Будь ты проклят, Чон Чонгук!

Одержимость человеком может быть не только у оборотня.

— День с утра как-то не задался. Его голос звучал напряженно и холодно. Миен ласково прикоснулась к его щеке, на её лице была гримаса боли и какого-то нечеловеческого отчаяния. Чонгук вздрогнул, как от пощечины, отвернулся. Он не мог на это смотреть. Всё внутри него бушевало. И чувство такое, скребущее, режущее. Ноги еле держали, головная боль и усталость мгновенно придавили к полу. Его мутило. Очередная страница исписана. Перевернули лист. История двигалась к завершению. Они понимали всё по связующей нити, идущей от одного сердца к другому, чувствовали то, что бежало у них в крови, но не хватало слов. Коленки Миен дрожали, её сердце так громко колотилось в груди, что Чонгуку хотелось зажать уши, осесть на пол и закрыть глаза. Чон смотрел на неё с высоты своего роста, такую миниатюрную, хрупкую, его. Он никогда прежде не хотел кому-то принадлежать, но теперь… — Чонгук? — тихий вопрос. — О чём ты? О чём он? Чонгук не ответил. Миен безмолвно подняла на него голову. И это нужно было сделать, просто необходимо. Это не завершение. Это начало конца. Миен смотрела на него своими невозможными глазами, пока мысли то и дело сбивались с пути и путались. Её длинные волосы казались ещё чернее на контрасте с побледневшей кожей. И щёки потеряли всякую румяность, что опаляла их лица ещё несколько минут назад. Чернота подбиралась тихо, следила, прислушивалась к ударам сердца, хотела заглотить. И Чон покорно ждал, пока едкий туман из назойливых воспоминаний окутывал разум. Они всегда нервировали, издевались и намерено злили. У Чонгука неприятно скрутило живот, он потёр виски и заговорил: — История началась давно. Наверное, лет тридцать назад. Иногда мне кажется, что сам дьявол принимал в ней участие. С помощью проклятия он решил сыграть с нами в игру. История наших родителей стала прологом для нашей с тобой. Он выхватил из рук Миен рамку, которую она успела поднять и протереть рукой от пыли. На фотографии стояли и улыбались люди, так похожие на них внешне. Такие молодые и счастливые на фоне школы и с каким-то кубком в руке. — Мой отец и твоя мать, они учились в одном классе. Какое совпадение, правда? — с иронией в голосе спросил Чонгук, продолжая разглядывать снимок. — Мой отец был противником проклятия. Он часто мне рассказывал, как долго плевался от того, что ему надо будет обратиться, он не хотел. Возможно, кто-то убеждал его в этом. В семнадцать его волк решил, что пора проснуться. В то время он уже пару лет встречался с одноклассницей. — С одноклассницей, — отрешенно повторила Миен, Чонгук кивнул, замерев, как каменное изваяние. Они стояли на чердаке в тумане серебристой пыли, что поблёскивала в свете сверкающих молний, проникающих в маленькое окно. Девушка смотрела на него задумчиво. Было видно, что ей промелькнувшие мысли тоже не давали покоя, с такой жадностью она прислушивалась к каждому его слову, не возражала и не перебивала. А какими большими и бездонными казались её глаза. Чонгук даже отвернулся, не найдя в себе сил смотреть в эти золотистые дыры. — Он ей всё рассказал примерно за год до обращения. Вместе они надеялись, что она будет его истинной парой. Но сама понимаешь, этого не случилось. Мой отец избегал всех девушек, кроме одной, хотя понимал, что время не вечно и их всё равно отбросит на разные пути. Дни шли. А потом он поехал на другой конец города за рыболовной леской, которая до сих пор лежит нетронутой у нас в шкафу, где встретил мою маму. Она была младше на год и подрабатывала в магазинчике своих родителей по выходным. Мой отец так испугался, что убежал, бросив деньги на стол и забыв товар. Искал лазейки, отсрочку, но всё это было бесполезно. Ким Сиен не понимала этого, — Миен поёжилась от имени собственной матери, — она стала одержима идеей разорвать зарождающуюся связь, умоляла отца бросить мою мать и вернуться к ней, уверяла, что покончит с собой, если он оставит её одну. Её любовь стала безумием. Она отравляла им жизнь до дня соединения, когда порезала себе вены и отправила сообщение моему отцу со своими координатами. Скорая помощь, как видишь, успела вовремя. Мой отец бы не простил себя. Несмотря на все её выходки, он продолжал тепло относиться к ней. Друзьями остаться не получилось. После случившегося твою мать отправили заканчивать учебу в пансион для девочек в Сеул. Миен внимательно слушала его, что-то взвешивая и обдумывая. Она хмуро посмотрела на него, пряча дрожащие пальцы за спиной. — Ты мне снова не договариваешь, — утвердительно сказала Ким, её брови заломились. «Разве?» — говорил его взгляд. — Что произошло дальше? — Миен старалась дышать ровно. — Есть ещё то, чего я не знаю. По твоим глазам вижу. И чувствую здесь. Маленькая ладошка прямо над сердцем. — Думаю, надо присесть. — Чонгук! — Сядь, — припечатал он, его глаза расширились и раздраженно сощурились. Миг, и Чонгук взбесился. Он и так был на пределе. Чувства были накалены, и эмоции переполняли, но тонкая нить не выдержала и лопнула. Чон швырнул рамку обратно в коробку. Она с хлопком упала на дно, вызвав дрожь в человеческих телах. Ему надоело утаивать и молчать. Чонгук, блять, не мать Тереза, хватит с него милосердия. У него показались клыки и выпустились когти. Глаза почернели, чтобы пожелтеть. Медленно моргнул. Огненные глаза пялились на неё. Но… Он встрепенулся, опомнился и стушевался, когда Миен в упор посмотрела на него, в её зрачках был такой спектр эмоций, что он мог сшибить с ног одной волной. Она была такой живой, настоящей, без искусственности и отстраненности, что так присуща девушкам, которые кружили вокруг него, словно сороки. Ему стало спокойнее. Вся агрессия и гнев, что разжигались в нём секунду ранее, медленно потухли, накрытые всплеском чего-то тихого и успокаивающего. Снаружи послышался шелест гнувшихся от ветра ветвей, которые то и дело ударялись и скребли по крыше — тихий шум, убаюкивающий, так похожий на колыбельную для маленьких детей по ночам. — Ты, наверное, помнишь, что десять лет назад мой двоюродный брат, Хосок, он попал в аварию, — Чонгук говорил обрывисто и медленно. — Лес. Ночь. Дождь. Плохая видимость. Прямо под колёса выскочила женщина. Резкий поворот. Машину занесло. Дерево. Удар был очень сильный. Он не был там, но картинки то и дело бежали перед глазами, душили, давили, калечили. Закрыл глаза, его веки дрожали. Это то, что он носил все годы в себе, эту боль, ненависть, желание мести. Сердце сделало кульбит, упало в водоворот непрошенных мыслей, захлебывалось, билось. Совладать бы с внутренней бурей, успокоить волка, затаившегося в тени, уже совсем не дикого, ручного. Как давно? Насколько давно всё это сидело в нём? Ах, да. Ещё до первых издевок, до того, как впервые увидели друг друга. Миен смотрела на него, широко раскрыв глаза, как олень в свете мчавшегося автомобиля. Чонгук подавил тошноту, простояв несколько долгих минут, пока что-то внутри него, мерзкое, обретало форму, злобно ухмылялось и тянулось к нему, чтобы схватить за горло. Он сделал глубокий вдох. — Удар пришелся на пассажирскую сторону. И пассажир не выжил. Минджу была истинной парой Хосока. Они были так счастливы. Они же планировали свадьбу, — Чон поднял голову к потолку, смотрел на него так, будто тот сейчас же свалится обломками на их сгорбленные спины, пока что-то щипало в уголках его глаз. — Минджу была беременна. Хосоку об этом так и не сказали. Это… Он, — Чонгук поморщился, не найдя сил закончить предложение, и закрыл глаза, его лицо выражало внутреннюю борьбу и тревогу. В этом году нервы у него стали совсем ни к черту. Миен задышала чаще, не проронив ни слова, она сделала несколько маленьких шагов по направлению к нему, он чувствовал её взгляд на себе, кожа зудела и чесалась на открытых участках шеи и лба. Пальцы сжались в кулаки, ладони были влажными и холодными. Чонгук так сильно боялся пожалеть о сказанном, балансируя между отчаянием и надеждой. От страха кружилась голова. Что-то, что настойчиво грызло его, всё это время таившееся внутри, убивало в нем уверенность. В глубине сознания Чонгук ощущал себя маленьким перепуганным мальчишкой. Он готов был признать это. Миен держалась. Чон тяжело вздохнул и через время продолжил: — Та женщина отделалась ушибами. Врачи в унисон кричали, как ей повезло, родилась в рубашке. Какая удача, — ядовитый плевок в душу. — Но… ха! Она сама была за рулём. Угодила за несколько минут до этого в канаву, машина застряла, а она выбралась на трассу, побежала прямо под свет фар. Тест показал — была пьяна. Она, сука, была в хлам! Она убила беременную женщину и обрекла на вечные муки ни в чем неповинного человека из-за своих тупых прихотей! Убийца. Эгоистка, которая всегда заботилась только о собственных чувствах, наплевав на других. Он что-то бормотал срывающимся голосом, а потом замолчал. Стояли, словно колоколом оглушенные. И тишина вокруг, даже дождь прекратился. Чонгук медленно поднял веки и посмотрел диким взглядом прямо в глаза Миен, блестящие, глубокие. Слёзы медленно стекали по коже щёк. Она закрыла ладонью рот, у неё дрожала челюсть и стучали зубы. Тихие всхлипы. И слова, которые едва можно было разобрать. — И эта женщина — моя мать. Да. Правда вылетела быстро, буквы дольше копились и складывались в предложения. Простой кивок, как гром среди ясного неба. Врать и не договаривать уже не было смысла. Миен всё читала в его тёмных глазах, видела каждую деталь. Чонгук оттягивал этот разговор, как мог. Подкармливал своего демона ненавистью все эти годы. Ненавидел всю их семью, а особенно Миен, такую умную, прилежную и безумно похожую. Такая же. Такая же, как её мать! — Она виновна в той аварии, — получилось так хрипло, будто он кричал несколько часов подряд. — Роман с сынком прокурора сыграл ей на пользу. В протоколе из женщины она быстро превратилась в дикое животное, ведь в наших местах это не редкость. Волк чёрный, как воронье крыло, с белым пятном на загривке. Про него твоя мать наплела полицейским. Ведь из-за него она сбилась с пути, а не из-за бутылки водки, которую она залила в глотку перед тем, как сесть за руль. Слетела с трассы из-за отца, которого там даже не было, он мчался, блять, через весь лес на вой Хосока, пока его невеста умирала на его изломанных руках. Уходила, шепча, что всё будет хорошо, уже зная, что носит под сердцем его ребёнка, она просто хотела сделать сюрприз для всей семьи. А Хосок, глупый, не понимал, почему у неё изменился запах, смеялся, что Минджу резко полюбила клубничное мороженое, которое терпеть до этого не могла. Миен сделала неуверенный шаг. Ощущения были так себе. — Прости. Но Чонгук её не слушал. Отмахнулся, как от мошки, утопая в обрывках детских воспоминаний. Горестный всхлип, а потом она разрыдалась. Миен плакала так сильно, будто всё, что сидело внутри неё вырвалось наружу одним сильным всплеском. Её колотил озноб. Этот разговор ждал своего часа с того самого момента, как Чонгук понял, что его истинная пара — Ким Миен. — Мой отец первым прибежал на место аварии, он сделал всё, что было в его силах, достал тела из автомобиля, который был похож на груду металлолома. Хосока ломало от боли, но не из-за травм, полученных от аварии. У них было слишком мало времени. Нить истончалась с каждой секундой. Сирена скорой помощи уже была слышна в округе. И шанс… он был таким ничтожным. Миен порывисто выдохнула полушепот: — Мне так жаль. — Последние слова Минджу сказала не Хосоку, а моему отцу. «Не говорите ему о ребёнке». Она понимала, что… — Пожалуйста, прости. Прерывала, не могла больше слушать. Чонгук пожал плечами, его брови приподнялись. Он видел эти обломки не наяву, а только во сне. Но почему было так больно? Он не был там, но он был частью семьи Чон, они были стаей и всегда друг за друга горой. Они — единое целое. Один большой механизм. Терять недостающее звено всегда больно. Что-то сразу начинало работать не так. Его маленькое детское сердце слишком зациклилось на утрате и переживаниях, что носили взрослые. Но они смирились, а он — нет. Особенно после того, как узнал о мире оборотней и стал его частью. Понял, что значит потерять не просто члена своей семьи, а смысл того, чтобы жить. Он слышал леденящий смех Хосока на грани истерики, его плач и вой. Видел, что могло стать с самым веселым и жизнерадостным человеком, который олицетворял собой солнце. Иногда Чонгуку спалось плохо. Он видел её, такую похожую, стоящую у кромки леса в мокрой одежде, прилипшей к телу. Всегда смотрела, следила за ним, как кошка за мышью, улыбалась, презрительно кривя губы. Насмехалась над его беспомощностью. А потом он смотрел на свои руки, все в ссадинах, синяках, спёкшейся крови. Его колотило от ужаса. Вытирал ладони о ткань штанов, но грязи становилось только больше. Её всегда становилось всё больше, а ещё хохот, сначала был гнусавым голосом, а потом — её. Она была его тьмой, что приходила ночью, а он был её тенью, что следовала за ней днём. Чонгук ошалело моргал, когда первый раз увидел её в школе. Мелкая, как букашка, но волевая, бойкая, вечно сующая нос в каждую дырку в полу. С поднятым подбородком. Неестественно прямой спиной. Вежливой улыбкой. Ким Миен. Посмела исправить допущенную им ошибку, только это было её ошибкой. Спусковой крючок для правильной девочки. Такой правильной, как и её гребаная мать! Чонгуку хотелось орать во всю глотку. Это неправильно! Неправильно! Неправильно! Несправедливо… Чонгук пошатнулся и схватился за край стола, изо всех сил цепляясь за крошащееся дерево. Наломал дров, спичку бросил. Всё — гори. Было ли больно? Да, было. — Что? Как? — не понимала Миен, её голос дрожал, а ресницы слиплись от слёз. — Зачем? И это… — Нечестно? — оборвав, продолжил за неё Чон, он позволил ей прижаться к себе, уткнувшись носом в грудь. — Мы с ней так похожи. — Да, — не стал лукавить, Чонгук провел рукой по её плечу, растирая. — В тот год она часто приезжала, я хорошо запомнил её лицо, хотя был ещё мелким. — Я была такой же, — она растерянно взяла его руку в свою и переплела их пальцы. — Зачем она приезжала, ты тоже знаешь? Чонгук прикусил губу и вздохнул. — Хотела вернуть моего отца, сталкерила, пробралась в наш дом, била посуду, кричала, что все мы прокляты и гореть нам в аду. А такой выродок, как я, никогда ничего не добьется и только опозорит семью. Все эти десять лет она копила в себе эту грязь, чтобы вылить на нас. Только знаешь, что? Моя семья будет процветать и дальше, пока она будет гнить от зависти и никчемности. Я её ненавижу за всё: слова и действия, — и наша ненависть взаимна. Хотел бы я видеть лицо твоей матери, когда ты станешь частью нашей семьи, тогда бы до неё дошло, что наше проклятие сильнее, чем её. Такие суки с гнилью внутри всегда будут несчастны. Они способны только… — Желаешь позлорадствовать? — мрачно поинтересовалась Миен, отрываясь от его груди, толкнув в плечо. — Что? Конечно, нет! — Теперь понятно, почему ты так сильно возненавидел меня с первых дней, — Миен покачала головой, пошатываясь. — Прости меня. Девушка стояла, запрокинув голову, и смотрела в полном изумлении. — Миен. — Я не знала. Она отступала. Чонгук повторял её имя. Каждую секунду. Миен. Миен. Миен. Прекрати, послушай. — Мне так жаль. — Это не твоя вина. Чонгук раздраженно скривился. — Но ты винишь меня, потому что я на неё похожа! — грубо пояснила она. — Это не так, — он закрыл глаза, сделав вдох. — Сейчас я так не думаю. Я был глуп, мне нужна была причина, чтобы вымещать злобу. Ты не такая, как она. Теперь я вижу, что, кроме внешности, в тебе нет от неё ничего. Слышишь, эй? Миен отрицательно покачала головой, шагая назад. Она закрыла ладонью рот, снова сдерживая рыдания. — Все в школе говорят о нас. Ты на протяжении многих месяцев издевался надо мной, а потом вдруг снизошел с небес до меня. Я пытаюсь забыть об этом, выкинуть из головы, как страшный сон, но я не могу по-настоящему простить тебя. Умение прощать — делает нас людьми. Я пытаюсь, честно. У каждого должен быть шанс на исправление, но мне сложно, и я корю себя за это. Иногда по вечерам в моей голове всплывают нерадужные воспоминания. Разрисованные шкафчик и парта, сумка, набитая тухлыми яйцами, жвачка в волосах, твои слова. Бывает, я слышу их, как шелест ветра в приоткрытом окне. Мне не дают забыть, каждый в школе считает своим долгом напомнить мне об этом. Называют меня идиоткой и… твоей шлюхой. Каждая плитка в женском туалете напоминает мне об этом. Я обманываю тебя и себя, когда говорю, что всё в порядке. Ты должен знать, как твои действия сказались на моей психике, — в её голосе рокотала злоба и какая-то уверенность в собственных словах. — Сейчас мне жаль. — Слишком много сожаления за сегодня. Если бы жизнь не сыграла с нами в злую шутку, между нами ничего бы не изменилось. Чонгуку нечего было на это ответить. С пустыми воспоминаниями вряд ли бы они стали друзьями. Они бы просто стали людьми, чьи имена и фамилии значились в одном списке класса. — Это всё в прошлом. У нас неправильно всё началось. — Я чувствую себя обманутой, — Миен шмыгнула носом и расплакалась с новой силой. — Я так виновата перед твоей семьей. Они столько пережили. — Ты здесь ни при чём, — Чонгук вытянул руки вперёд, чтобы обхватить девушку и прижать к себе, но та отступала от него. — Не смей брать на себя ответственность за действия наших семей. А то, что делал я… Я готов добиваться прощения столько, сколько потребуется. У Миен был болезненный вид, бледность на щеках, пустота в глазах. Слова комом застревали в горле. — Мне нужно успокоиться и прийти в себя. Нет, не подходи! Чонгук махнул рукой, но схватил только воздух. Миен ускользнула от него. — Мне надо побыть одной и подумать. Тело парня само тянулось к её теплу, зарыться бы носом у основания её шеи, вдохнуть такой уже любимый запах и заскулить от нежности. Все эти разговоры и проблемы казались такими неважными, надуманными и глупыми. Хотелось просто забыть и никогда не вспоминать. Только оставить бы лёгкий поцелуй на плече и виске, утащить под одеяло и не отпускать до следующего дня, а лучше жизни. Вспыльчивый, импульсивный, наглый и дерзкий. И он хотел быть с ней. У Чонгука столько всего в чернеющих глазах из-за её слез. Ему бы могилу вырыть и залезть туда, знал, что он является их причиной. И забыть все слова на буквы «н» и «м». Ненависть? Месть? К черту, блять. К черту. К черту. К черту. И давно к этому пришёл. — Я мудак, но я больше не хочу быть им, — прошептал он и шумно втянул носом воздух, — особенно для тебя. Высокий широкоплечий здоровяк. Он настолько больше Миен, что мог поднять и сжать её в своих объятиях до размеров рисовой крупинки, впитать, соединить с собой, засунуть в своё сердце, туда, где ей самое место. Стой, не уходи, дай сказать, послушай. Смотри в глаза, тише. — Миен! — Я… я… — Стой! Эй! Остановись! Он зарычал. Миен пробормотала что-то невнятное и запнулась. Взахлёб, на грани истерики: — Нет! Всё произошло слишком быстро. У Чонгука зазвенело в ушах. Нет! Он рванул вперёд сразу же, как её тело наклонилось назад прямо над лестницей, ведущей на чердак, а ноги подлетели. А у Чонгука вся жизнь пролетела перед глазами. Он почувствовал острую боль в районе грудной клетки. Казалось, его тело разорвётся на части. Сущность молила, просила. Волк выл и клялся всегда защищать. В сердце закололо, и оно сбилось с ритма. Так больно. Миен успела только вскрикнуть. Как вдруг: — Поймал! Мужчина словил хрупкое тело девушки у самых ступеней, ловко подставив ладонь под голову, уменьшая возможные удары до минимума. Держась за косяк, Чонгук сполз на пол, его шатало и трясло. Миен оторопело таращилась на отца Чонгука и плакала, она больше испугалась, чем ушиблась. — Спасибо, — с волнением прошептал Чонгук. На него так внезапно нахлынули эмоции, что не смог сдержаться. Он едва успел отвернуться, чтобы никто не заметил его слёз. — Что здесь..? — мама Чонгука остановилась у нижних ступеней, не договорив. — Я за аптечкой и ромашковым чаем. Тьма отшатнулась, отпрянула, озираясь. Сама испугалась сильно. И вернулась жизнь в дом.