Афина

       Оля не знала, сколько прошла, прежде чем злость улеглась и она сообразила, что делает. Она слышала шум машин, стук своих каблуков, и даже замечала яркий свет, проходя под фонарями… но всё время она пребывала будто в каком-то трансе, не замечая ничего вокруг.       Знаете, как это бывает, когда от злости отключается разум… Ноги будто сами несли её куда-то в им одним известном направлении, вплеснувшийся в кровь адреналин гасил усталость. Город был тихим, на улицах было пустынно, и никто её не останавливал.       Очнулась она, как это тоже бывает, в одну секунду, замерев на месте, будто бы врезавшись в невидимую стену. Медленно, очень медленно, на лице девушки отобразилось осознание того, ЧТО с ней случилось.       Ноги слегка подкосились на ходу, и она вытянула руку, в поисках опоры. Нашла стену какого-то маленького магазинчика, подумала, и села прямо на тротуар. В голове будто грохотал паровой молот, всё тело горело, дыхание было тяжёлым.       Несколько минут ей потребовалось, чтобы прийти в себя и всё обдумать.       Так, ещё раз. Это произошло спустя два дня после того, как она узнала о случившемся с её родными. Ладно, пока вроде нормально. Сначала они с Кэрри шли на обследование в подземную засекреченную лабораторию под интернатом. Уже попахивает чем-то нездоровым.       Потом Кэрри и ещё трое парней, среди которых был и Макс Фрай — тот самый мудак, который портил ей жизнь в интернате практически с первой секунды — попытались её изнасиловать. Полный дурдом!       Пока её укладывали на стол, она с помощью электрических ударов и… чего-то ещё… (этот момент в памяти уже поблек и казался каким-то нереальным) смогла отправить всех четверых в нокаут и остаться девственницей.       «Анамнез, однако, вырисовывается…»       Оля начала постепенно сомневаться в своём рассудке. Что если у неё кома после аварии, и это всё — галлюцинации, один длинный кошмарный сон? Или же… родители умерли. И от шока она ушла в себя и теперь находится в мире собственных фантазий.       Её отец был психиатром, иногда брал дочь на работу, и Оля видела такое не раз. Люди просто не отличали реальность от собственного бреда, но реальностью предпочитали считать именно его, поскольку там им не было больно.       Оля спрашивала отца, зачем же тогда их лечить если им хорошо в том мире? Если в этом у них ничего не осталось, ни друзей, ни родных, ничего? Почему не оставить их доживать счастливую жизнь в их мирке, зачем тащить их сюда, чтобы они страдали? Чем эта реальность лучше той?       Отец отвёл её в кабинет и тихо попросил не рассказывать маме о том, что он сейчас ей расскажет.       -Почему? — Удивилась Оля.       -Потому что я не хочу её травмировать.- Ответил отец, рассеянно поглаживая бороду.- Ты обещаешь ей не повторять моих слов? Девочка кивнула.       -Обещаю.       Она, наверное, тогда выглядела очень честной — маленькая девочка с медным улыбчивым личиком, с лентами в волосах и зелёном платьишке.       -Их лечат не для того, чтобы сделать счастливее.- Сказал тогда отец.- Понимаешь, их счастье никого не волнует. Мы лечим их, чтобы они могли сами себя обслуживать в этой реальности, и не вызывали проблем у здоровых людей. Мы лечим их не для того, чтобы помочь им, а чтобы избавить от проблем себя.       Тогда Оля задала простой, и совершенно детский вопрос:       -А почему их просто не убить? Любой другой отец ужаснулся бы такому вопросу, но Олин папа хорошо знал свою дочь. А ещё он был врачом.       -Потому что эвтаназия — так называется санкционированное убийство — в России запрещена.- Сказал он.- А разрешать её у нас опасно — потому что плохие люди захотят с помощью неё убивать людей, которые им не нравятся, не разбираясь в том больные они, или здоровые. Хотя в Европе, по решению суда, это практикуется.       И вот сейчас, вспомнив свои тогдашние вопросы, задумалась. Если всё это галлюциногенный бред, насколько хуже может оказаться реальность. С удивлением она осознала, что при такой логике не хотела бы просыпаться от этого сна.       Она не знала, почему её мысли приняли такой оборот, но решила начать её развивать. События последних дней слились в один сумасшедший круговорот, не дающий нормально мыслить и теперь, когда она сбежала от всех, казалось логичным остановиться и немного подумать.       Пусть окружающая реальность — её галлюцинации, бред. Просто допустим это. Значит ли это, что реальность окажется лучше или хуже того, что сейчас вокруг неё? Нет, не значит. Гипотетическая реальность сейчас находится в области неизвестного.       Что ж. Тогда, если мы продолжаем допускать, что окружающая реальность галлюцинация, то какие шаги в связи с этим примем? Станем Алисой в стране чудес, принимающей странное как должное, или же попробуем всё систематизировать и понять.       Сообразив, что говорит с собой во множественном числе, Оля оборвала размышления. Всё это начинало походить на постепенное сумасшествие. А становиться сумасшедшей ей очень и очень не хотелось, пусть даже и в ненастоящем мире.       Но стоп. Что это она так прицепилась к галлюцинации? Что если отбросить страх и принять как факт то, что весь происходящий сумбур — и авария, и секретная Организация, у которой хоть и мутные, но добрые намерения, и её собственные способности… и то, что её почти изнасиловали?       Да и к тому же… слишком соблазнительной казалась эта мысль о том, что она сейчас в коме, или сошла с ума. Слишком приятной, чтобы действительно быть правдой.       А если принять всё это как реальность, что тогда? Какие она может принять в связи с этим действием? Для начала, вернуться в интернат. Домой она попасть никак не сможет, родители в критическом состоянии, а позвонить…       Она не помнила номеров ни тёти, ни бабушки, а спрашивать у директрисы не хотелось — рискованно. К тому же, она по глупости дала их координаты Смиту и Лютеру… а это может значить, что звонить уже просто некому.       Оля медленно тяжело вздохнула и выровняла дыхание. Сердцебиение постепенно успокаивалось. Ну вернётся она, а что потом? Снова отдать себя в руки неизвестным и будь что будет? А если Кэрри не накажут, а накажут как раз её? Почему-то это не казалось ей невозможным. С насильниками поговорят и отпустят, а вот её…       Что могут с ней сделать, она не знала, но люди, которые так убедительно всучивают медработникам фальшивые документы, могут сделать, очевидно, многое. В том числе и без проволочек найти её, куда бы она не сбежала.       Этот факт значительно портил расклад, хоть и сохранял некоторые варианты свободы действия. И так, вернуться в интернат самой, или бомжевать, пока её не найдут, или пытаться вернуться домой, бросив здесь родителей и чтобы попасться на таможне? Вернуться.       Хорошо. Оля поздравила себя с хотя бы одним конкретным ответом. Дальше. Что делать по возвращении? Начать бросаться обвинениями? Самой признать свою вину? Молчать, случай и действовать по ситуации. Последний вариант — самый логичный.       А месть? Мстить не хотелось. Несмотря ни на что, это потратило бы слишком много сил и времени, а так же помешало бы дальнейшей жизни. Так что Кэрри и тех троих простить и отпустить… хотя бы для виду. Да и…       «…несмотря ни на что, у Кэрри были довольно нежные руки…»       Покраснев, Оля отвернулась в другую сторону, будто кто-то мог тут её видеть.       Основная задача — навестить родителей и брата и убедиться, что они в порядке. Колька в последнее её посещение начал приходить в себя, а вот отец, бывший ближе всего к очагу возгорания, становился всё хуже.       Врачи опасались, что он впадёт в кому, к тому же начался некроз тканей нижних конечностей, который ничем не могли остановить. Ноги ему собирались ампутировать, однако это не давало никаких гарантий. Не факт, что он вообще переживёт операцию.       Мать была получше, но ремень травмировал её внутренние органы брюшной полости. С ней всё обойдётся, говорили врачи, жить точно будет, но нужно сделать операцию и полный покой. Она пока ждала в очереди. Нет, бросить их она не могла. И всё же…       Громкое мяуканье вырвало её из транса. Вскинув голову, она увидела, что на бордюре возле проезжей части сидит и смотрит на неё откуда-то знакомый пушистый серый кот.        -Привет…- Растерянно пробормотала Оля. Кот снова мяукнул, затем подошёл к ней и потёрся о штанину.       Кошек Оля любила, но завести не получалось — родители были против.       «Не хотели лишних проблем.»       Ей хотелось заботиться о ком-то, но навык заботы был не выработан. Она рано поняла, что домашние животные нужны, чтобы ребёнок учился отвечать за чью-то жизнь. И животное нужно настоящее, а не заменитель.       Чтобы, если зверёк умрёт, он почувствовал груз своей ответственности.       Оля взяла кота подмышки — кот оказался лёгким пёрышком, и тарахтел, как маленький мотор — и устроила на коленях. Он тут же свернулся подушкой у неё на животе и заурчал ещё громче.       Вздохнув, Оля запустила пальцы в за спине шерсть кота и откинулась головой на стену. Мягкая вибрация от него расходилась по всему тело, наполняя его странным онемением. Она посмотрела на фонарь, горящий на другой стороне улицы, и не смогла отвести от него взгляд.        Вокруг горящего жёлтого шара в чугунной клетке медленно стал сжиматься чёрный тоннель, будто втягивающий в себя всё остальное, растворяющий в тусклом радужном мерцании. Дыхание девушки стало почти неслышным, мысли и тело пропали…       Остался только свет фонаря сквозь тоннель мерцающей тьмы. И ощущение вибрации на животе. И ещё практически неуловимый, но странно приятный запах, который не был похож ни на что, встречаемое ею раньше, но доброе и успокаивающее.       Наверное, она задремала, было очень похоже, но вдруг она обнаружила, что снова идёт, а кот тенью скользит возле её ноги.       «Что происходит?» — Спросила она себя… и тут же сама себе и ответила, не запнувшись ни на секунду:       «Меня ведут. Не знаю кто, куда и зачем, но я уже ничего не решаю…»       «Наверное, я сошла с ума…»       «Ну что ж, пусть так… если я уже сумасшедшая то сделать с этим наверняка ничего нельзя.»       «Так-таки и ничего?»       «После всего, что случилось? Определённо ничего.»       «Ну что ж, раз новая реальность берёт своё…»       «…И ничего сделать с этим нельзя…»       «…Остаётся либо умереть, либо покориться своему безумию, и будь что будет…»       Они с котом посмотрели друг на друга, и тот ободряюще мяукнул, будто желая сказать: всё будет хорошо, мы обо всём позаботимся и со всем справимся.       Она улыбнулась ему в ответ и чуть ускорила шаг. Кот не отставал и, на самом деле, именно он показывал дорогу.