Повернись ко мне

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес, Оттого что я на земле стою лишь одной ногой, Оттого что я о тебе спою, как никто другой. …Но пока тебе не скрещу на груди персты — О проклятие! — у тебя остаёшься ты: Два крыла твоих, нацеленные в эфир, — Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир! Марина Цветаева Прикрыв ладонью зевок, Геллерт перепрыгнул конём на В2, забирая белую ладью. — Ты сегодня непозволительно рассеян, Альбус. Шах. Дамблдор развёл руками: — Что поделаешь, никак не могу сосредоточиться. — Если хочешь, можем перенести партию, — дёрнул Геллерт плечом. — Это не игра, это профанация какая-то. В последний раз ты мне ставил ловушку за ловушкой, а сейчас что? — Я думаю, не стоит откладывать уже начатый поединок, — добродушно улыбнулся Альбус, поправляя очки-половинки на переносице. — Слон на А5. Подперев ладонью подбородок, Геллерт бросил взгляд на доску и коротко хохотнул: — Нет, я понимаю красоту гамбитов. Но это не жертва, это зевок. — Ай-ай… — Дамблдор сокрушённо качнул головой. — Теперь вижу. Но ты ведь можешь не брать моего коня. — Нет уж. У меня нет привычки щадить противников — даже тебя. Геллерт поставил на место коня своего ферзя, и его противник прищурился. — Даже не знаю, что делать. Королём на С1 — это мат в три хода. А вот если… Потянувшись, он шагнул своим королём по диагонали, и тот заговорщически подмигнул ему. Геллерт не заметил — он уже тянулся превратить пешку во второго ферзя. — Давай, твой ход. Альбус цокнул языком: — Не могу я ходить. — Почему это? Я же пока не объявил… Краска бросилась Геллерту в лицо, он привстал. В самом деле, король Дамблдора не был под шахом, но не мог перейти ни на одну клетку. На пути белых пешек стояли фигуры Гриндевальда, и последний оставшийся слон был зажат на краю доски. — Пат, — с насмешкой проронил Дамблдор. — Ничья. Ты слишком увлёкся, отрезая мне пути отступления. Геллерт стиснул руки в замок. — Ты это нарочно, да? Ты всё подстроил! Отдал мне все фигуры, спрятался в углу… Тебе посмеяться захотелось? — Говорят, смех — не только лучшее лекарство, но и прекрасное оружие. — Обоюдоострое, — процедил Геллерт, поднимаясь. — Я ведь тоже… Что-то глухо стукнуло в стекло. Встрёпанная серая сова с тонким пергаментным свитком пыталась прорваться сквозь едва приоткрытое окно. Геллерт махнул палочкой, разводя створки, и сова уронила свиток ему на колени. — Даже не проверишь на заклятия? — поинтересовался Альбус. — Если бы он был зачарован, сгорел бы ещё на первом рубеже защиты. Развернув письмо, Гриндевальд пробежал его глазами. С каждой строчкой брови его всё сильнее хмурились, а рот вытягивался в жёсткую линию. — Кто такой Николас Фламель? — бросил он, подняв взгляд. — Он просит о свидании с тобой. Альбус улыбнулся: — Мой старый друг. Я надеялся, что он не забудет меня. — Друг — и только? — Он женат, — рассмеялся Дамблдор. — Ну и что с того? — Я не имею привычки разбивать чужие семьи. Мне более чем хватило того, что случилось с моей. Мимолётная гримаса досады исказила лицо Гриндевальда. Взяв с полки чистый свиток, он нацарапал на нём пару слов, сложил самолётиком и коснулся его палочкой. Поднявшись с мягким шорохом, самолётик выпорхнул в коридор. — Димитр Каркаров устроит вам встречу через неделю. К тому времени я уже вернусь с Восточного фронта и сам буду при ней присутствовать. — Ты отправляешься на фронт? — Пора наконец справиться с этими обнаглевшими русскими. Посмотрим, что сможет Фёдоров мне противопоставить. Качнувшись с носка на каблук, Геллерт добавил: — Ты остаёшься здесь. — Думаешь, я сбегу через линию фронта? — С тебя станется. Или козни начнёшь плести. Но ничего… Скоро война закончится, и мы поедем путешествовать. Я покажу тебе мою Империю, и ты сам увидишь, что она воплотила наяву Общее благо, о котором мы мечтали полвека назад. — А пытки, казни, концлагеря? А бесправие тех, кто не обладает магической силой? Это тоже Общее благо? Геллерт тряхнул головой: — Как ты не понимаешь! Это же переходный этап. Когда я уничтожу своих врагов, силовые средства подавления станут ненужными. — И все заживут счастливо? — хмыкнул Альбус. — А если кто-то не хочет для себя того счастья, которое ты пытаешься им навязать? — Значит, он недостаточно разумен, чтобы адекватно воспринимать ситуацию, — процедил Геллерт. — Он нуждается в руководстве и контроле. Если же он будет пытаться бунтовать, его надлежит наказывать по всей строгости закона. — И закон этот, разумеется, составлял ты. Почему же… — Довольно споров, — махнул рукой Геллерт, и с его палочки сорвалась пара красных искр. — Ты уже начинаешь меня сердить. Дамблдор тихонько рассмеялся. — Ты сейчас похож на мальчишку, который разобрал своего заводного гиппогрифа и никак не может собрать его обратно. — И избавь меня от своих педагогических сравнений. Покосившись на часы, Геллерт расправил широкий рукав мантии. — Я на заседание Военного Совета. Не хочешь поприсутствовать? — Почему нет? Интересно, что вы ещё успели нафантазировать. — Тогда пошли. Зачерпнув Летучего Пороха, Гриндевальд шагнул к камину. Прямо с заседания Повелителя смерти провожали на фронт. Вместе с советником Кристиансеном и двумя адъютантами он направился на площадку аппарации, куда, по обычаю, пошли провожать его особо приближённые. Пожав каждому руку и раскланявшись с дамами, он кивнул Альбусу: — Не скучай. — И в мыслях нет, — хмыкнул Дамблдор. — Аваду тебе через плечо и Круциатус в челюсть! Старое Дурмстрангское пожелание на дорожку заставило Геллерта изумлённо рассмеяться. — С пятого курса такого не слышал. И тебе соплохвоста в глотку, Ал! Шагнув за защитный купол, он прикрыл глаза: при аппарации у него часто кружилась голова. Через пару секунд он и его соратники растворились в воздухе. «Цветом сии создания подобны рассвету в далёких северных землях, каждое — в пол-ладони мужеской. Перья, покрывающие тела их, мягче пуха тополиного и нежнее кожи новорожденного дитяти. Ежели три пера залить водой ключевой, добавить измельчённый лист багульника, корень асфоделя и продержать на медленном огне два часа с половиной…» — Добрый день, герр Дамблдор. Как ваше здоровье? Альбус отодвинул ветхий том и повернулся к величественной золотоволосой колдунье. — И я вас приветствую, фрау Геббельс. Всё в порядке, благодаря заботам госпожи Розенберг. Я многим ей обязан. Фрау Геббельс пересела поближе, опустила изящную руку на стол, почти касаясь его пальцев. — Магда. Для вас — просто Магда. Я давно мечтала познакомиться с вами, герр Дамблдор, но мы долго сражались за противоборствующие лагеря. — Почту за честь, — склонил он голову. — В таком случае, и я для вас — Альбус. — Представляю, как вам, должно быть, тоскливо здесь. С вашей силой духа, с вашим стремлением к свободе… — Что поделаешь. Порой приходится мириться с обстоятельствами. — Мириться, покоряться — удел низших рас, — тряхнула она головой. — А в ваших жилах течёт благородная кровь. Вы великий воин и государственный деятель. Я глубоко восхищаюсь герром Гриндевальдом, но мне больно видеть двусмысленность вашего положения при его дворе. Голубые глаза беспечно глянули на неё сквозь стёкла. — А мне, напротив, кажется, что моё положение совершенно недвусмысленное. Внимательно вглядевшись в его лицо, Магда вздохнула. — Я вас понимаю. Разумеется, вы не из тех слабых людишек, для которых жизнь состоит из нытья и жалоб. Однако даже самому сильному иногда нужно рядом плечо товарища, на которое он мог бы опереться. Если вам будет тяжело, Альбус, пожалуйста, приходите ко мне. Я постараюсь сделать для вас всё, что смогу — и уж во всяком случае никому не выдам ваших тайн. Он наклонил голову, слегка коснулся губами унизанных кольцами пальцев. — Спасибо вам, Магда. Склонившись над котлом, Альбус помешивал сладковато пахнущую сиреневую массу. Через пять с половиной минут надо будет добавить сок мандрагоры. Не то чтобы Алу срочно требовалось Бодрящее зелье, но ему, лишённому палочки, очень хотелось сотворить хоть какое-то волшебство. Да и потом, не следовало терять сноровки. Кто знает, не представится ли ему в ближайшем будущем возможность сварить Феликс Фелицис? Устроившаяся на стуле у окна Анна хмуро скользила взглядом по белым плиткам пола, постукивая палочкой об колено. — Герр Дамблдор, может, вам помочь чем? — Спасибо, фройляйн. Я справлюсь. Кивнув, она пожала худыми плечами. — По инструкции, я должна следить, чтобы вы не делали ничего запрещённого. Но куда мне до вас в зельеварении? Я и не пойму, если вы задумаете приготовить Напиток забвения — или что-нибудь похуже. — Я понимаю ваше беспокойство, — сдержанно отозвался Альбус. — В случае какого-либо инцидента неминуемо накажут вас. Я постараюсь не навлекать на вас гнев герра Гриндевальда. Он потянулся за стеклянным флаконом, и ярко-рыжая прядь, выбившаяся из хвоста, едва не угодила в котёл. — Ах, растяпа я, растяпа, — его рука поспешно заправила волосы под резинку. Анна невольно улыбнулась: — Кажется, волосы ниже плеч у мужчин сейчас не в моде. — В самом деле? — Он аккуратно отмерил положенные шесть капель. — Никогда за модой не гнался. А сейчас, в моём возрасте, пожалуй, поздновато. — Ну что вы… У вас лицо совсем молодое. — Чем больше в человеке магической энергии, тем позднее его организм начинает стареть, — пожал плечами Альбус. — Едва ли это моя заслуга. — Энергию тоже можно тратить по-разному. Я слышала, те, кто практикую Тёмную магию, рано седеют, и кожа их становится сухой, дряблой. В голубых глазах мелькнули искры смеха: — Как же вы, в таком случае, объясните внешний вид Геллерта Гриндевальда? Длинные ресницы опустились шторками: — Герр Гриндевальд — великий маг. Ему подвластны все тайны мира. Чуть убавив огонь, Альбус вновь принялся помешивать зелье. Потемнев до цвета сливы, оно вспенилось, негромко зашипело — тонкую буроватую плёнку на поверхности надо было отцедить. — Скажите, герр Дамблдор, я вас устраиваю как надзиратель? Он бросил на неё быстрый взгляд через плечо, опуская в котёл ситечко. — Если исключить то обстоятельство, что мне не слишком нравится сам факт наблюдения за мной, я не могу сказать о ваших действиях ничего дурного. — И если Каркаров захочет снять меня с должности, вы скажете слово в мою пользу? — Второй раз уже слышу эту фамилию, — нахмурился Альбус. — Кто такой Каркаров? — Заведующий канцелярией герра Гриндевальда. Попутно он решает кадровые вопросы. Я не в ладах с ним — после проверки он наверняка предложит герру Гриндевальду замену. А если так, меня отправят на фронт. — Вас? — Я ведь член движения «К Общему благу», — кивнула она. — Значит, военнообязанная. Это родители меня убедили вступить. Я тогда ещё мало что соображала, на пятом курсе-то. — А вы разделяете взгляды герра Гриндевальда? — поинтересовался Дамблдор. — Кто не разделяет их, тому не место на свободе, — отозвалась она. — Я не хочу в Нурменгард. Взявшись за длинную латунную ручку котла, Альбус перенёс его на соседний стол, предоставляя Анне взмахом палочки погасить огонь. — Едва ли я получу какую-то пользу от вашего смещения, фройляйн Анна. Однако и властью я здесь не обладаю никакой. Я могу лишь высказаться, а станут ли меня слушать… — Он пожал плечами. Брови Анны слегка приподнялись: — Мне кажется, вы обладаете существенным влиянием на Повелителя смерти. Альбус снял чёрную рабочую мантию, аккуратно повесил её на спинку стула. Оставалось подождать два часа, пока зелье настоится, и разлить его по флаконам. — Если бы я мог влиять на Геллерта, он не стал бы тем… чем он стал. По карнизу барабанил дождь, и ветви лип гнулись под напором ветра — очередной каприз непостоянной весны. Худой желтоволосый Вольховски придвинул свой стул почти вплотную к камину, уверяя, что ему холодно. Целительница Розенберг только головой качала, глядя на него. — Альбус, вы ведь не считаете, что только маги могут править миром? — выспрашивала фрау Геббельс. — Я знаю, вы именно в этом вопросе разошлись с герром Гриндевальдом. Что, если человек лишён магической силы, но его воля, ум, талант способны подчинить себе всё вокруг? Сила духа поднимает его над простыми людишками. Что такое кровь в сравнении с величием разума? — Я думаю, самое важное — быть хорошим человеком. Созидать, а не разрушать. Если ты вкладываешь душу в то, что ты делаешь, не всё ли равно, волшебник ты или нет? — О, если бы я могла поспорить с судьбой! Если бы и впрямь существовали ритуалы передачи магии, которыми пугают толпу поборники чистоты крови! Я отдала бы всё до капли… Осекшись, она тревожно взглянула на Альбуса. Тот слегка улыбнулся: — Я понимаю вас. Йозеф Геббельс, министр пропаганды Третьего Рейха, не мог сотворить даже простейшего заклинания. И всё же эта сильная, красивая женщина, одна из самых могущественных волшебниц Европы, была бесконечно предана ему — по крайней мере, так вещала светская хроника. — Я не хочу сказать, что у меня вызывает сомнения правильность политики Повелителя смерти, но всё же… Договорить она не успела: двери распахнулись, и порог столовой переступил Геллерт — растрёпанный, в рваной алой мантии. Его правую щёку рассекала длинная багровая царапина. — Герр Гриндевальд! — Вольховски первым вскочил на ноги. — Вы вернулись! — Поди, не ждали? — хмыкнул он. — Уже думали, как власть будете делить? — Помилуйте… — Да шучу, шучу. Проведя ладонью по лбу, он оседлал подставленный эльфихой стул. — Кое-как навёл порядок. И первый этап контрнаступления прошёл очень удачно. Дальше уж Кристиансен сам справится. Геллерт залпом осушил поданный стакан воды, провел кончиками пальцев по щеке. — Фрау Розенберг, зайдёте ко мне через полчаса. Через час я жду доклады всех ведомств. А пока… Альбус, пойдёмте, проводите меня в спальню. С невозмутимым лицом Дамблдор направился следом за ним. Гриндевальд шёл медленно. Тяжёлая, уверенная поступь — верный признак того, что он едва держится на ногах. Только ли от усталости? Резные створки дверей глухо захлопнулись, отрезая их от остального мира. В ту же секунду, шатнувшись, Геллерт сгрёб в охапку Альбуса и вместе с ним опустился на кровать. Влажные от дождя пальцы сжались в замок на шее Дамблдора, острые ногти коснулись кожи. Холодные губы впились в неуверенно приоткрывшийся рот. — Вот и всё, — бормотал Геллерт, сминая ткань мантии, скользя заледенелыми ладонями по покрывающейся мурашками спине. — Вот и всё, я вернулся… Даже если ты хотел, чтобы я сдох под Авадой. Ты ведь хотел этого больше, чем они все, верно? Ал мотнул головой: — Я не желаю тебе смерти. — Но и жизни мне не желаешь, да, сволочь? — Шёлк треснул, нитки поползли клоками. — Ненавижу тебя. Как же я тебя ненавижу! — Геллерт, — ладонь Альбуса коснулась пылающей щеки, — у тебя жар. Ты болен? — Проклятием зацепило. Тот француз узнал меня, хотел убить… Да не родился ещё на свет тот, кто может победить меня. — Серо-голубые глаза сверкнули безумным торжеством. — Тебе нужно к целителям, Геллерт. — К соплохвосту целителей! — выкрикнул Гриндевальд, стискивая запястья Альбуса. — Я неделю не видел тебя, — стиснул зубами кожу ключицы, оставляя розовое пятнышко. — Неделю. Думал, свихнусь. — Не свихнулся же ты за пятьдесят лет… Навалившись сверху, Геллерт вжал его грудью, пахом в шерстяное покрывало. — Потому и не свихнулся, что знал: рано или поздно я получу тебя. И сделаю с тобой всё, что захочу. Взмах палочки — и запястья Альбуса оплели тонкие прочные верёвки, притискивая к изголовью кровати. Ладонь Геллерта прошлась по гладкой коже бедра, скользнула выше, поглаживая: — И даже не пытайся врать, что ты сам не хочешь. — Геллерт… Светлые ресницы слабо дрогнули: — Ну чего? Я спать хочу. — Ты горишь весь. Тебе к целителю надо. — Твою ж мантикору… — он приподнялся на локте, глянул на часы. — Сейчас Розенберг придёт. Сходи, передай я ей, что я сам загляну… попозже. — Никаких «попозже», — твёрдо сказал Ал. — Или она придёт, или я понесу тебя на руках к ней в кабинет. — Не надо на руках, — пробормотал Геллерт в подушку. — Увидят… скажут, что Гриндевальд совсем… совсем… — Тогда я жду её. — Хоть эльфов пригласи, — он с трудом подавил зевок. — Пусть приберут. — Хорошо. Свернувшись поудобнее, Геллерт вновь прикрыл глаза. Сквозь дремоту его окутало приятное тепло, и расслабленные пальцы машинально погладили край пухового одеяла.