***
Дориан практически сбежал из лагеря, даже ни с кем не попрощавшись — так он был взволнован. Но Феликс все-таки успел перекинуться парой слов с Быком — ведь они еще с первого разговора быстро нашли общий язык, — а заодно и узнал о состоянии Адаара: тот, оказывается, уже проснулся и даже поел, и теперь ему намного лучше, хоть он по-прежнему еще слаб и пока лежит. Феликс порадовался за него и выразил Быку искренние надежды, что скоро все наладится, и Вестник встанет на ноги, а заодно и рассказал ему, куда и зачем они с Дорианом отправляются, потому что был уверен, что эта информация будет не лишней. И, действительно, не успели они закончить свои дела в Редклифе и собраться в дальнейший путь, как в деревне появились бойцы Вало-кас. Они разыскали там обоих магов и сказали им, что Инквизиция велела сопровождать их в Тевинтер и довести аж до самого дома, и за эту работу уже заплачен хороший аванс. Дориан, конечно, растрогался, услышав такую новость, и хоть изо всех сил старался скрыть свою радость, но ему было приятно, что Адаар так о нем позаботился. И по дороге уже не грустил, как раньше, а даже задумчиво улыбался каким-то своим мыслям. Феликс наблюдал за ним и был рад такой перемене, но на самом деле еще и отвлекался, потому что думать о том, какой скорбный груз они с собой везут, было очень тяжко. Он не любил показывать свои чувства на людях, и хоть смерть отца была для него большим потрясением, Феликс ни одним движением души этого не выдал. Тем более его друг сейчас нуждался в гораздо большей поддержке, чем он сам (Феликс был просто уверен в этом, такая уж у него была натура), и поэтому он даже разговора не заводил на свою тему. А Дориан, действительно, был жутким эгоистом и, честно говоря, по большей части и правда думал только о себе, но почему-то именно за это Феликс его и любил. Ему нравилось опекать своего друга — ведь он так трогательно принимал заботу. Как ребенок. А сейчас и вовсе выглядел забавно, когда с нескрываемой гордостью возвышался в седле и то и дело поглядывал на мускулистых, рогатых богатырей, которые его окружали и скакали рядом с ним на таких же, как они сами, мощных жеребцах. Такой эскорт со стороны и правда смотрелся внушительно, и Дориану это очень нравилось, а Феликс улыбался, глядя на него. Но чем ближе они подъезжали к дому, тем печальней становился его взгляд, хотя он старался держаться изо всех сил. Трудно будет преподнести эту тяжкую новость матери — вот о чем думал Феликс. Ведь в отличие от многих тевинтерских дворянских жен, его мать искренне любила мужа. Поэтому Феликсу предстояло пережить еще немало горьких минут, но даже сейчас, когда они с Дорианом уже практически пересекли границу отцовских владений, он старался гнать от себя подобные мысли и не грустил, а по возможности наслаждался приятной компанией своего друга и его устрашающей рогатой свиты. Кстати, Аташи не было среди сопровождающих магов наемников. Хотя Адаар, отослав весть в лагерь Вало-кас, никак не распорядился насчет ограничений состава. Но Аташи сам не поехал. Он не хотел больше бередить эту печальную историю, потому что сердце его до сих пор сочилось кровью. Поэтому он лишь передал Дориану привет и прислал ему маленький подарок: свиток со стихами, написанными каариссом по его просьбе, и еще туда был вложен цветок. Подобная утонченность со стороны такого грозного воина ужасно умилила Дориана. И хоть он уже начисто забыл об Аташи, но подарок ему понравился. Да и стихи тоже. А бедный Аташи так и маялся по сей день, и все вздыхал, глядя куда-то вдаль. Он даже сдружился с поэтом, и бойцы Вало-кас теперь поговаривали, будто бы он тоже пытается писать стихи, но обучение пока идет медленно. Вот такая романтика.***
А Адаар тем временем полностью пришел в себя — даже раньше, чем предполагал Солас, и вечером того же дня, когда Дориан покинул лагерь, был уже на ногах. Но как только он вышел из своей палатки, чтобы подышать морозным воздухом, люди сразу же заметили его. Весь лагерь собрался вокруг, и народ преклонил колени. Бедный Вестник чуть не сбежал обратно в шатер — так перепугался, и если бы не ободряющий взгляд Быка, то, наверное, так и сделал бы. А так, ему пришлось взять себя в руки и принимать почести, волноваться и мучительно краснеть, к тому же люди еще так вдохновенно запели песню Света и с такой глубокой верой и надеждой уставились на своего спасителя, что Адаар замечтал только об одном: побыстрее бы куда-нибудь исчезнуть, или же на крайний случай, чтобы эта сцена происходила во сне. Но увы, это был не сон, и народ надеялся и ждал от Вестника дальнейших действий, а тот и понятия не имел, что делать. Но тут, видимо, на помощь пришел сам Создатель. Правда, в лице Соласа, но это было не важно. Эльф незаметно подошел к Адаару и, потянув его за рукав, потихоньку увел в сторону — подальше от лагеря, и там, возле магического, мерцающего фонаря рассказал, что в последнюю ночь, когда он путешествовал по Тени, обнаружил одну интересную вещь: оказывается, на севере дальних земель, в снежных горах, возвышается огромная пустующая крепость. Пока там обитают только духи, но если этот замок занять, то они уйдут. Солас знал это наверняка, ибо слышал их разговоры. Духи готовы были уступить свое пристанище — даже на длительное время, потому что пробои в Завесе повлияли и на их мир тоже: демоны до сих пор шныряют через мелкие щели туда-сюда, чем доставляют другим обитателям Тени очень много хлопот. Мало того, существует опасность проникновения зла в сердце Золотого города, и эта опасность — Старший. Ведь именно это злодей и задумал, а потеряв свой Якорь, не остановился. Напротив — стал еще усердней искать способ прорваться сквозь Завесу, и это стало серьезно беспокоить всех Теневых существ. Ведь если вторая попытка удастся, то это может привести к катастрофическим последствиям для всего мира, поэтому Старшего надо немедленно остановить, но сделать это сможет только Инквизиция. По этой причине крепость, доселе скрытая плотной магической дымкой, теперь проявилась в пространстве, и духи даже согласились ее охранять, насколько это будет возможно при их способностях. Но и без этого она довольно надежная, а так же имеет обширную внутреннюю территорию, поэтому вполне пригодна для обитания большого количества людей и даже целой армии. А еще к ней ведут дороги, которые всего лишь нужно обновить. Единственное, что требуется — это некоторый ремонт внутренних помещений, но это не самая страшная проблема на нынешний день. Такой вот выход предложил Солас. И Адаар, выслушав его, конечно, решился идти за ним и вести за собой людей, хоть до последнего момента не был уверен, что все это правда — очень уж сомнительно звучала история, и Соласу вполне все могло примерещиться. Вестник и раньше не особо-то верил в эти его Теневые россказни, хотя никогда не подавал вида, а всегда внимательно выслушивал эльфа, если тот начинал говорить. Но сейчас все равно деваться было некуда — Солас подал единственную надежду на спасение, и за нее пришлось ухватиться. Причем именно, что «пришлось», поэтому весь долгий путь до Скайхолда (так назывался этот призрачный замок) Вестник отчаянно переживал и шел молча, а вздохнул свободно лишь тогда, когда увидел хваленую крепость перед собой во плоти. И то никак не мог поверить, что такое грандиозное строение может быть свободно. Но как ни странно, именно так и случилось. И Инквизиция нашла новый приют, да еще такой надежный и защищенный, что это здорово подняло всеобщее настроение и боевой дух. Народ снова стал восхвалять Вестника, от чего тот уже начал скрипеть зубами, а при каждом удобном случае честно рассказывал всем, что помощь пришла не с небес, а от Соласа, и если б не он, то неизвестно еще, чем бы все дело кончилось. Но разве же кто его слушал? Люди и знать ничего не хотели, а лишь говорили о том, что Андрасте тоже помогали эльфы, а это значит, что у Вестника с Пророчицей еще больше общих черт. И теперь уже точно никто не сомневался, что Адаар — посланец Создателя. Вот так все вывернули. И это было только начало. Позже по крепости и за ее пределами упорно поползли слухи о том, что Вестник способен одним взглядом убивать драконов, что он бессмертен и полностью неуязвим (все уже начисто забыли о его недавнем тяжком ранении), и еще что его магия особенная и может повергать в бегство целые армии. Бедный Адаар в ужасе хватался за голову, когда слушал все эти байки, но леди Кассандра успокаивала его, говоря, что подобные слухи о героях ходят всегда и в них тоже есть своя польза: они укрепляют веру и поднимают боевой дух, а это в любом случае очень важно для победы. И ведь именно так и было: армия Инквизиции крепла, в Скайхолд тянулось все больше и больше людей и они приживались там, окружающие к замку поселения стремительно разрастались, а крепость обзаводилась не только солдатами и рабочей силой, но так же знающими и талантливыми специалистами, которые жаждали найти здесь свое применение. Чародеи, целители, травники, строители, повара, снабженцы и даже профессиональные убийцы — кого только не заносило в Скайхолд. Организация крепла и развивалась, и влияние ее распространялось все дальше и дальше по землям, и это, похоже, было уже не остановить. В итоге не прошло и трех месяцев, как замок превратился в настоящую грозную цитадель, способную поколебать уверенность даже у самых бесстрашных врагов.***
Многие события произошли в те дни, но некоторые из них требуют отдельного описания. В частности, Дориан благополучно добрался до дома и даже застал там отца, но у них тут же произошла горячая размолвка по поводу внезапного исчезновения сына из-под родительского крова. А Дориан и так был взвинчен до предела, поэтому взорвался в момент, и в итоге они с отцом разругались окончательно. Причем разговор даже не дошел до основной причины ухода отпрыска из семьи, то есть до предполагаемого ритуала магии крови, с помощью которого отец рассчитывал «излечить» сына от пагубных пристрастий. Но Дориану и без этого хватило причин, чтобы вспылить — ведь отец открыто и в довольно резкой форме осудил его жизненный выбор. И Дориан снова ушел. Так и не сказав, почему сбежал, он вылетел из отчего дома злой и взъерошенный, но на этот раз направился к Феликсу, оправдывая свое поведение тем, что его друг только что потерял родителя, и теперь ему требуется дружеское участие. И в конце концов так и остался в доме своего бывшего наставника, чему Феликс был несказанно рад, а после похорон даже впустил друга в кабинет отца, отдав ему ключи от всех бюро и позволив изучать все его работы. Мать тоже была не против, потому что любила и уважала Дориана, и прекрасно знала, как тепло относился к нему Алексиус… до своего помешательства. Поэтому Дориан провел в доме Феликса несколько недель и полностью ушел в исследования. А еще это был хороший повод отвлечься от переживаний — ведь он так и не смог разрешить свой внутренний конфликт по поводу проведенного над Адааром кровавого ритуала. И хоть Солас уверял, что все это абсолютно безопасно и пойдет лишь на пользу, но маг был твердо уверен, что узнай обо всем Адаар, он никогда не простил бы ему. И Дориан вполне бы его понял. Он и сам не простил бы такое. Но в тот момент настолько боялся потерять свое любимое существо, что, как и многие маги до этого, проявил слабость и изменил своим принципам. Вот за это он себя и корил, хотя прекрасно осознавал, что верни все назад, то сделал бы то же самое. Потому что видеть свою любовь умирающей и не протянуть руку помощи… это было выше человеческих сил. С этими мыслями Дориан частенько бросал работу, утыкался лицом в ладони и долго сидел так молча, жестоко страдая от грызущих совесть дум, но в то же время искренне радовался, что его возлюбленный жив, хоть и навсегда для него потерян. Феликс видел, что происходит с другом, но по-прежнему не трогал его, хоть и очень переживал за его состояние: слишком уж Дориан стал подавленным и раздражительным, но разговаривать о событиях в Убежище не хотел и всячески уворачивался от расспросов. Поэтому Феликс особо не давил, но его отвлекало еще и то, что он был слишком занят в эти дни — ведь ему приходилось брать на себя все обязанности отца, а их было множество. Только одно вхождение в курс текущих дел уже требовало массу времени и сил, поэтому они с Дорианом даже встречались-то изредка, хоть и жили вместе. Но тем не менее работа спасала обоих — и от мрачных мыслей, и от прочих других неприятных моментов, которые всегда следуют за подобными печальными событиями. Так и шло время. Адаар тоже спасался делом. Он, конечно, очень расстроился, узнав, что Дориан уехал из лагеря, даже не попрощавшись. И хоть Бык объяснил ему все причины такого поступка, но Вестника это оправдание мало утешило. Ведь если Дориан не пришел и не повидался с ним перед отъездом, прекрасно зная, в каком он состоянии и как тяжко ранен, значит все еще глубоко обижен. А поскольку после событий в Убежище, которые перевернули все его взгляды на жизнь, Адаар теперь винил во всем только себя, то он очень страдал и мучился. Ему до боли хотелось объясниться с возлюбленным, попросить у него прощения за все, не говоря уж о том, что просто хотелось обнять его и прижать к сердцу. Вестник ужасно жалел о своих выходках: и о ревности, и о грубости и о дурацких обидах. И если бы не дела, он бы уже давно все бросил и помчался в Тевинтер, но увы — оковы тяжелейшей ответственности теперь не давали ему и шагу ступить. И хорошо еще, что Бык был рядом — хоть его можно было обнять и поплакаться у него на плече. Все-таки Вестник был еще слишком молод для такой тяжелой ноши, а на днях его вообще избрали Инквизитором, и в итоге он возглавил всю эту огромную организацию, как не пытался от этого увернуться. Но ему не дали уйти — просто возвели на возвышение и вручили меч Вождя на глазах у ликующего и полного надежд народа, и Адаару пришлось взять этот груз на себя, потому что отступать было некуда. Хотя у него ноги подгибались от волнения и страха, и Бык это прекрасно понимал. Поэтому он всячески поддерживал своего молодого собрата, как только мог, а заодно и утешал его в личных проблемах, уверяя, что Дориан обязательно вернется, как только закончит свои дела — надо только немного подождать. Кстати, Бык предлагал Адаару написать в Тевинтер письмо, но тот опять заупрямился, сам не зная почему, чем лишь продлил свои муки, и в итоге Бык начал подозревать, что подобное самоистязание ему нравится.***
А события тем временем развивались своим чередом. После стычки в Убежище теперь стало ясно, кто же является главным врагом Инквизиции и основным виновником хаоса, произошедшего в мире в последние месяцы. Старший — как его называли сектанты венатори — был довольно загадочной личностью, но лишь до определенного времени, как уверяли разведчики Инквизиции и, по сути, они были правы. Потому что как только штаб обосновался в Скайхолде, сразу начался активный сбор информации по этому существу: в частности, допросы пленных и прочих причастных к делу людей, а также более подробные расспросы храмовников, пострадавших в цитадели Теринфаль. А еще дознаватели направились в Редклиф для проведения там расследования, и даже была предпринята попытка разузнать подробности в самом Тевинтере. Но результатов пока было мало — до одного прекрасного дня, когда в Скайхолд явился один старый эльф в сопровождении нескольких имперских воинов. Эти солдаты не принадлежали к венатори и даже одеты были, как ферелденские рыцари, но о своем происхождении они объявили лишь в ставке командования, куда настойчиво просили их препроводить, объясняя спешку тем, что у них есть очень важная информация для руководства. Конечно, их провели туда под конвоем, но после того, как они объяснились, их всех сразу освободили и отнеслись к ним уже совсем по-другому, ибо старик-эльф оказался слугой Алексиуса и передал штабу важнейшие документы, касающиеся личности Старшего. Это были те самые бумаги отца Феликса, что пропали из Редклифа, а старик-эльф — его исчезнувшим рабом, который на самом деле вовсе не исчезал, а просто сбежал, причем по приказу хозяина и еще до начала нападения на Убежище. Алексиус лично его отослал, воочию узрев Старшего и поняв, с какой страшной и разрушительной силой имеет дело. В последний момент наставник Дориана отказался от сотрудничества с венатори, ибо, как выяснилось, целью Старшего было вовсе не возродить Империю Тевинтер в ее былом величии, а поработить весь мир. Алексиус в последний момент понял, как его бессовестно одурачили, заставив работать на это полоумное чудище, страдающее лишь гордыней и безудержной жаждой власти, а он чуть было не выдал ему все свои последние достижения. Вернее, практически выдал, но в последний момент все-таки успел собрать все самое важное, а так же записал сведения, которые ему удалось узнать о главном предводителе фанатиков, и отправил их со своим слугой как можно дальше от Редклифа, наказав ему впоследствии либо все уничтожить, а лучше передать Инквизиции. Сам же он, еще немного поиграв перед Старшим в доверчивого дурачка и потянув время, чтобы дать возможность слуге уйти, в конце концов заявил о своем отказе и принял страшную, мучительную смерть. Вот так погиб отец Феликса. Погиб, избавившись от наваждения и по возможности постаравшись хоть как-то исправить положение. Но сын пока об этом не знал.