Будь ты проклят, Чон Чонгук!

Чонгук принимал освежающий душ. Ему необходимо было смыть с себя всю грязь и пот, скопившиеся за неделю, подумать и разложить по полочкам мысли, свернувшиеся в одну бесформенную кучу. Он бы откладывал разговор с самим собой так долго, как это было возможно, но увы. Прохладная вода приятно окутывала разгорячённое тело, окружив его, словно невидимый купол. Подставив лицо под брызги, Чон потёр его и зажмурился, позволив ненужным мыслям вытечь тонкой струйкой из ушей и скатиться по оголённому торсу вниз, в самый смыв. Он медленно провел рукой по мокрым волосам, что пробивались сквозь пальцы, зачесал их назад и опёрся ладонью о стену, запрокинув голову. Задумался и замер, его грудь часто вздымалась. И как бы он старался не думать о сегодняшнем порыве… у него ничего не получалось. Мелкие мыслишки, перебегая маленькими лапками, вскарабкались по туловищу и закатились обратно в голову через ушные раковины. Чон поёжился, тряхнув плечами из-за нежеланных гостей. Да, это было тупо. Но Чонгук сильно раздражался из-за этого, потому что понимал — в душе он боялся испытания, предназначенного для него судьбой. Не хотел меняться. Не хотел чувствовать. Не хотел любить кого-то по принуждению. Не собирался становиться романтичным нытиком, всюду следуя за своей парой и молясь о ней. Как же до омерзения невыносимо! Всю жизнь он был будто в разноцветном воздушном шаре, не видя ничего, что творится вокруг, и вдруг проклятие в форме иголки проткнуло его мир. Шар распался на лоскутки, разрушая за собой все ожидания от будущего, и Чонгук свалился вниз, в самую гущу событий, в такую нереальную реальность. Внезапно он прозрел и увидел то, что не замечал ранее. Отношение родителей друг к другу, их наполненные чувствами глаза, ласковые улыбки и незамысловатые прикосновения. Стал припоминать все семейные праздники и пришёл в полный ужас, когда перед глазами появились сцены, на которых Чонгук прежде не зацикливался. Было слишком приторно, слишком нежно, до охуения слащаво. Да, родственники ссорились, спорили так же, как у всех в семьях, но стоило прикоснуться к своей паре, как всё: любое раздражение стихало и тут же находился компромисс. Чонгук с силой согнул пальцы на холодной поверхности плитки и, зло сомкнув челюсть, замычал. И кого он, сука, собирался обмануть? Ему просто показалось! Не было никакого грёбаного волчьего порыва! Какого чёрта эта долбаная заучка приперлась к нему? Почему пришла сейчас, прихватив с собой эти идиотские тетради?! — Почему я? — со злостью прошипел он. Ах, как же его это бесило! Его трясло до тошноты. У него даже в мыслях не было, что она может оказаться его парой. Это было полным безумием и не могло быть правдой. Он докажет это. Себе, ей, всем! Парень ощутил, как внутри забурлила кровь оборотня, тихо напоминая о себе. Она бежала по венам и изнывала, намереваясь вырваться наружу, выйти через рот, нос и уши. Кричала, звала и насмехалась над состоянием своего подопечного. Ты здесь бессилен. Ноздри Гука раздулись, а желваки на скулах зашевелились. Чон из последних сил старался держать себя в руках, но эмоции были настолько сильными, что он не смог справиться с ними и зарычал, со всего размаха разбив кулаком стеклянную дверь душевой кабины. Стекло моментально осыпалось на множество осколков, звякнув жалобно о пол, и стеклянная мозаика покрыла половину ванной комнаты. Они впились в кожу Чонгука, поранив его руки до крови. Он не понимал, что происходило вокруг. Блёклые огни. Красные пятна. Всё казалось каким-то ненастоящим, бессмысленным и глупым. Парень на ощупь выбрался из кабинки, ступая босыми ногами по стеклянному полу. Его шатало. Осколки проникали внутрь шаркающих стоп, и они окрашивали светлую плитку в тёмно-багровый размазанный цвет. Но Чонгук будто не чувствовал боли, только душевную муку. Раздался тихий стук, и он всё же смог оторваться от созерцания израненных рук. Теперь его невидящий взгляд исследовал бежевую дверь, которая сотрясалась от внешнего воздействия, она трепыхалась, как птица в неволе. Ручка поворачиваясь, но попытки открыть её были тщетными, потому что ванная была заперта изнутри на защёлку. Внизу, в щели между дверью и полом, суетилась тень, и Чон будто только вышел из оцепенения, услышав хаос, творящийся снаружи. — Чонгук! — орал Тэхен. — Ты меня слышишь?! Открой эту грёбаную дверь! — ещё несколько ударов. — Я тебя прикончу, если ты мне сейчас же не откроешь, придурок! Открой сейчас же, дятел! Он колотил в деревянную дверь что есть мочи, ругая друга на чём свет стоит. Чон медленно моргнул и развернулся на пятках. Его ноги заскользили, но он не упал, удержав равновесие с помощью вытянутых рук. Не нужна была ему помощь. По крайней мере, сейчас. Ему бы в себе разобраться. Чонгуку хватило одного шага, чтобы оказаться около тумбы с раковиной, над которой висело большое овальное зеркало. Парень опёрся, сгорбившись, и выплюнул в белоснежную раковину скопившеюся слюну. В горле запершило, и Чон ополоснул рот, включив кран с ледяной водой, промыл раны, выудив застрявшие в коже осколки. Он исподлобья взглянул на своё каменное лицо, почерневшие глаза и влажные волосы, с которых продолжала капать вода на плечи и грудь. Чонгук разрывался между злостью и отчаянием. Ему показалось, что его собственное отражение насмехалось над ним, приподнимая один краешек губ. Так ехидно и гадко. До дрожи в пальцах. До помутнения в глазах. До безмолвного крика. Появилось непередаваемое желание врезать ему, стерев эту наглость навсегда, эту противную усмешку. Был только один выход. Разбить к чертям всё лицо: бровь, нос, губы. А потом наслаждаться, как оно покрывается красными отметинами и кровавыми следами. И... Громкий удар. Звук разбивающегося зеркала. Пальцы, сквозь которые струилась кровь, ныли от новых нанесённых ран. Она текла по локтям и капала на плитку. Чонгук не знал, что и думать. Он вообще, кажется, не мог думать и соображать. Четыре года он мечтал об этом дне, когда наконец превратится в оборотня, станет полноценным членом семьи. Представлял его самым лучшим в жизни, но всё поехало под откос. Его реальность скатилась в бездну, сея разруху в мыслях и действиях. Дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену так, что лампы зазвенели, а свет моргнул пару раз. — Блять! — Тэхён ворвался в ванную с ошалелостью в глазах. — Чонгук! Он судорожно осмотрел комнату, тяжело дыша. Не медля ни секунды, Ким подбежал к другу и развернул того за плечи к себе лицом. Его нисколько не смутило то, что Чонгук был полностью обнажен, потому что волновало его только одно. — Ты в порядке? — громко прошептал Тэхён, его шёпот был больше похож на крик утопающего. Он с жадностью рассматривал раны друга, оценивая их опасность. — Это просто царапины, Тэ, — голос Чонгука звучал отстранённо. — Они затянутся за пару часов. Тэхён понимал, что на оборотне всё заживало значительно быстрее, но дезинфекция не была бы лишней, чтобы никакая зараза не пробралась в новообращенное тело друга. Ким бросил Чону полотенце, которое упало тому прямо на голову, закрывая лицо, и крикнул, что моментом сбегает за аптечкой. Чонгук прекрасно знал, что Тэхён заберёт её по-тихому, не попавшись его матери на глаза, которая вовсю хлопотала на кухне. Готовясь к празднику, она продолжала обзванивать гостей и никого не замечала. — Что случилось? — осторожно спросил позднее Ким, раскрывая коробку с медикаментами. С лёгкой улыбкой на лице похлопал по плечу рассеянного друга, стараясь ободрить того. Они сидели на широкой кровати в комнате Чонгука. — Ты можешь мне рассказать? — Я не знаю, Тэхён, — Чонгук сковырнул кожу на пятке, доставая прозрачный осколок. Положил его на кончик указательного пальца, вглядываясь. И, не поворачивая голову, сказал, жалуясь: — Мне кажется, что я конкретно попал. Я... Это сложно. — Всё настолько безнадежно? — между делом поинтересовался друг, откупоривая какую-то жидкость, а потом к ней принюхиваясь. — У меня не очень хорошее предчувствие, если честно. — Ты не обязан мне говорить, поэтому я могу только догадываться, что ты там себе напридумывал, — начал Тэхён, заранее зная, что Чон сейчас не готов делиться. — Поэтому просто не накручивай себя раньше времени. Ты сильнее, чем думаешь. Намного сильнее меня, и я всегда равняюсь на тебя, хотя порой мы такие придурки. Чонгук коротко кивнул, не отрывая взгляд от ран, и мягко усмехнулся. — И знай, что я всегда рядом и готов тебе помочь. Только скажи. Я всегда на твой стороне. Ты — мой лучший друг. — Спасибо, Тэ, — его губы слегка приподнялись в некой подобии улыбки, и Ким улыбнулся ему в ответ, продолжив что-то с усердием искать в аптечке. Нужно немного времени. -- К назначенному часу все гости были в сборе. Они расположились в гостиной за накрытым праздничным столом, который до краёв был забит едой и напитками. Мама Чонгука вряд ли управилась бы сама, поэтому ей помогали с готовкой соседки, которые были не просто её хорошими подругами, но и жёнами братьев мистера Чона. Вся улица так и кишила родственниками Чонгука: бабушки, дедушки, дяди, тёти, двоюродные и троюродные братья и сестры. Их можно было перечислять бесконечно, а улицу они прозвали между собой как «квартал оборотней», ведь на ней стоял только один дряхлый дом, внутри которого не было ни одного человека, способного оборачиваться в животного. И Чонгука мутило только от одного вида этой нахальной семейки. К вечеру он переоделся, надев на себя чёрную рубашку, которая едва застегнулась на нём, хотя до этого свободно болталась, и брюки в тон. Спустился вниз, где в проходе столкнулся с Тэхёном, которого ещё утром пригласил остаться на семейное торжество. — Я как раз шёл за тобой, — сказал друг воодушевлённо. — Кажется, все на месте, ждут только тебя. Чонгук кивнул, поправил волосы, и они вошли в гостиную, сразу остановившись около длинного стола. Ещё не все сидели на своих местах, некоторые стояли рядом в небольших группах, что-то с интересом обсуждая. Чон извинился перед Тэхёном и пошёл приветствовать родственников, принимая их поздравления с долгожданным обращением. Когда Чонгук разговаривал с дедом, слушая его монотонные советы о том, как правильно взаимодействовать с сущностью и приручать её, его окликнула мать. — Чонгук! Сынок, принеси, пожалуйста, два стула из кухни, — она рассаживала гостей, приглашая ещё не севших за стол. Миссис Чон остановилась около сына и недовольно взглянула на него, быстро добавив: — И почему ты разбросал в коридоре школьные тетрадки? Я отнесла их тебе в комнату. Чонгук едва удержал в себе подступающее к горлу отвращение, поджав губы. Он пообещал дослушать пожилого мужчину позднее и покинул комнату. Идя по коридору в сторону кухни, он отметил, что взволнованность матери передалась и ему, и мысленно успокаивал себя. Осторожно отклеив с рук лейкопластыри, Чонгук с восхищением заметил, что от ран не осталось и следа, кожа была как новенькая. На обратном пути он встретил своего двоюродного брата, выходящего из туалетной комнаты. — Привет! — Чон улыбнулся ему и, с лёгкостью поставив стулья на пол, протянул руку, которую тот с охотой пожал. — Я уже начал беспокоиться, куда ты подевался. Думал, что ты не останешься на праздник. Мама так суетилась весь день, чтобы всем было комфортно. Хосок лишь тихо хмыкнул. — Мне разрешили отлучиться на две минуты в туалет, не волнуйся, Чонгук-и. Чонгук закивал, стараясь искренне улыбаться, хотя сердце бешено билось в груди. Ему это, видимо, не очень удалось, потому что чувствовалась напряжённость со стороны старшего брата. Тот скованно дёрнулся, почесав руку, щёку и живот, и уставился на Чона нечитаемым взглядом. Они продолжали стоять друг напротив друга на расстоянии стульев. — Поздравляю тебя, — пробормотал его брат, наклоняя голову. Голос того звучал немного расстроенно и отстранённо. Чонгуку не нужны были доводы, чтобы узнать, из-за чего настроение Чон Хосока так изменилось, и поэтому Гуку стало не по себе. Он сдержался, чтобы не сбежать. Закончить разговор на этом месте было бы неправильно. — Я очень рад за тебя. — Спасибо, хён, — кажется, получилось слишком тихо, почти бесшумно, и Чонгук даже начал переживать, услышал ли Хосок, несмотря на то, что имел такой же прекрасный слух оборотня, как и он. Когда мужчина напротив кивнул, Чонгук облегчённо выдохнул, теребя спинку стула рукой. Можно было отступать. Он неожиданно вздрогнул, когда Хосок схватил его за локоть, сжимая. Хватка была настолько крепкой, что Гук почувствовал сильную боль, но пятиться не стал, опасливо глядя на старшего брата, глаза которого казались безумными. Он что-то прошипел сквозь зубы, втягивая ноздрями воздух, будто знал, чем Чонгук занимался несколько часов назад в ванной комнате. Хосок приблизился, напрягая челюсть, а потом злобно прошептал: — Не смей потерять её. Чонгук опешил и успел только громко сглотнуть, как в коридоре раздался громкий голос отца Хосока. — Хосок, почему ты так долго? — статный мужчина появился в тусклом коридоре, от досады размахивая руками. — Ты же отпрашивался только на пару минут, а они уже прошли! У тебя проблемы с желудком? Всё в порядке? Весь ужин Чонгук находился будто в прострации, слушая речь окружающих словно через туман и иногда вставая, чтобы поблагодарить за подарки и пожелания. Он вечно смотрел на Хосока, который сидел напротив него и никаким образом не участвовал в общей болтовне. Он не отрывал взгляд от тарелки, замкнувшись в себе, и тихо ел. Его рука дрожала, и эта вибрация передавалась столовому прибору, который он сжимал в пальцах. Мужчина успевал потерять с ложки почти всю еду до того, как засунуть её в рот, но его это совсем не волновало. Чонгук положил локти на стол и закрыл лицо руками, качая головой из стороны в сторону, когда торжественная часть их праздника закончилась. Теперь он понимал своего старшего брата больше, чем прежде. И было так странно. Он понимал. В груди что-то закололо, отдаваясь тупой болью в самом сердце, и то стучало с перебоем. Гук собрал в кулак ткань рубашки около груди, откинувшись на спинку и зажмурившись. Отец говорил, что так будет, пока его пара не будет рядом с ним. Сумасшествие. — Эй, всё в порядке? — поинтересовался рядом сидящий Тэхён. — Тебе плохо? — Нормально. Я в порядке. Не обращай внимание. Чонгук постучал по груди ладонью, увидел Хосока, замершего с ложкой во рту, и болезненно закрыл глаза. Непрошеные чувства зашептались в голове. Не смей потерять её. Не смей потерять её. Не смей потерять её. — Ты... из-за Хосока? — с любопытством спросил Ким, приближаясь к другу. Он тоже поглядывал на старшего брата Чонгука. — Он сегодня немного не в себе? — Помнишь, я тебе рассказывал об аварии, в которую попал мой брат десять лет назад? Тэхён ответил утвердительно. — Я только сейчас понял, что девушка, которая была с ним, была его парой. — И что это значит? — Что это значит? Чем дальше твоя пара находится от тебя, тем большую скуку и боль ощущает твоя сущность. Представь, каково это, когда твоя возлюбленная находится на том свете… Она с тобой везде и нигде. Связь не обрывается. Его три раза откачивали, два раза доставали из петли и один — из выкопанной могилы. Его не оставляют одного, у него несколько сиделок, — безэмоционально проговорил Чонгук, разглядывая свои ногти. Последние фразы он произнес тихо, чтобы Хосок не услышал его, хотя делать это было необязательно. По глазам Чона-старшего было видно, что мысленно он находится где-то далеко. Возможно, в другом мире. — Охренеть! — удивленно прошептал Ким. — А я, дурак, понять не мог, почему он так убивался. — И с этим нельзя ничего сделать? Может ли появиться новая пара или ослабнуть прежняя связь? — Никто не знает, как точно действует проклятие. Мы можем только надеяться и верить, что однажды Хосоку станет легче. — Находил ли кто-нибудь новую пару? — через некоторое время спросил Тэхён, засовывая в рот маленький бутерброд с рыбой, а потом вздохнул. — Извини, но я теперь всё время думаю об этом. — Кажется, в моей семье это было лишь однажды, но я не в курсе этой истории. Оставшийся вечер прошёл в суматохе. И Чонгуку требовалось немало сил, чтобы прийти в себя и выглядеть эмоционально устойчивым. К концу он изрядно вымотался и, попрощавшись со всеми, помог родителям прибраться в доме, после чего ушёл к себе. Включив свет, он остановился у окна и выглянул на улицу, распахивая плотные шторы. На улице уже было сумеречно, и лишь дом напротив выделялся среди темноты. На втором этаже было светло, но комната пустовала, что заставило Чонгука неожиданно удивиться. Гук не двигался с места в ожидании, держа в руках мягкую ткань. Дверь у соседки медленно открылась, и в комнату зашла девушка с миниатюрной фигурой. На ней была просторная белая пижама, на что Чон усмехнулся, ведь красивый пеньюар он точно не ожидал увидеть. Волосы были убраны в неизменный высокий хвост, но даже с ним они прикрывали лопатки. Ким Миён держала книгу одной рукой, не отрываясь от её страниц, а второй чистила зубы, водя зубной щёткой туда-сюда. Потом резко замерла и подпрыгнула, оставив книжку на столе. — Да-да! Ура! — Чон прекрасно слышал её и стоял с поднятой бровью. — Точно двинутая, — протянул он с непонимающим выражением лица. Чонгук молча следил за ней взглядом. Он стоял у самого окна, держа шторы открытыми, и в его комнате горел свет. Поэтому Миён требовалось одно лёгкое движение головой, чтобы поймать за постыдным подглядыванием своего дорогого одноклассничка. Спасибо её неповорачивающейся башке, что Ким не заметила его, иначе бы Чон немедленно припал пару раз головой к стене из-за собственной тупости. Когда Миён прекратила бормотать и, засунув зубную щетку в рот, снова зашагала по комнате, казалось, измеряя её, Чонгук не выдержал и с давлением закрыл себе обзор, резко разворачиваясь. Что-то скрипнуло, и гардина свалилась прямо на голову парню, издевательски шелестнув шторами. От удара Чон упал на колени и злобно замахал руками в попытках выбраться из ненавистной ткани, которая казалась бесконечной. Он обругал матом не только ботаничку из класса, но и производителей штор, гардин, гвоздей и окон. О себе, конечно же, и не вспомнил. Плашмя Чонгук выбрался из темно-серого лабиринта и встал, несколько раз пнув кучу ногой, как будто это могло как-то ему помочь. После этого в течение часа он егозил по комнате в полной темноте, потому что не желал палиться перед соседкой, которая уже успела вернуться из ванной и сейчас сидела на кровати, читая какую-то книжонку. Тёр шишку на затылке, шипя себе под нос. И какого хрена она не закрывала шторы? Чон рыкнул от подобных мыслей, растрепав волосы руками. С каких пор Чонгука стало волновать внимание и мнение Ким Миён? Этой… этой… Хлопнув дверью, он покинул свою комнату и вернулся в неё через пару минут с молотком в одной руке и железной банкой с гвоздями в другой. Чонгук залез на стул, который подставил к окну, и стал усиленно приколачивать гардину, делая чрезмерные махи рукой. Главное — побыстрее с этим управиться. Одновременно кричал родителям, обеспокоенно стоящим в коридоре, о том, что внезапно (а дело было за полночь) решил заняться ремонтом, но они, кажется, не очень ему верили, слушая его тихое бормотание о «вечно сующей свой нос в чужие дела заучке». Уже поздно ночью Чонгук наконец залез в постель. Укутавшись в одеяло, он завернулся в него как в кокон. У него торчало лишь лицо, а внутри было тепло и уютно, но заснуть не удавалось. Кряхтя и поворачиваясь с боку на бок, Чон уговаривал себя побыстрее провалиться в царство Морфея, сославшись на усталость, но внутренней сущности нужно было другое. Он насчитал две тысячи сто сорок пять штук Ким Миён, перепрыгивающей через забор, перед тем как неосознанно взял её конспекты, лежащие у него на прикроватной тумбочке. Чонгук уснул через несколько секунд, зарывшись в них, а выровненный лист с домашним заданием лежал у него под головой.