Повернись ко мне

Любовь, это плоть и кровь. Цвет, собственной кровью полит. Вы думаете, любовь — Беседовать через столик? Часочек — и по домам? Как те господа и дамы? Любовь, это значит… — Храм? — Дитя, замените шрамом На шраме! Марина Цветаева — Вы?! — изумлённо вырвалось у девочки, и в синих глазах вспыхнул радостный огонёк. — Вы всё-таки сбежали, вам удалось! — Вульфрик, так вы уже знакомы с Инге? — повернулась к нему хозяйка. — Вульфрик? Это правильно, — Ингрид протянула ему сухую твёрдую ладошку. — Конспирация прежде всего. Пальцы Альбуса машинально ответили на рукопожатие. — Какими судьбами? Я думал, вы под стражей, мисс. — Гриндевальд погиб — его живьём сожгли в собственной спальне, — мягкий рот растянулся в ухмылке. — А Геббельс, новая правительница, меня отпустила. Палочку, правда, забыла вернуть — ну да и на том спасибо. — Бедняжка моя, — вздохнула Марта. — Натерпелась. Альбус сочувственно кивнул. Мантия-невидимка лежала у него в кармане, оставалось только предупредить Геллерта. Не пойдёт же Ингрид сразу в ту комнату, а у Геллерта хватит ума носа пока не высовывать… — Ты проголодалась, конечно? — Марта ласково взъерошила чёлку на лбу племянницы. — Мне сегодня удалось немного картошки достать. Пойдём, я тебе сварю. Отодвинув надувшуюся парусом занавеску, она пропустила Ингрид на веранду. Там, у стола, сложив руки на груди, лениво улыбался Гриндевальд. Ингрид так и споткнулась. Крылья её носа побелели, зрачки сузились — как у куницы, готовящейся к прыжку. — Тётя, кто это? Марта испуганно, виновато покосилась на неё. — Это Герман… Он тоже из тюрьмы Гриндевальда сбежал. — А-а, жертва режима? — голос Ингрид сорвался на высокой ноте. — Помощи у тебя просил? По хозяйству помогал? — Ну да, — близорукие глаза смотрели непонимающе. — Да знаешь ли ты, что это и есть… Геллерт пошатнулся, тонкие пальцы вцепились в подоконник. Альбус бросился к нему, подхватывая под руки ослабевшее тело. — Фрау Марта, воды! Хозяйка подхватила с пола флягу, плеснула Геллерту в лицо. Тот с усилием открыл глаза. — Пустяки, Ал, — сорвалось с волной хриплого, надсадного кашля. — Пустяки. Не спрашивая разрешения, Альбус снял с крючка шерстяную накидку и укутал трясущиеся плечи Геллерта. Кое-как поднял его на ноги и повёл в комнату, придерживая за плечи. — Мерлин милостивый, — негромко донеслось ему вслед. — Кто-то здесь точно рехнулся. Разглаживая мягкую, прозрачную ткань, Геллерт через силу усмехнулся. — Мантия-невидимка, значит? Никогда не догадаешься, какого сюрприза от тебя ожидать, Альбус. — Тебе надо спрятаться, пока ты ещё не набрался сил. Я скажу им, что ты сбежал, а ночью… Геллерт мотнул головой. — Устал бегать. Всё равно, мне недолго осталось. Я чувствую. — Гел… — Это как опухоль, она меня душит изнутри. Я сдохну прежде, чем доберусь до границы, так что может сказать фрекен Хольгерссон, чтобы она вызывала полицию. Приподнявшись на локтях, он улыбнулся: — А мантию береги, она тебе ещё пригодится. Альбус втиснул ногти в ладони. — Нельзя же вот так сдаваться. Геллерт, разве не ты говорил, что необратимых заклятий не бывает? — Я много чего говорил. Повелителем смерти себя называл, например. Хорош повелитель… Дверь тихо приоткрылась, и в комнату заглянула Ингрид. Она уже переоделась в домашнее ситцевое платье, белокурые волосы были стянуты в высокий хвост — оттого её худое узкое лицо казалось старше. — Господин Дамблдор, на два слова. Кивнув, Альбус подошёл к ней. — Я скоро, Геллерт. — Иди уж. Ингрид молча провела Дамблдора по тёмному коридору в небольшую угловую комнатку. Должно быть, её давно отдали в постоянное владение племяннице: на стене висели пожелтевшие плакаты с квиддичными командами, а в углу приютилась метла с облупившейся надписью «Чистомёт-1». — Присаживайтесь, — кивнула она на кровать и сама опустилась рядом, сложив руки на коленях. — Прежде, чем я расскажу тёте, кого она приютила, мне бы хотелось узнать две вещи. Первая — как вы с Гриндевальдом вообще здесь оказались. И вторая — почему вы носитесь с ним, как самка дракона с первым яйцом. — Одно вытекает из другого, — пожал плечами Альбус. — Я боюсь, это будет длинная история. — У меня достаточно времени. — Ну что ж… — Он поудобнее вытянул ноги. — Вы, конечно, слышали о нашей недавней дуэли? — Я на вас надеялась. Когда узнала, что Гриндевальд победил, поняла, что моей стране и моей семье уже никто не поможет. — Так вышло, что это была далеко не первая наша дуэль. Мы с Геллертом познакомились, когда его только-только исключили из Дурмстранга за применение Тёмного проклятия, и не раз оттачивали боевые навыки друг на друге. Это было одной из наших любимых забав. — Так вы дружили? — подняла брови Ингрид. — Да… наверное, можно и так сказать. Мы очень привязались друг к другу с первой встречи, не хотелось расставаться ни на минуту. Я пытался какие-то нескладные стихи сочинять, он рисовал мои профили — совершенно кошмарные. А больше всего мы любили мечтать. Подавшись чуть ближе, он улыбнулся: — О чём сейчас мечтают молодые люди, Ингрид? — Сейчас — в основном выжить, — буркнула она. — Кто-то хочет уехать, кто-то надеется пробиться повыше… А я хочу, чтобы больше не было этого страха. Чтобы каждый был свободен. — Свободы желали и мы, — кивнул Альбус. — Мы хотели перестроить Европу, отменить Статут секретности, сделать так, чтобы магам больше не надо было прятаться. Я даже девиз придумал — «Ради общего блага». — Вы? — Ингрид прикрыла рот рукой. — Да. Геллерт после очень своеобразно им распорядился. В принципе, мне уже тогда следовало заметить его диктаторские замашки… Но я слушал его, восхищался, и мне совсем не хотелось его прерывать. Не знаю, что мы натворили бы, если бы я уехал с ним в Берлин, как собирался. Но случилось то, что случилось: по нашей с ним вине погибла моя младшая сестра, и это нас разделило, поставило по разные стороны. Геллерт захватывал мир, а я преподавал в Хогвартсе. — Неудивительно, что вы не смогли его поразить, — вздохнула Ингрид. — У него было намного больше практики. — Я всё-таки склонен думать, что мне не повезло, — пожал плечами Альбус. — Так или иначе, я оказался в его замке, и бежали мы оттуда одновременно: я — из плена, а он — спасаясь от заговора Магды Геббельс. Она всё-таки сумела наложить на него проклятие. Я пытаюсь ему помочь. — Зачем же? — Хороший вопрос… Ты ведь интересуешься политикой? Как тебе такой вариант: если Геллерт Гриндевальд вернёт себе магическую силу, он будет сражаться за власть с Магдой Геббельс и её приспешниками. Нам будет значительно легче опрокинуть Австро-Германскую Империю. — Логично, — кивнула она. — А второй вариант — Геллерт умрёт, если не снять проклятие, и я не хочу, чтобы Геллерт умирал. — Глупости какие-то, — она провела рукой по волосам. — За эти годы можно было десять раз забыть старое увлечение. Да он вас чуть не убил, когда из окна выбросил! — Ну, я его когда-то Ступефаем так приложил, что он лежал три дня, — развёл руками Альбус. Ингрид поднялась, отошла к окну. — Помните седьмой способ применения крови дракона? Вакцина. У нас дома эпидемия вспыхнула, столько людей умерло… А мама решила сделать прививки по вашему методу, и мы все остались живы. Она повернула к нему усталое, недетски-строгое лицо. — Оставайтесь, если хотите. Я не буду ничего говорить. Но я бы на вашем месте давно этому Гриндевальду голову открутила лично. Дверь гулко хлопнула, и в коридоре послышалась звонкая дробь каблучков. — …И вот он вбегает — весь взмыленный, шляпа на затылке, мантия под ногами путается — и кричит: «Где гиппогриф? Гиппогрифа ты куда дел?» А я ему: «Ты бы ещё про Маховик времени спросил». Марта звонко расхохоталась, и Альбус не смог сдержать улыбку. — Ох, Герман, ну вы и выдумщик! — У нас в Дурмстранге потом эту историю лет пять вспоминали, не меньше. А вот ещё как-то раз мы профессора Каркарова разыграли. Знаете, он любил на старшекурсниц заглядываться… — Без меня начали? — Ингрид вышла на веранду. — Нет, почему же, мы тебя ждём, — Марта подвинулась на скамье. — Герман пока что истории рассказывает из своих школьных времён. — То-то я смех слышу аж с чердака, — она поджала губы. — Жаль, сейчас в Дурмстранге не так весело, как во времена вашего студенчества, Герман. — Тяжко вам там? — участливо спросила Марта. — Ничего, я уж теперь туда не вернусь. Исключили меня. — Что ж ты, выходит, без диплома останешься? — Не беда, меня тоже выгнали на пятом курсе, — хмыкнул Гриндевальд. — У вас все шансы далеко шагнуть. — Надеюсь, не по вашим стопам, — процедила она. — В вашем возрасте я тоже предполагал прожить жизнь в белых перчатках, верхом на единороге. Реальность быстро лишает иллюзий. — Да что вы знаете о реальности? — Ингрид досадливо отвернулась. — Реальность — это когда школьник впервые правильно варит зелье. Когда из спички получается иголка. А жечь и убивать — значит не ценить реальность, упиваться только собственными планами. — То есть вы предлагаете сложить лапки и ждать, пока тебя затопчут? — Когда топчут, надо отбиваться. А вообще… Если бы каждый ценил жизнь, никто бы никого не топтал. — Ну ещё бы, — усмехнулся Гриндевальд. — Естественный отбор — такая мелочь, и борьбы за существование в природе нет. Все друг друга гладят по головке. — Человек потому и выше природы, что он может побороть инстинкты. Разве не так? — Борьба с инстинктами, сдаётся мне, никому ещё не принесла ничего хорошего. А вера в то, что человек и впрямь царь природы — беспочвенное самолюбование. Люди творят такую мерзость, что ни одной скотине в голову не придёт. Ингрид нахмурилась: — Человек, в отличие от животного, признаёт не только право силы. — Уверены? Отставив пустую тарелку, Геллерт поднялся. — Там, в Дурмстранге, мне и в голову не пришло спорить с вами. А сейчас, как видите, я рискнул нормальным функционированием пищеварительной системы, чтобы обсудить с вами вопросы мировоззрения. Что же, вы повзрослели или я стал демократичнее? Нет — просто баланс силы несколько сместился, и мне приходится с вами считаться. Иронически раскланявшись, он вышел в коридор. Ингрид проводила его мрачным взглядом. — Инге, — тётушка недоуменно повернулась к ней, — я что-то не пойму… — Всё нормально, — махнула рукой девочка. Надо было идти дальше. Здесь Геллерту ничего не могло помочь. Но он же сам сказал, что не дойдёт, а ныть было не в его характере. Свои возможности он всегда оценивал трезво. Единственное, пожалуй, средство — это старенький «Чистомёт» в комнате Ингрид. Но не просить же её одолжить метлу для спасения Повелителя смерти! Без спросу не заберёшь: каким бы слабым ни было охранное заклинание, палочкой Геллерта не получится его снять. Да и потом… Опыт и интуиция нашёптывали, что такими методами ничего хорошего не добьёшься. Уговаривать? Умолять? Ингрид весь вечер просидела на подоконнике, косилась на гаснущее небо. Трудно не догадаться, чего она там хотела разглядеть. Ещё ночью наверняка не раз вскочит, распахнёт ставню… — Задумался? — прохладная рука накрыла его ключицу. Альбус молча кивнул, двигаясь, и Геллерт присел рядом с ним на ступеньки. — Не раскисай, Ал. Вернёшься в Хогвартс — будешь на моём примере поучать детишек, что нельзя ставить себя выше жизни и смерти. Хотя цель-то у меня правильная была… Просто где-то я споткнулся и сам этого не понял. — Я что-нибудь придумаю, — глухо ответил Альбус. — Мы доберёмся до Розенхайма. — Смотрю, ты всё так же не любишь проигрывать. Альбус уткнулся лбом в скрещенные руки. — Я потерял отца, мать, Ариану. Я не хочу… не могу потерять ещё и тебя, Гел. Сухие губы коснулись его виска. — Знаешь, мне уже кажется, что я не принадлежу этому миру. Смотрю на всё откуда-то из-за стены сырого тумана. И согреться никак не могу. Альбус потянулся ближе, сцепляя ладони у него на груди. — Я обязательно что-нибудь придумаю. Пальцы Геллерта нырнули в его растрёпанные волосы, поглаживая, осторожно перебирая. Над головой с шумом захлопнулось окно. Табуретка вовсю шаталась и скрипела, но Ингрид это, похоже, не смущало. Приподнявшись на носочки, она бодро смахивала пыль с верхней полки и бормотала: — Еду ли ночью я улицей тёмной, Вьюги ль заслушаюсь в пасмурный день…* Снизу донеслось: — Может, вам помочь? — Нет, спасибо, Герман — тряхнула она соломенными прядями. — До верху вы не дотянетесь, а табурет под вами точно проломится. Тёткино добро жалко. Пожав плечами, он потянулся к затрёпанному томику Ницше. — Не знал, что в этом доме такое читают. — Это моё, — буркнула Ингрид. — Привезла на прошлых каникулах. — Можно взять? А то я скоро со скуки умру. — Не скажу, что меня бы это огорчило. А впрочем, берите. — Спасибо. Искоса поглядывая на Гриндевальда, она вновь смочила тряпку в ведре. — А хотите, я разом перечеркну все ваши теории о превосходстве волшебников? — Попробуйте, если вам это нужно. Её глаза торжествующе сверкнули. — Я колдунья, а вы так вообще один из самых сильных магов Европы. И господин Дамблдор тоже. Так чем мы, по-вашему, отличаемся от крестьян из соседнего дома, когда наводим уборку, поливаем грядки или без толку слоняемся по двору? Без палочки вся наша сила — ноль. — Крестьянка не станет рассуждать о магии, вытирая пыль. Человеку можно выколоть глаза, но он всё равно будет знать о мире куда больше, чем тот, кто слеп от рождения. Ингрид рассерженно встряхнула тряпку. Гриндевальд, не медля, отступил подальше, чтобы не попасть под дождь брызг. — Правильно, — улыбнулся коротко и одобрительно. — Когда заканчиваются аргументы, в ход идут эмоции. — Ингрид, — рыжеволосая голова заглянула в комнату. — Эту птицу я подобрал на пороге. Похоже, через линию фронта летела: ей заклятьем крыло порезали. Не вам ли письмо? Она дёрнулась так, что едва не свалилась с табурета. Кое-как спрыгнув на пол, схватила свиток и понеслась в свою комнату. Табурет всё ещё шатался. — Ты глянь, — прищёлкнул языком Геллерт, — это ж вихрь, торнадо! Сметёт! — Она похожа на тебя, — тихо произнёс Альбус. — Серьёзно? Я что, был такой же безбашенный? — Ты и сейчас такой. Надрывный, резкий вопль донёсся сверху, из-под облаков, и Альбус запрокинул голову, приложив ладонь козырьком ко лбу. В пастельном бело-голубом мареве чернели три хищные птицы, распластав стальные крылья. — Бомбардировщики! — гаркнул Геллерт с крыльца. — Марта, Ингрид — в погреб, быстро! Хозяйка бросилась на веранду — открывать крышку. Ингрид недоуменно нахмурилась: — Но ведь у нас тут нечего бомбить. Они летят на Зальцбург, не иначе… Конец её фразы потонул в корёжащем уши грохоте. Взбежав на крыльцо, Альбус кинулся к погребу. — Марта! Марта, вы там? — Чуть не упала, — расслышал он сквозь гул в висках. — Лезьте скорей! Геллерт подхватил на руки онемевшую от испуга Ингрид и направился вниз по ступенькам. Альбус, спускавшийся последним, кое-как прикрыл крышку. И ещё удар. И ещё. С каждым что-то обрывалось внутри. Через силу повернув голову, Альбус посмотрел на Марту. В слабом свете фонарика её лицо казалось совсем белым, но глаза смотрели осмысленно: похоже, она уже притерпелась к бомбёжкам. Пальцы Ингрид намертво вцепились в плечи Гриндевальда. Уткнувшись носом ему в грудь, она то и дело вздрагивала, что-то бормотала сквозь зубы. «Только бы это кончилось, — билось в голове у Ала. — Только бы поскорее». Он вдруг почувствовал, что Геллерт тянет его за рукав. Придвинулся, пытаясь расслышать слова. — Эй, Ал, они улетели или это я оглох? — Улетели, — Марта кивнула, поднимаясь на ноги. — Уже минут десять как не взрывают. Я пойду посмотрю, что с огородом. Ингрид открыла глаза, ошарашенно вгляделась Гриндевальду в лицо. — Это и есть… война без использования магии? — Она, родимая, — хмыкнул Геллерт. — У этих снарядов эффект, как у хорошей «Бомбарды Максимы». Ошалело тряхнув головой, словно только теперь сообразив, где она и с кем, Ингрид вскочила с колен и направилась к лесенке. Альбус потеребил пальцем левое ухо. — Кажется, студенты Хогвартса получат назад своего преподавателя трансфигурации наполовину оглохшим. Геллерт махнул рукой: — Ерунда, пройдёт. Ты палочку не потерял? — Обижаешь. — Пошли, оценим ущерб. Может, где пригодятся лёгкие восстановительные чары. Дом уцелел. Ближайший снаряд рухнул через дорогу — на давно заколоченный магазин. Вся деревня переполошилась: кто-то ещё тушил пожар, кто-то взахлёб рассказывал всем вокруг о своём испуге, а самые дотошные гадали, с чего бы это англичанам бомбить крохотную деревушку на уже завоёванной территории. Геллерт молча качал головой, и Альбус не заговаривал с ним о бомбёжке: оба слишком хорошо понимали, что британская раскраска самолётов ещё ни о чём не говорит. После ужина — снова приступ, полотенце на лоб, брызги колодезной воды в лицо, сухие губы, прижатые к губам в попытке отдать глоток воздуха. Альбусу всё чаще казалось, что он дышит за двоих, и в духоте майской ночи грудь сдавливало особенно сильно. — Не спите? Ингрид, любопытная Ингрид. Уселась рядом с ним, не спрашиваясь, прочертила в пыли тонкую линию носком туфли. — Я тоже не сплю. Борис пишет, что познакомился с какими-то не то партизанами, не то разбойниками… Тёмные люди, в общем. Как бы его не занесло куда. — Напишите ему, — пожал плечами Альбус. — Выскажите своё мнение. — Вы не знаете Бориса, — худые плечи приподнял беззвучный вздох. — Мужик — что бык: втемяшится в башку какая блажь….** — Любите Некрасова? — Крам меня и приучил, — хмыкнула она. — У него бабка русская. А моя бабка по отцу — норвежка, среди её предков сам Харальд Суровый. — Славный род, — сдержанно отозвался Дамблдор. — Когда она была чуть старше меня, над ней посмеялся любимый человек. Она отомстила. Есть одно древнее заклинание, оно подвластно не всем, только самым сильным магам. Придвинувшись ближе, Ингрид подперла подбородок ладонями. — Оно воздвигло барьер на пути собственной магии обидчика. А если волшебной силе нет выхода, она обращается против того, кому принадлежит. Через тринадцать дней юноша умер в муках. Альбус вздрогнул. — Вы говорите, барьер? — Скажите, господин Гриндевальд теперь часто мёрзнет? Задыхается? Испытывает беспричинный страх? — Да, — тихо произнёс Альбус. — Значит, это оно. — Скажите… — Ему пришлось перевести дыхание, чтобы овладеть собой. — Есть ли обратное заклинание? Юная норвежка покачала головой. — Посторонний не может снять эти чары. Барьер может пробить лишь собственный стихийный магический выплеск, но не каждому под силу его породить. Большинство так и умирает в ловушке собственной магии. Альбус медленно провёл ладонью по лбу. — Значит, нужны эмоции? — Чем сильнее потрясение, тем выше шансы, — кивнула Ингрид и поднялась. — Не знаю, зачем я вам рассказала это… Просто в голову стукнуло. Альбус мягко улыбнулся, подавая ей руку: — Голова у вас светлая. ________________________________________ * Н. Некрасов ** Н. Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо»