Этой весной

Этим утром впервые за последние дни светило солнце, с трудом пробираясь сквозь мутное от старости оконное стекло, озаряя небольшую комнату рассеянным светом. В бескрайней бездне, голубого неба уже виднелись темные тучи, нависшие над заснеженным городом, но, впрочем, так далеко, что до обеда о них можно было бы даже не вспоминать. Это потом они яростно заявят о себе, спустив на грешную землю оглушающие потоки вод, покрыв собой несчастных прохожих. А сейчас ощущалось лишь полное умиротворение и призрачная гармония с природой. По светло-зелёным стенам комнаты расползались солнечные разводы, даря редкие мгновения уюта. Несколько особо шальных лучей светили мне прямо в лицо, позволяя окончательно убедиться в том, что я безбожно проспала пары. Очевидно, что в полседьмого утра — время моего ежедневного выползания из кровати — солнце зимой еще не встаёт. Стрелки на забавных настенных часах с Микки Маусом показывали полдень. Торопиться уже было откровенно некуда. Если сесть на кухне слишком близко к окну, то можно почувствовать, как холодный ветер просачивается сквозь щель меж рамой и потрёпанной временем стеной. Говоря начистоту, вся эта несчастная, из последних сил доживающая свои дни квартирка отчаянно нуждалась в капитальном ремонте. Тут его не было так давно, что на потолке до сих пор сохранилась советское подобие штукатурки, которая то и дело крошилась и осыпалась вниз неровными пластами. В проходе от прежних хозяев ещё, вероятно, хрущевских времён остались деревянные, покосившиеся от старости и ветхости двери, окрашенные каким-то «гуру» дизайна, в изумрудно-зеленый цвет, уже давно облупившийся и потускневший. Они изрядно скрипели от любого дуновения ветра и были подозрительно наклонены в сторону прохода, из-за чего я, при возможности, старалась обходить их стороной, дабы не получить по макушке. Линолеум был стерт в «проходных» местах, а часть его, особенно в комнате, вздыбилась от повышенной влажности. Вся эта квартира напоминала мне чем-то незримым катакомбы, кои я однажды лицезрела в Одессе. Было в том месте что-то столь же обреченное и всеми покинутое, как и в этом потрёпанном доме. В окне виднелся приземистый фонарь на противоположной стороне двора. Тихими питерскими вечерами он был единственным источником света в окружении глухих каменных стен. Сейчас же под ним, по обыкновению, кучковалась местная гопота, наделенная, судя по всему, неограниченным свободным временем. Их компания была небольшой, всего пять-шесть человек, хотя в выходные их набирается больше. Впрочем, там снова был тот излишне активный парень с белозубой улыбкой и милыми ямочками на щеках. На его кудрявых золотистых волосах красовалась забавная красная шапка-ушанка, натянутая на самый лоб так, что из-под неё ели торчали густые каштановые волосы. У него был непропорционально тонкий нос и достаточно пухлые для парня бледные губы, видно посиневшие от мороза. Он смешно переступал с ноги на ногу, потирая руки в безуспешной попытке их согреть, и что-то яро обсуждал со своим приятелем. Момент когда он поднял свой взгляд на меня был безвозвратно упущен: я так и продолжила сидеть на подоконнике, тупо пялясь в окно. Он качнул головой и улыбнулся чуть шире, чем мгновение назад. Его рука неожиданно взметнулась вверх в жесте приветствия, и спустя мгновение в мое окно смотрела уже вся эта сомнительная компания. Я слетела с подоконника как ошпаренная, прячась за стеной, и понимая всю неловкость ситуации. От неожиданного внимания группки гопников стало как-то не по себе. Однако прятаться за стеной в собственной квартире было столь же глупо и бессмысленно, как и не делать этого вовсе. В итоге я не придумала ничего умнее, чем опустить на корточки и ползком добраться до ванной, как до единственного помещения во всей квартире, где не было окон. Затхлая комната, покрытая зеленоватой штукатуркой, относительно небольших размеров, плотно заставленная мебелью, встретила меня тусклым светом единственной лампы над облупленной желтоватой раковиной. Поддавшись внезапному желанию, я, крутанув ржавый вентиль, подставила переполненную эмоциями голову под струи мутной воды. Пахло дерьмом, но это не было чем-то из ряда вон, учитывая преклонный возраст местного водопровода. Иногда мне и вовсе казалось, что проблемы этого дома интересуют лишь меня одну за отсутствием других жильцов. Возможно, так оно и было: за почти полгода проживания в этом здании, познакомиться я успела лишь с Бабой Валей, как она просила себя называть. Эта старушка периода раннего неолита производила впечатление доброй, отзывчивой и в меру заботливой бабушки. Мы не так много общались с ней, но пару раз из вежливости и какой-то неуместной и ненужной жалости я забегала к ней на чай. Баба Валя любила рассказывать истории про свою жизнь, про жизнь своих детей и единственного внука. Я не могу наверняка знать, что из этого было правдой, а что плодом неуемной фантазии скучающего человека, но это нисколько не мешало мне их слушать. У неё было несколько детей: дочка Вера и сын Валера на пару лет старше. Валера, судя по рассказам, рос довольно агрессивным мальчиком, так что никто особо не удивился, когда из всех возможных вариантов своего будущего, парень выбрал военную службу. Его юность пришлась на сложное время, близился распад Советского Союза, и в Афганистане во всю велись военные действия. Жажда авантюр и адреналина привела Валеру в одну из горячих точек. Как и многие, живым он уже не вернулся. Так, Баба Валя потеряла своего первого ребенка. Молодость её дочки пришлась на не менее страшные времена — девяностые. Из всего класса Веры отметку в двадцать один год перешагнуло лишь четыре человека. Дочки Бабы Вали среди них не было. Массовая наркомания и разгул преступности многих тогда погубили. Баба Валя осталась с полугодовалым внуком на руках и крошечным пособием по инвалидности. У ребенка были серьезные проблемы с сердцем, ему не давали и пары лет жизни. К счастью, медицина шла вперёд семимильными шагами, так что Ваня дожил до своих скромных двадцати шести и отбыл к своей непутевой матери в мир иной, так и не обзаведясь потомством. С тех пор Баба Валя окончательно осталась одна, пережив своих детей и даже своего единственного внука. Кран фыркнул и окончательно заглох, окатив меня напоследок ржавыми брызгами, запачкав свежую футболку и домашние шаровары. Я тяжело вздохнула: стиральная машинка работала не многим лучше самого умывальника. Кажется, мою одежду ждала незавидная участь. Я, набравшись храбрости и, возможно, здравомыслия, решилась всё-таки вернуться на кухню: как ни крути прятаться в ванной до бесконечности не получится. Поставив чайник, и достав себе пакетик «3 в 1», я наконец смогла посмотреть в окно. Компания ребят несколько рассосалась: парень в смешной красной шапке куда-то ушёл и, кажется, его собеседника тоже не было на месте. Я облегчённо вздохнула, стало спокойнее. Чайник вскипел, я заварила себе коричневую жижу, по ошибке зовущуюся кофем, и отправилась в комнату. Там меня ждали весы.