Мамы

Иберия разогнулась и осмотрела вещи, что тёплый ветер колыхал, высушивая. Они висели между двумя палками на верёвке. Эту конструкцию женщина у кого-то подсмотрела очень давно. И была рада своему любопытству. — Осталось совсем чуток, — устало выдохнула она и снова нагнулась к тазу, в котором лежали пара-тройка мокрых рубах. Обычно Эсмеральда не любила возиться со стиркой, но тут пришёл её черёд. В римском доме труд был обязателен для всех, что свободолюбивой Иберии не нравилось. Но благодаря легкомысленному нраву всё давалось той легко. Достать рубашку, на вытянутых руках танцующей походкой пронести мимо сушилки, резко развернуться и отряхнуть. В два прыжка оказаться рядом с верёвкой и повесить. Пару раз обернуться вокруг себя и вернуться к тазу. И всё это с лучезарной улыбкой. Да, в любой ситуации Иберия старалась не унывать и с танцами, и с песнями выполняла работу. Другим обитателям дома Рима это не нравилось. Но привыкли, что та носится по кухне вприпрыжку, вечно напевая что-то под нос. Готовила Луз отменно, что заставляло закрывать глаза на странности. — Вот и всё. — Потянулась Эсмеральда и подняла таз, собираясь заняться ещё одним делом, пока не пришёл Рим. Возвращаясь в дом, она услышала зов. — Мама. — Чуть с ног не сшиб её на повороте чумазый мальчик. — Мам! Иберия присела, отложив попутно таз в сторону, и с материнской любовью провела ладонью по чёрной черте на щеке сына. Он широко и беззаботно улыбался. — Ты что-то натворил, Антонио? — ласково спросила мать, пытаясь быть серьёзной. Но глаза, зелёные, как и у сына, излучали веселье. Мальчик бодро замотал головой, отрицая. — А что ты прячешь? — Она предприняла шуточные попытки заглянуть тому за спину, заметив, как тот прячет руки. — Закрой глаза! — Зачем? — Ну, закрой, пожалуйста. — С напором в голосе попросил Антонио. Иберия закрыла глаза, чувствуя, как в следующее мгновение руки сына что-то делают с её прической. Пара прядей упала на голую шею, скользя дальше к лицу. Затылку стало немного легче, от ослабления натяжения волос. Ещё пару мгновений и сын разрешил маме посмотреть, протягивая зеркало. Эсмеральда заулыбалась, а затем легко засмеялась. Антонио раздобыл где-то её любимый цветок, который красовался в причёске. Нежные лепестки красной гвоздики были немного помяты и сломаны, но это было не важно. — Спасибо за такой чудесный подарок. — Женщина обняла ребёнка, что ответил, с силой сжимая ту в объятьях. — Тон, ты мне кости сломаешь. И мне пора работать. — Но, мам… — с неохотой тот отпустил её. — Мы не должны расстраивать Рим. И я не думаю, что у такого смышлёного мальчика нет идей, чем можно было б заняться. Всё, иди. — Подняв тазик, она продолжила свой путь. Спустя пару шагов, та обернулась, чтобы убедиться, что сын понял её, но того уже не было. — Вот ж сорванец… Зайдя в кладовку, Луз поменяла таз на щётку на длинной палке и поспешила в римский дворик. Напевая простую и несложную мелодию под нос, она принялась выметать мелкие камушки и принесённую с улицы пыль. Иногда Иберия начинала пританцовывать с щёткой. И так сильно увлеклась уборкой, что не заметила, как к ней подошла Египет. Она была полной противоположностью Эсмеральде. Всегда серьёзная, собранная и величественная. Но это не помешало им стать лучшими подругами. — Луз! Луз! — Ой, прости. — Эсмеральда Луз, тебе не хватает дальновидности. Иначе и сын всю жизнь будет лишь прислуживать и никогда не станет самостоятельным. Отбрось щётку. — Египет забрала орудие труда и решительно выбросила в фонтан. — Гордо подними голову, выпяти грудь. — Руками та помогла принять позу. Браслеты на руках египтянки звенели, сталкиваясь между собой. — Мы для них примеры. Мы. А не вечно пьяный Рим. Так что… Теперь сделай шаг от бедра, смотря поверх голов других жалких стран. Иберия попыталась повторить за Хатшепсут, но не получилось, и она лишь засмеялась, прося прощение. — И-бе-ри-я! — Раздражённо произнесла та, шипя словно кобра перед броском. Луз опустила взгляд в пол, богато украшенный мозаикой. На ней был изображен момент из мифов Рима, но вот какой?.. Она попыталась вспомнить, не замечая, как Египет начинает вскипать, становясь всё больше похожей на змею, раскачиваясь и зло сжимая кулаки. — Карфаген! Карфаген! Пьяный выкрик изнутри дома заставил обеих женщин встрепенуться. — Не беги! — Египет попыталась остановить подругу, но та уже умчалась прочь. Иберия встала перед покоями Рима, поправляя одежду и причёску. Мгновение посомневавшись, стоит ли убирать цветок, решила оставить. Отодвинув занавеску, она встала и поклонилась. — Я здесь. — И долго тебя ждать? Помоги разуться… — Закрывая сонно глаза, Рим откинулся на подушки. — И ноги омой. Стараясь делать всё быстро и тихо, Эсмеральда налила воды в медный таз и принялась расстегивать сандалии. Справившись с застёжками, она медленно, не желая беспокоить заснувшего мужчину, опустила его ногу в воду. Пара движений мягкой тряпкой и можно обсушить конечность другой, чуть побольше. Довольная работой, она принялась за вторую ногу. — Что за дурацкий цветок? — От неожиданности, что Антонио проснулся, Иберия застыла на месте. — Гадость какая, Карфаген. — Он сорвал украшение с её волос. — Я — не Карфаген. Я — Иберия! — С лица женщины сошла привычная улыбка, глаза потемнели. Она решительно встала. Терпение закончилось. — Ой, напугала! — рассмеялся мужчина. — Hispaniae. Не более. Ты куда? — Увидев, что она собирается уходить, Рим потерял былой настрой. — А доделать работу? Карфаген! — Буду тебя слушаться, когда выучишь моё имя. — Холодно произнесла Луз и вышла, направляясь к Египту. Мужчина продолжал звать, грозя различными карами, но ей было всё равно. Во дворике она удивлённо застыла на месте. — Не хочу, чтобы на тебя накричала ещё и нервная гречанка. — Заканчивая сметать мусор в кучу, буднично заметила Хатшепсут. — Спасибо. Что с вами? — За спиной у подруги появились двое детей. Все в ссадинах, колени были разбиты, а у Антонио сочилась кровь из носа. Обеспокоенно подруги бросились к своим отпрыскам. — Мы катались на бычках. — Спокойно ответил маленький египтянин, натягивая тунику пониже, чтобы мама не увидела дырку. — Ага. Было весело. Я дольше продержался, чем он. — Хвастливо добавил Антонио, растирая кровь по лицу. — Так, Луз. Ты уведи своего, а я мусор уберу. У него ранения серьёзнее. — Прости… — С улыбкой извинилась Иберия. — Ну, ничего здесь не поделаешь. Надеюсь, что легкомысленность не заразна. А ну пошёл и сел вон там. — Грозно приказала Египет своему сыну. Тот потрусил на лавочку. Эсмеральда ещё раз извинилась и повела ребёнка в комнату. Там она обмыла раны и осмотрела нос. Тот оказался лишь разбит и теперь походил на большую раздавленную ягоду. Помазав ссадины лечебной мазью, мама хотела отругать сына, но не смогла. Тот смотрел на неё как побитый щенок, разве что ль не скулил. — Прости, мам. — Ничего. Ты ведь цел. И твой друг тоже серьёзно не пострадал. — Иберия заключила того в объятья. — Но немножко всё ж думай о последствиях, ладно? — Антонио буркнул что-то невнятное и замолчал. Весь вечер Иберия видела, как того что-то гложет, но не могла подойти. Дела закрутили ту в свой водоворот. И лишь ночью выяснилось, что мучило ребёнка. — Мам, он солгал. Это я его попросил. — Луз от удивления перестала расчёсывать волосы и обернулась. Антонио выглядел подавленным и сидел, прижав колени к груди. — Он дразнил быка, а тот вырвался из загона и побежал по улице. Я остановил его. И побил за эту глупость Мендеса. Он согласен, что виноват, но всё ж… Я не должен был его бить. Мам, ты на меня злишься? — Ну что ты, глупенький. — женщина подошла к постели сына и села на край, притягивая ребёнка к себе. — Все мы совершаем глупости, но ты был очень храбрым, раз пошёл на быка. Мендес должен был понести наказание, но не такое. Ты должен был рассказать всё его маме. — Но тогда бы его мать выставила на улицу. — Глупости. Мама никогда не поступит так. Но раз ты так беспокоишься о друге, то и я не стану рассказывать, что было на самом деле. Ты молодец, что признался. А теперь ложись спать. — Она мягко прикоснулась губами к его лбу. — Спи. Иберия вернулась к столику с зеркальцем и снова принялась расчёсываться. Услышав, что ребёнок заснул, она перестала улыбаться и отложила расчёску в сторону. Закрыв руками лицо, Эсмеральда тихо заплакала. Как бы ей хотелось быть такой же властной как Хатшепсут, мудрой как Ирина. Или уметь драться как Северная Галлия. Но она может лишь научить сына не унывать. Храбрость, граничащая с безумием, ему досталась от отца. Как жаль, что она так и не спросила у него имени…