Последняя гордость

Хороми была в панике. Хирако уже выписывали, а ее еще нет. Да она же здесь со скуки умрет вернее, чем от раны, если бы вышла на работу. Конечно, ее навещал иногда Арима, но не часто. У Бога Смерти всегда много работы. Сакаи мысленно пообещала себе не задерживаться в этом скорбном месте более, чем на еще одну неделю. В конце концов, все жизненно важные органы были в полном порядке (вот уж повезло, так повезло), а в определенных местах нестерпимо зудело от желания быть полезной. Ее же так и учили: забыть о том, где болит, кровью смыть что-то там, а она уже и не помнит что именно. Универсальный солдат — максимум эффективности помноженной на полную самоотверженность с нотками легкой придурковатости. В итоге задержаться в больнице пришлось дольше, чем Хороми рассчитывала, но к середине декабря это девушке уже порядком надоело. Спасал только Таке-сан, заходивший навестить ее хотя бы через день. Хоть кто-то рассказывал Сакаи новости из Управления, конечно, не так красочно, как хотелось бы, но явно стараясь подбодрить. И как же Хороми ему завидовала! Так здорово, когда можно хотя бы просто возиться с бумажками в офисе, а не зарабатывать пролежни на больничной койке. До чего-то более серьезного мужчину пока не допускали, тем более, что на относительно полное восстановление ему требовалось еще несколько месяцев, но он был хотя бы в курсе дел. В конечном счете, именно Таке и освободил Хороми из ее незапланированного заключения. Поздним вечером двадцатого декабря у Сакаи чуть не случился сердечный приступ, когда она услышала стук в окно второго, мать его, этажа*. — Таке-сан? — Хороми с нескрываемым удивлением смотрела на спокойную, как обычно, физиономию Хирако в оконном проеме. — Как? — Одевайся и пошли. — он кивнул головой в сторону улицы. Хороми хотела, конечно, что-то возразить о том, что крылья у нее пока что еще не отросли, в отличие от некоторых похоже, но серьезность товарища заставила ее приумолкнуть и даже натянуть джинсы и футболку прямо поверх больничной пижамы. Она подошла к окну, распахивая его настежь. Стремянка. Как же она не догадалась? — Чего-нибудь потеплее нет? — Хирако с сомнением покачал головой. — Когда слезем отсюда, плащ мой наденешь. Только не копайся. Сакаи как-то даже не нашлась, что ответить и, лишь коротко кивнув, перекинула ногу через подоконник. Уже в середине спуска она удосужилась все же поинтересоваться: — Таке-сан, это что, похищение? Хирако на этот счет предпочел промолчать и по мере возможности поддержать Хороми, чтобы та не упала. Видимо, по его мнению, многие вещи в объяснениях не нуждались. Уже на твердой земле он снял с себя плащ и укутал им Сакаи. На левом рукаве чернели в темноте несколько кровавых пятен. — Пойдем, — чуть помедлив, Хирако все же снизошел до краткого пояснения: — У Аримы сегодня день рождения. Я подумал, ты захочешь поздравить. Хороми посмотрела на него немного удивленно, но с огромной благодарностью и восхищением. Хирако поспешил отвернуться и быстро зашагал вперед. Он лично проводил девушку прямо до квартиры Аримы, сам даже вдавил до упора кнопку звонка и, услышав за дверью быстрые шаги, поспешно удалился, так и не услышав, наверное, тихое «спасибо», брошенное смотрящей ему вслед Хороми. Хирако и сам себе не желал признаться, что бывают у него иногда такие моменты, когда хочется упасть на колени, выть, разбивать в кровь кулаки о ни в чем неповинные стены. Судорожный вздох прорезал ночную тишину засыпающего Токио. Без плаща было холодно, но его это вполне устраивало. Так он и стоял, замерзая, посреди улицы, задрав высоко голову, и смотрел на далекие ледяные звезды, видя вместо них серо-зеленые глаза Хороми, исполненные восхищения и благодарности. — Привет. — Хороми мило улыбнулась, спеша обнять замершего в изумлении на пороге Бога Смерти. — С днем рождения… — Ты должна сейчас лежать в больнице. — Арима пытался придать голосу как можно больше холода и уверенности, но его выдавала невольная улыбка. Хороми в ответ лишь отмахнулась и извинилась за то, что без подарка. Ну какой, какой ему мог быть нужен подарок, когда та, кого он больше всего желал видеть, стояла сейчас перед ним, обнимала, заглядывала в глаза. Впервые в жизни день, который для Аримы всегда знаменовал лишь приближение к смерти еще на один год, стал настоящим праздником. Он прижал Хороми покрепче к себе и, увлекая ее в квартиру, кажется, шептал прямо так вслух что-то совершенно глупое и бессвязное. Сегодня она его подарок, единственный и самый желанный. Пусть только до утра, но большего ему и не нужно. Иначе, последняя миссия может оказаться слишком сложной. И пусть ее не затянувшаяся еще рана не даст как следует разгуляться, но главное, что Хороми сейчас рядом, такая теплая, живая, любящая, только его. Всю жизнь ненавидя себя, Арима даже представить не мог, что его, такого каков он есть, кто-то может полюбить. Хороми была вне себя от счастья. После заточения в четырех больничных стенах, у нее появилась возможность провести ночь с любимым мужчиной. Сегодня можно было забыв обо всем на свете дать волю чувствам, блаженствуя в его объятьях, слушать биение его сердца, наслаждаться сводящими с ума и доводящими до точки невозврата поцелуями и дарить ему свое тепло. И пусть, Хороми всего этого не умела, любящее сердце подсказывало ей верный путь. Эта ночь или любая другая могла стать для них последней. Она чувствовала это, видела в глазах Аримы, старалась об этом забыть. По большому счету, им и не нужно было много времени. Главное, чтобы его хватило до конца. Следующим же утром следователя первого класса Сакаи Хороми выписали за нарушение больничного режима.