизнерадостность. Такая красивая, с длинными медными волосами, блестящими на солнце, белоснежной кожей и широкой лучезарной улыбкой. Всегда нравилось смотреть на ее необычные ярко-зеленые глаза. Они буквально завораживали дивным цветом. Белый шелковый сарафан и лодочки в тон делали ее похожей на прекрасную фею. А у нее на руках я. Милый ребенок с пухлыми румяными щечками и тогда еще совсем светлыми волосами, которые с возрастом приобрели более темный русый оттенок. На мне была красно-белая полосатая кофточка, синий комбинезон и маленькие кроссовки светло-коричневого цвета. А в руках я держал желтую панамку. Мы с отцом были похожи как две капли воды. Одинаковая круглая форма зеленых глаз, но не ярких и выразительных, как у мамы, а каких-то блеклых, словно выцветших. Схожие носы, небольшие и чуть округлые. В детстве мама называла мой пуговкой и шутливо нажимала, а я всегда злился и смешно дулся. И даже одинаковые родинки на скулах. Я перевел взгляд на зеркало. Опухшие глаза и помятый после тусовки вид еще больше делали меня похожим на отца во время запоя. В детстве я хоть немного смахивал на маму своей улыбкой и пухлыми щечками, но теперь от былого милого малыша не осталось и следа — только взрослый… отец. Но я не он! Быстро сложив фото обратно, закрыл медальон и бросил его на место. Я другой: не жестокий, не злой и не слабый! Повесив полотенце на крючок, раздраженно вышел из ванной, чуть не хлопнув дверью, но, к счастью, вовремя вспомнил, что от этого сразу слетает замок и сыпется штукатурка. В доме не помешало бы сделать ремонт, но заниматься всем этим не было ни средств, ни сил. Он нравился мне и таким, старым, безумно уютным, родным. В детстве мы с семьей приезжали сюда к бабушке на все праздники и каникулы. Поэтому каждый уголок здесь хранил бесценные для меня воспоминания. Светло-синие обои, белая мебель времен Первой мировой, деревянные полы со скрипящими досками и разные сувениры, привезенные бабулей со всего мира. Она прожила прекрасную яркую жизнь, путешествуя по разным странам. И нередко возила с собой мою маму, когда та была ребенком. Я всегда любил слушать истории этих сувениров, а вместе с ними и стран, откуда они привезены. В детстве даже мечтал стать первооткрывателем… Пока мне не объяснили, что в мире уже почти все исследовано. Зато это объяснение стало первым в череде разочарований и разбившихся мечтаний, которые потом преследовали меня всю жизнь. Только сейчас я заметил, что в комнате отца включен светильник. — Пап, ты чего не спишь? — Я легонько постучался в приоткрытую дверь. Отец сидел на кровати, со стаканом воды в руках, а на тумбочке рядом лежала упаковка таблеток. — Не могу уснуть. — Он вымученно улыбнулся. — Желудок болит, да? — догадался я. — Давай поедем в больницу. — Нет, все нормально. — Он хотел было привстать, но тут же опустился обратно, схватившись за живот. — Пап, поехали! — Я достал телефон и набрал номер службы такси. Машина прибыла через пять минут, и мы выехали в город. Всю дорогу отец буквально выл от боли, безумно пугая меня, хотя пытался сдерживаться. Хотелось сделать что-то, чтобы облегчить его страдания, но я был бессилен. Кончики пальцев заледенели, и их покалывало от нервов, а в висках пульсировало от волнения. Водитель старался ехать как можно быстрее, то и дело обеспокоенно поглядывая на нас через зеркало заднего вида. Когда мы были на месте, я поблагодарил его и выскочил из машины, помогая отцу. Он весь вспотел и еле держался на ногах. И только мы сделали шаг в сторону здания, как папа вдруг рухнул на землю. Я едва успел поймать его, чтобы он не ударился головой. — Сэр! Что случилось?! — крикнула подбежавшая откуда-то сбоку медсестра. — Артур?! Я поднял глаза и увидел перед собой Кэтрин. А позади нее стоял растерянный… Дрейк? — О боже! Я сейчас позову на помощь! — Она рванула в больницу. Друг подошел и тоже опустился на корточки. — Что с ним?! — обеспокоенно спросил он. — Приступ, — ответил я. Меньше чем через минуту двери больницы резко распахнулись, и оттуда выбежали санитары с каталкой. Они молниеносно погрузили на нее отца и забежали в здание. Мы с Дрейком — следом за ними. Папу увезли в отделение неотложной помощи, а я остался на ресепшене, чтобы назвать его данные для регистрации. Когда я отошел от стойки, ко мне подлетели друзья. — Все будет нормально, — сказала Кэтрин. — Он уже пришел в сознание. Скоро тебя запустят. Я облегченно кивнул и сел на скамейку, закрыв лицо руками. Сердце все еще трепетало от испуга и волнения. — Надеюсь, с ним ничего серьезного… — прошептал я, шумно выдохнув. Дрейк опустился рядом. — Все будет хорошо. — Друг положил руку мне на плечо. — Вы с папой одно лицо, — заметила Кэтрин, пытаясь меня отвлечь. Я слегка улыбнулся. — Все с детства это твердят. Повисла напряженная тишина. Друзья изредка посматривали друг на друга, словно разговаривая одними взглядами, а я не спускал глаз с двери палаты. Голова готова была разорваться на мелкие кусочки, и внутри словно постукивало множество маленьких, но безумно надоедливых молоточков. После спиртного очень хотелось пить, даже третий стакан воды из бойлера не утолил жажду. И еще мысли. Гребаные навязчивые мысли. Что со мной будет? Что делать дальше? Как жить? Ощущалось, что я в тупике, откуда можно выбраться, только карабкаясь по высоченной стене и раздирая руки в кровь. А ведь не факт, что не сорвешься. Я думал о нависшей над жизнью отца опасности. Ведь лечение будет долгим, и на него нужны деньги. А где их взять? Даже в совокупности наши страховки не покроют все траты. Но мысли о папе были не единственными в моей голове. Покоя не давал вопрос, что здесь посреди ночи делает Дрейк. И это бесило. Я должен сосредоточиться на отце, а не на таких пустяках. — Давно вы встречаетесь? — не удержавшись, выпалил я. Друзья одновременно вздрогнули от неожиданности и неуверенно переглянулись. — Мы не… — начала Кэт. — Зачем врать? Вы же, блин, целовались на скамейке за деревьями. У тебя даже помада размазана. Кэтрин смутилась и достала из кармана больничного халата телефон, чтобы использовать его вместо зеркальца. Насыщенный бордовый цвет ее любимой помады сейчас был бледно-коралловым, а обычно идеальный контур губ стерся в некоторых местах. Дрейк виновато опустил глаза, почесав затылок. — Месяц, — тихо ответил он. — Зачем надо шушукаться и скрывать? — спросил я. — Уже давно было заметно, просто не спрашивал. — Мы думали, ты разозлишься и будешь против, — сказала Кэтрин. — Я злюсь, что вы скрывали. Но с чего вдруг мне быть против? Да и вообще, кто я такой, чтобы что-то запрещать взрослым людям? — Просто… — Дрейк переступил с ноги на ногу. — Я твой лучший друг, а Кэт твоя бывшая, вот мы и думали… — Да я, наоборот, рад. Чем ты будешь с левой бабой, а она — с каким-то мужиком, я лучше буду спокоен, что два человека, которым я больше всего доверяю, вместе. — То есть челюсть выбивать мне ты пока не хочешь? — облегченно вздохнул Дрейк. — Ну-у, может, позже. Но только за то, что скрывал от меня, — обиженно ответил я. — Брат называется. — Извиняй, чувак. — Он приобнял меня за плечи. — Я обещаю, что больше так не буду! — Дрейк шутливо состроил невинные глазки, а я усмехнулся и слегка пихнул его в бок. Вдруг из палаты вышел доктор, и я тут же резко подскочил на ноги. — Мистер Граймс, — позвал он. — Ваш отец в порядке. У него были простые колики, вызванные жирной пищей. Мы вкололи обезболивающее, оно скоро подействует. Сейчас он отдыхает. Чуть позже можете зайти к нему. Мне словно заново подали кислород, сердце все еще взволнованно колотилось в груди, но зато прошла дрожь и озноб. Я никогда так не радовался, как сейчас. Папа будет в порядке, и это главное. Мир вокруг словно отдалился на второй план, а в ушах шумела кровь. — Спасибо, доктор, — широко улыбнулся я. Он дал мне рекомендации по дальнейшему уходу за отцом, диете и режиму дня, назначил рецепты лекарств и ушел. Дрейк хлопнул меня по плечу. — Бро, я подвезу вас с отцом утром, ты только позвони, — сказал он. — А пока мне двигать надо, вызов поступил. У кого-то трубу прорвало. Мы стукнулись плечами, слегка обнявшись, как делали всегда, а с Кэтрин они просто неловко улыбнулись друг другу, мельком взглянув на меня, хотя было видно, что он хотел ее поцеловать. Мы с подругой остались вдвоем, и, казалось, она чувствовала неловкость. — Почему Дрейк? — спросил я. — Ты все-таки злишься! — Не злюсь. Просто интересно, чем он лучше? Кэтрин закатила глаза. — Нет, правда. Я бы понял, если бы ты выбрала Йена, например. Он тебе и по характеру подходит, и по увлечениям. Но почему именно Дрейк? Я не говорю, что он плохой вариант. Просто… Ты и он… — Знаешь, — прервала Кэтрин, — у вас с Йеном есть один огромный недостаток, который перечеркивает все достоинства. — И какой? — Вы оба не понимаете любовь. Я только скептически усмехнулся, чуть отвернувшись. — Ой, ну, началось! — Ты готов к серьезным отношениям? К свадьбе, детям, стабильности? Готов полностью открыться перед спутницей? Я молчал, потому что ответов на эти вопросы у меня не было. Самому стало интересно. Но, кажется, бóльшая часть меня ответила бы отрицательно. — Рядом с тобой я постоянно была как на иголках. Ты всегда сначала делал, а потом говорил, куда-то пропадал по несколько дней, никогда не советовался. Постоянно бесился, когда я интересовалась твоей жизнью, и уходил из дома после ссор. А с Дрейком мне спокойно, потому что для него семья на первом месте. А ты не готов нести ответственность за кого-то помимо себя. — Ого. Как много моих недостатков ты скрывала всего лишь под одним предлогом измены, — хмыкнул я. — Доверие — вот что лежит в основе отношений, а не секс, ночные прогулки и совместный просмотр сериалов. У нас с тобой была влюбленность, но не любовь. И да, насчет измены. Дрейк бы никогда так не поступил. — Алкоголь творит с людьми непоправимые вещи, — пожал плечами я. — Но да, не могу не согласиться насчет Дрейка. Действительно, он самый верный человек, которого я встречал. За всю жизнь у него было лишь две девушки, и одна из них — Кэтрин. Разрыв предыдущих отношений он переживал тяжело и считал, что если с кем-то встречаться, то только с будущей женой, я же такую точку зрения не воспринимал. Ну, серьезно, как можно всю жизнь искать одного-единственного человека, если вокруг полным-полно отличных вариантов, способных скрасить тебе множество ночей и не заставляющих ждать до свадьбы? — Знаешь, если ты все сказала, то я, пожалуй, пойду проведаю отца. Кэтрин намек поняла, кивнула и молча ушла. А я раздраженно усмехнулся. Внутри кипел котел нереального множества эмоций, и я почти готов был сорваться. В горле встал ком. Не давая слезам скатиться по щекам, я поднял голову и больно сглотнул. Бесит! Все бесит! Чтобы успокоиться, ушло минут пять. Я стоял, смотря в окно, и старался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Да что за хрень-то в моей жизни происходит? Почему именно в моей?! Глубоко вздохнув и медленно выдохнув, я наконец решился зайти в палату. Папа улыбнулся мне. — Ты как? — спросил я, пододвинув к кровати стул. Отец был бледен, губы пересохли, а со лба все еще тек пот, но, похоже, обезболивающее действительно облегчило страдания, раз он уже мог говорить, не стискивая до скрипа челюсть. — А сам-то? — усмехнулся он. — Все слышал, да? — Только то, как она зачитала список твоих косяков. — На самом деле она права. Все так и было. — Ты ее все еще любишь? — Не знаю… Могу сказать, что я бы словил за нее пулю, но для других своих друзей сделал бы то же самое. Так что… Сейчас мне обидно, но я понимаю, что дебил и сам натворил дел. Если бы вел себя не как последний козел, мы бы с Кэт сейчас были вместе. Хотя… Не уверен, что хочу этого. Я запутался. — А насчет твоей измены? По сути, любящий человек никогда бы не пошел налево, даже пьяный. Возможно, она права, и между вами была лишь влюбленность? — А ты маме разве не изменял? Добрая улыбка отца сменилась суровой хмуростью, и он ответил твердым голосом, заставившим меня поежиться: — Нет. Никогда и ни с кем. Даже не смотрел на других женщин. Она единственная в моем сердце до сих пор. — Прости, — тихо ответил я, а потом посмотрел в окно. — Знаешь… Алкоголь — просто отмазка. Я был почти трезв в ту ночь…***
Утром Дрейк заехал за нами, как и обещал. Папа пригласил его на обед, и я поддержал эту идею, но друг вежливо отказался. Умиляло, что во время общения с чьими-то родителями он забывал свои любимые слова-паразиты, мат и сленг, начиная разговаривать очень даже культурно. Я никак не мог налюбоваться столь воспитанным Дрейком, но стоило нам остаться наедине, как его еще больше пробирало на трехэтажный от злости, что он должен себя контролировать. — До свидания, мистер Граймс! — улыбнулся Дрейк, когда мы подъехали к дому. — Уверен, уже завтра вы будете как бык! — Он показал кулак. — Спасибо, — ответил папа. — Приятно знать, что у Артура есть такие хорошие друзья. — Да без меня он бы вообще не выжил. Даже готовить не умеет, — горделиво сказал Дрейк. — Еще тупит постоянно. — Вали уже, спасатель. — Я скрестил руки на груди. Дрейк шутливо нахмурился, но совета послушался и, еще раз попрощавшись, ударил по газам. Я закатил глаза и тепло улыбнулся ему вслед. — У него столько тату! Руки, шея… Это же вредно, — сказал отец. — Бухать тоже вредно, — подметил я. Папа неловко замолчал, но понял, что я не хотел язвить, а просто по-дружески подколол его. — Это, случаем, не твой одноклассник, сын мужчины с татуировками на висках? — спросил папа. — Он самый. А ты откуда знаешь? Папа как-то мрачно нахмурился. — На родительских собраниях видел… Яблочко переросло яблоню…***
Мы с отцом решили провести этот день вместе. Точнее, я категорически отказался оставлять его одного и не позволял напрягаться. Приготовил нам единственное, что получалось хорошо всегда, а не через раз, — овсяную кашу. Ее практически невозможно испортить, в отличие от яичницы, которая постоянно неправильно растекается и подгорает, вечно пересоленного риса и тем более чего-то посложнее. К тому же отцу нужно соблюдать строгую диету, нарушение которой чуть не довело меня до инфаркта. — В следующий раз сразу вызывай скорую или звони мне. Ты знаешь, как я испугался? — Не хотел беспокоить тебя из-за банальных колик. — Да хоть из-за головной боли! — возмутился я. — Просто пиши или звони. Не строй из себя независимого героя. Папа кивнул. Я молчал несколько минут, а потом все-таки решился начать диалог на волнующую меня тему. — Пап… — Он вопросительно поднял взгляд. — Ты в ванной свои часы оставил… Отец закусил губу, вытер рот салфеткой и нервно скомкал ее. — А ты их открыл, да? — Да. — Класс. — Просто… Мне всегда было интересно и… Почему там я? Папа посмотрел на меня таким странным взглядом, каким обычно одаривают не очень умных людей. — Может, потому что ты мой сын? — Но… Я думал, ты забыл обо мне и вычеркнул из своей жизни еще четырнадцать лет назад. — Я уже раз сто тебе говорил, что люблю, но, видимо, ты этого так и не поймешь. — Я всегда думал, что, может, лучше было бы, если бы вместо мамы умер я? Отец с шумом бросил вилку на стол, то ли от неожиданности, то ли от злости. — Ты сейчас понимаешь, какой бред несешь? — вкрадчиво спросил он, а я молча смотрел в свою тарелку. — Когда произошла авария, моей первой мыслью было, все ли в порядке с тобой. В ту ночь на время, что ты был без сознания, мой мир рухнул. И только услышав твой плач в машине скорой помощи, я смог вздохнуть спокойно. — Но ты был с мамой счастлив… — И нашим счастьем был ты. Я смолк, все еще не веря, что это правда, а папа тем временем продолжил грозным тоном, заставившим меня поежиться: — Не смей больше никогда так думать. Ясно? Я поднял взгляд, внимательно посмотрел на серьезного отца и кивнул. — Ненавижу показывать свои чувства, и ты это знаешь, — через какое-то время добавил он. — Хватит уже спрашивать меня о том, люблю ли я. Сказал «да», значит, да. И точка. Теперь я его узнавал. Тот самый папа. Его истинный характер, как бы он ни пытался, все равно прослеживался даже в самых невинных репликах. И таким он нравился мне даже больше, чем слизняком со всеми этими нежными соплями. Мы молчали до тех пор, пока не доели. Я следил за настроением отца, чтобы не провоцировать конфликт. — Раз уж ты беспокоишься о моем здоровье… — вдруг начал папа. — И лезешь не в свое дело, — добавил с намеком на часы, — то и я не постесняюсь спросить. Что с твоей рукой? Ты ею еле шевелишь до сих пор, хотя носишь бинт уже две недели. Как же надеялся избежать этого вопроса. — Просто упал на железный штырь, когда работал в мастерской. Папа хмыкнул. Не поверил. Сто процентов не поверил, но зато не стал больше спрашивать, поняв, что я не хочу говорить об этом. И чтобы отвлечь его, я поскорее сменил тему: — Как вы с мамой познакомились? Всегда хотел узнать. Папа отпил глоток кофе и по-доброму улыбнулся. — В колледже. Она была отличницей и активисткой, а я защищал честь Грифонов на боксерских соревнованиях. Я не удержался и перебил его с сарказмом: — А-а, так и на мне ты просто приемы отрабатывал! А я-то думал! Папа замолчал на секунду, слегка раздраженно выдохнув, но улыбнулся и продолжил: — У меня была куча недочетов за семестр, и, чтобы их закрыть, я целыми днями просиживал в библиотеке, пытаясь что-то выучить. А она там писала статью по научному проекту и постоянно с улыбкой смотрела в мою сторону. Вот я и начал разговор, который полностью изменил мою жизнь. Я широко улыбнулся, а на душе разлилось тепло. — Правда… — продолжил папа. — Оказалось, она не улыбалась, а просто сходила на прием к зубному за пару часов до библиотеки… Она покраснела, когда я назвал ее «улыбку» красивой, и продинамила меня. Я чуть не поперхнулся и громко рассмеялся. — Это офигенно! Не так, как знакомство родителей Дрейка, но на второе место точно тянет. — А что у них было? — Обоих повязали. И в обезьяннике они начали драться, потому что Хавьер назвал Марию легкомысленной идиоткой, а она обозвала его бараном. Ну, а потом целая ночь и совместные общественные работы. — Твои друзья меня несколько напрягают… — усмехнулся отец. — Да, меня тоже. Мы с папой еще немного болтали на разные легкие темы. Оказалось, у нас много общего. Например, любовь к комедиям, синему цвету, рок-музыке, мифологии и домашней кухне. А еще это от него я перенял аллергию на шерсть и цитрусовые. — Чем ты занимаешься? — спросил отец. Это был наш первый нормальный разговор за те пять дней, что он ко мне переехал. Потому что я постоянно отсутствовал дома, празднуя Новый год с друзьями и летая с одной тусовки на другую, а по утрам просто не мог подняться, целыми днями валяясь в постели, чтобы ночью снова зажигать на вечеринках. — Ну… Всегда по-разному, — соврал я. Не хотелось говорить папе, что я ничего не добился, и показывать слабость. — Постоянной работы нет. — Ты молодец. — Он мельком взглянул на меня. — В свои годы содержишь нас обоих и прекрасно со всем справляешься. Я горько усмехнулся. Да уж, прекрасно. Воруя, избивая, отбирая… А самое страшное — занимая. При мысли о долгах становилось паршиво. Хотелось просто сбежать на другой континент и никогда не показываться в здешних краях. — Упорство всегда было твоей самой сильной чертой, — продолжил папа. — Неужели? — безэмоционально ответил я, вылавливая чаинку. — Помнишь, как в детстве тебя не взяли в футбольную команду? Я усмехнулся. — Естественно. Они мне тогда знатно подпортили самооценку. — Но ты же не стал унывать, а наоборот, гонял мяч во дворе целыми днями еще упорнее и в конце концов прошел отбор в следующем сезоне. — Нет, расстроился, — поправил я. — Но доказал этим зазнайкам, что могу. Ненавижу, когда мне что-то препятствует. — Этим ты весь в Лорел. Мне было приятно такое сравнение. Мама действительно была настойчивой. Если ей что-то не нравилось в сложившейся ситуации или поведении окружающих, она давала об этом знать и меняла все на свой расклад. Поэтому многие слушались ее, а на работе даже побаивались. Ну, в принципе, главному инженеру технологической лаборатории вряд ли можно перечить. — Ты единственный, кто мог ею манипулировать, — продолжил отец с нежной улыбкой. — Она шла против всего мира, но стоило тебе состроить невинные глазки и поджать губы, как она тут же таяла, позволяя абсолютно все. — О-о, я в детстве любил эту тактику! Хорошее было время. Заплакал — получил. Сейчас бы так. — Ах вот оно что… — многозначительно кивнул отец. — Маленький хитрец. Мы оба широко и смущенно улыбнулись. Я убрал со стола и помыл посуду, а папа пошел отдохнуть в гостиную. Дрейк несколько раз присылал мне сообщения с кучей вопросов о том, как мы тут справляемся и все ли в порядке с отцом. И на каждое из них я отвечал положительно. Игнорировать друга было рискованно и практически невозможно, ведь он начинал звонить, а потом еще и орать. Я вошел в гостиную. Отец смотрел прямую трансляцию матча Гриззлис по телевизору. Он был их ярым фанатом. В принципе, как и все жители Мемфиса. Иногда складывалось ощущение, что только я один в этом городе не интересуюсь баскетболом. Несколько секунд я молча смотрел на отца, не решаясь сказать, но мысль, что мы должны выполнить это, терзала меня уже несколько дней, поэтому я выпалил на одном дыхании: — Давай вместе съездим к маме. Папа слегка вздрогнул и повернулся ко мне, словно изучая взглядом. — Ей будет приятно, если мы придем вдвоем… — тихо добавил я. — Знаю, что ты тоже ходил к ней. Каждые праздники там появляются свежие цветы. Папа негромко выдохнул, почесав затылок, и кивнул. — Хорошая идея, — согласился он. — Когда? — Тебе уже лучше? — спросил я. — Да. Боль прошла. У них хорошее обезболивающее. Мои мне не помогают. — Конечно, дешевая дрянь, — поморщился я. — Раз тебе полегчало, можно сегодня, — дернул плечом. — Все равно еще целый день впереди. Заодно купим тебе нормальные лекарства. Немного из зарплаты еще осталось. Папа посмотрел на время — девять тридцать утра. — Тогда собирайся, — легко улыбнулся он.***
В воздухе пахло весной, а травка, просвечивающая из-под островков почти полностью растаявшего снега, окончательно добавляла мартовской атмосферы. Приятные звуки капель воды с деревьев и журчание ручейков разбавляли тишину и делали это место немного уютнее. Было очень тепло — девять градусов. Вот она, привычная мемфисская зима. Мы с папой стояли около надгробия и молча смотрели на небольшие букетики фиалок — маминых любимых цветов. — Скучаю. — И я. Папа прикусил губу, нервно хрустя суставами пальцев, а я положил руку ему на плечо и крепко сжал, чтобы ободрить. Я жил с ней девять лет, из которых сознательных только шесть. А он — с семнадцати. Они пережили вместе многое, от банальных студенческих проблем до поиска жилья и воспитания ребенка. По стеклянным глазам папы, еще больше потерявшим и без того неяркий цвет, было видно, что ему больно. В этот момент в моей груди сильно кольнуло. Все-таки он нас любит. Папа любит нас обоих. — Прости… — прошептал отец, глядя на строчку «… Любимая жена». — Простите меня. — Пап… — Я хотел что-нибудь сказать, но не смог выдавить из себя больше ни слова. Плакать почему-то тоже не хотелось. В эту минуту нужно было просто помолчать.***
Прошла уже пара часов с тех пор, как мы вернулись в город. Первую половину пути мы шли молча и думали об одном. Я не знал, что чувствую к нему теперь, когда понял, что все-таки любим. Простить не получалось, но… хотелось. Да, хотелось простить отца и позволить ему полностью войти в мою жизнь, чтобы наверстать упущенные годы. Но глубоко в душе я все-таки ощущал обиду, не желавшую покидать свой укромный уголок. — Ты голоден? — вдруг поинтересовался отец. — Нет. — Я качнул головой. — Давай просто посидим где-нибудь в тихом месте. — В парк? — Папа указал на центральный сквер через дорогу. Мы свернули и устроились на скамейке в глубине. Уже стемнело и начало холодать. Было очень спокойно и тихо. Папа рассказывал веселые истории из молодости: поведал, как они с друзьями прокрадывались в женское общежитие, сбегали от родителей через окна и даже спасались от стаи диких волков в горах. Было приятно слушать типичные подростковые истории, которых в моей жизни было не так уж много. Точнее, интересных ситуаций было хоть отбавляй, но легкими и непринужденными их не назовешь. Да и подростковыми — тоже. — Ты серьезно угнал тачку у соседа?! — Я, кажется, уже покраснел от смеха. — Чтобы покатать твою маму по ночному городу! — в оправдание поднял руки отец. — Благое дело, — с сарказмом кивнул я. Мы вдвоем рассмеялись, но вдруг радостное настроение сменилось тревогой. К нам подошли два чернокожих парня в толстовках, с натянутыми на голову огромными капюшонами и полуспущенными широкими джинсами. — Тусуетесь? — спросил один. — Покрутить есть? — Мы не курим, — ответил отец. — А деньжат на такси не подкинете? А то уже поздно. Опасно ходить по ночам, — ехидно продолжил он, достав из кармана раскладной нож. Мы с отцом медленно встали со скамейки. Он напрягся, ближе придвинувшись ко мне и словно загораживая своим плечом. Второй повторил действия своего приятеля, выжидающе уставившись на нас. — И это все? — спокойно спросил я. — А тебе мало? Деньги гони! — раздраженно ответил парень. Я усмехнулся. Какая внушительная угроза. Два молодых птенца с милыми пилочками в руках. Сколько им? Лет по семнадцать? Медленно заведя за спину руку, которую отец удачно прикрыл своим корпусом, я достал пистолет из-под ремня джинсов и резко выставил перед собой, молниеносно спустив курок и нажав на крючок. Громкие хлопки и вспышки громом прокатились по всему парку, а двое подростков ошеломленно сжались, втянув головы в плечи, и перестали дышать. — Могли бы вы повторить свою просьбу? — наигранно вежливо спросил я. Парни переглянулись и рванули к выходу. А я засмеялся, посмотрев на отца. — Милашки! Папа стоял неподвижно еще секунд пятнадцать, а потом с ужасом в глазах повернулся ко мне. — Ты совсем?! — Что? — Какого черта ты носишь с собой оружие? — Именно для таких случаев. Папа внимательно смотрел мне в глаза, а потом нервно вздохнул. — Да ладно, не в них же стрелял! — пожал плечами я. — Жаль только, пули потратил… — Та рана на руке. Она не от штыря? — Вопрос звучал как утверждение. — Ты стрелялся! Я раздраженно разрядил пистолет и сунул его обратно за пояс, а папа не переставал: — Ты один из Ос, да? В банде?! — Откуда ты про них знаешь? — Глупый вопрос. Артур, я уже шестнадцать лет живу в нашем районе и прекрасно знаю, что там происходит! Эти ублюдки не дают покоя всем жителям! Ты с ними?! Я молчал. Тогда отец резко распахнул мою куртку и дернул воротник кофты вниз. Татуировка. Он разочарованно выдохнул и покачал головой, а я резко убрал его руку. — Да, я Оса! — бросил с вызовом. — Ну и что? — А то, что эти люди и образ жизни опасны! — Эти люди помогли мне, когда все отвернулись! Они стали мне семьей, когда я один, брошенный на произвол судьбы, шлялся в холода по ночным улицам! Не ты. Не кто-либо из «доблестных» властей. Так что не говори мне, что опасно, а что нет. — Артур! — раздраженно повысил голос отец. — Они грабят людей, держат в страхе весь район, забирают получку в магазинах и кафе. А если кто-то сопротивляется, зверски избивают! А ты связался с этими ублюдками! Поверить не могу, что ты один из них. — Но я так не поступаю! Да, я не сахар, но… У меня другие понятия морали. Так что не беспокойся. Я мог сказать папе, что это он виноват в том, что я в банде, что намного опаснее было, когда он вышвыривал меня из дома одного, что он не в праве диктовать, где хорошее, а где плохое, когда сам не лучше Ос. Но я держался. Потому что отношения только начали налаживаться и не хотелось снова делать ему больно. — Артур, можешь не считать мои слова авторитетными, в конце концов, ты спокойно вырос и без моих наставлений. Но тем не менее… — Пап, я ценю твою заботу. Но, поверь, сам знаю, на что иду. И трезво оцениваю ситуацию. Так что не беспокойся. И… ты сам говорил, что я упорный. К тому же упрямый. Так что, как бы ты сейчас ни пытался меня переубедить, я люблю своих друзей. Они помогали мне всю жизнь, и я их не брошу. Отец молчал. Понял, что я непреклонен, поэтому отступил. — А теперь пойдем, пока эти придурки не вернулись и не привели подмогу, — сказал я и развернулся в сторону выхода из парка. Всю дорогу переживал, что эти двое снова полезут, но все обошлось. Выйдя на центральные улицы, мы вздохнули спокойно и направились к остановке. — Это Гонсалес тебя туда затащил? — неожиданно спросил папа. Я удивленно посмотрел на него. — Нет… Стой. Почему ты так думаешь? Отец отвернулся на секунду. — Просто предположил. Не бери в голову. — Семья Гонсалес только помогала. И я не знаю, почему ты так негативно настроен против них, но они стали мне родными. — Сказал же, что все нормально, — жестче повторил отец. Я не поверил, но не стал отвечать и просто молча продолжил ждать автобус. Не знаю, что произошло между нашими семьями, но скоро это выясню.