Будь ты проклят, Чон Чонгук!

На первом этаже начинал закипать чайник. Звон посуды. Тихие шаги. Монотонно озвучивались новости из включенного телевизора. Кто-то перебирал бумаги. Наверное, отец Чонгука. Вокруг была жизнь. А её смысл здесь, около сердца. Шмыгнула тихо носом, протёрла покрасневшие глаза, пока Чонгук прижимал к себе едва трясущиеся плечи. Такой весь из себя. Крутой, уверенный, а у самого сердце чуть не остановилось. Готов был заплакать как мальчишка, уронивший только что купленный шарик мороженого. И до сих пор больно, боязно. Волк уши навострил, уткнулся носом в грудную клетку, чтобы вот так, близко-близко. Проклятие меняло изнутри не только тело, но и характер, закаляло, воспитывало, заставляло смотреть на обыденные вещи под другим углом, соединяло то, что соединить было невозможно. Вот они, смотрите, главный пример, две детали мозаики из разных картин. Чонгук свободной рукой приобнял Миен за голову и вплёл пальцы в волосы на её затылке. Он гладил её кожу, шумно втягивал носом воздух. Дышал и надышаться не мог. Прижался ближе, оставил лёгкий поцелуй на виске и прикрыл тяжелые веки. Теплота такая приятная и солёная на губах. Они сидели у подножия лестницы, что вела на чердак, и не смели пошевелиться. Чонгук облокотился на ступени, между его ног, всё реже подрагивая, уместилась Миен. Прервать долгое молчание она решилась первой. Повернув голову, Миен сказала вполголоса: — Я очень редко позволяю себе плакать, а тут ещё так… Не смогла сдержаться, — не врала, согнулась, положив голову Чонгуку на плечо, которое казалось для этого просто идеальным. — И я не понимаю, почему слёзы снова накатывают. Чонгук открыл помутневшие глаза. Миен тихо хлюпнула носом и прошептала что-то неразборчивое, сжимая ладони в кулаки. — Эй, всё в порядке, — Чонгук убрал закрывавшие лицо волосы девушки за ухо, невесомо дотрагиваясь до кожи. — Наша связь укрепляется. Эмоции могут быть нам неподвластны. Пойдем ужинать. Можем чай попить или кофе. Может, просто воды? И не будем сегодня больше грустить. Мы пережили и так слишком много драмы. — Да, согласна, и ещё все поняли, что я, оказывается, такая плакса, — Ким шмыгнула опухшим носом, отодвигаясь от Чонгука, — но я не смогу остаться. Мне нужно всё обдумать. «А чем ты занималась сейчас?» — так и вертелось на гадком языке. Думать. Подумать. Обдумать. Какие же бесячие слова с привкусом кислоты. Она сконфуженно улыбнулась на его взгляд. — Миен-и, иногда ты слишком много думаешь. Расслабься. Ты можешь накричать на меня, ударить, но не держи всё в себе. Хочешь плакать? Плачь. Поговорить? Я согласен. На этот раз мы не будем молчать. Я прислушиваюсь к твоим словам и стараюсь меньше вредничать. Возможно, Чонгук позволял себе думать слишком много, а Миен — ещё больше. Варился каждый в персональном котле мыслительного процесса, и так по кругу, из раза в раз. Но время прошло. Всё? Пора отпустить. Начать жить. Миен молча хлопала глазами, но потом все же отрицательно замотала головой. — Но я всё равно не могу, — настаивала на своём. Чонгук с тихим вздохом ждал продолжения. Глаза он, честно, пытался не закатывать и держал зрительный контакт. — Мне нужно привести себя в порядок, — она взяла его лицо в маленькие ладошки и повернула в другую сторону. — Отвернись. Сейчас я выгляжу как рыба-капля. И сама отвернулась с такой уверенностью, будто решила больше никогда на него в жизни не смотреть. Он тихо прыснул, получив толчок в бок с недовольным «эй». А сам только теснее. Тело к телу. Глубокий вдох. До боли в рёбрах. Хорошо. — Миен? — позвал Чонгук вопросительно. И когда только имена друг друга стало произносить так легко? Она смотрела куда-то в пространство перед собой. — Мы уже пришли к выводу, что я налажал. И я вообще чемпион «говоритьиделатьнеподумав», — сказал он одним длинным словом. Девушка продолжала не обращать на него внимание, пока Чонгук, навострив слух, прислушивался, но не мог разобрать, о чём шептались родители внизу. Вскоре они затихли, и его мама громко спросила: — Вы спускаетесь? Витаминный чай готов! Миен сидела так тихо, будто заснула, но она внимательно смотрела на него. Чонгук накрыл её щеку ладонью и провёл большим пальцем, уточнив: — Встаём? Умоешься, а потом спустимся к столу. Мои родители долго ждали этот ужин, чтобы познакомиться с тобой поближе. Наверное, с моего рождения, они знали, что рано или поздно я обращусь. Его брови поползли наверх в немой просьбе. Девушка медленно кивнула, приподнимаясь, она всё время проваливалась в мысли, задерживаясь взглядом на одной точке. Ванная комната была в конце коридора, и Чонгук взял Миен за руку, направляя её, переплёл их пальцы. Когда он открыл дверь и включил свет, она заговорила. — Знаешь, твой отец такой статный мужчина. Он как главный герой в дораме, когда идёт, то вслед ему оборачиваются. Мой папа не такой. Он щуплый, у него тонкие руки, узкие плечи, крупная голова и маленькие глаза. И рост у него ниже среднего. Я всегда догадывалась, что она не любила его. Мой папа совсем не похож на твоего. Мама выбрала его намеренно. Он абсолютная противоположность твоему отцу. Но, возможно, это получилось подсознательно, таким образом она пыталась забыть мистера Чона, построить собственную семью и убрать из жизни всё, что так напоминало о нём. Чонгук молча дослушал умозаключения Миен и включил кран. — Спойлер: не получилось, — попытался пошутить он. — Наверное, ты права. Но есть ли смысл продолжать о них разговор? Невооруженным глазом видно, что мы — отражения наших родителей. Нагнувшись, Миен набрала полные ладони ледяной воды и умыла лицо от следов получасовых рыданий, не поднимая взгляд от дна раковины. Она шумно дышала, пока крупные капли скатывались по её покрасневшей от прилива крови коже. — Смотри, — Чонгук уставился на себя в зеркало, встав вплотную к девушке. — Проклятие свело нас, а не их. Оно помогло нам раскрыться, узнать друг друга, открыть в себе то, что мы прятали за семью печатями. Мы — это мы. Даже если напоминаем других. Миен выпрямилась. Чонгук улыбнулся её отражению. Ты согласна? Скромный кивок. Да. — Не верится, что ты умеешь так разговаривать. — Вообще не верится, что я умею говорить? — с иронией уточнил Чонгук, и Миен тихо усмехнулась. — С каждым днём то время, что было до проклятия, стирается и отдаляется от меня. Как будто память подводит. Такое чувство, что я — это я и не я, свой и чужой. Чёрт тебя дери, я не знаю, как это точно объяснить. Но я точно больше не тот Чонгук, что кидался в тебя клочками бумаги на уроках. Чонгук взмахнул руками и, сложив их на груди, опёрся ягодицами на край белоснежной раковины. — Мне всё больше кажется, что мы знакомы тысячу лет и никогда до этого не враждовали, — он замер, поспешно добавив: — Помни, что я сделаю всё возможное, чтобы те воспоминания больше не делали тебе больно. — Я буду помогать тебе, — отозвалась Миен. — И я тоже не узнаю тебя прежнего. Может, сейчас это, наоборот, ты, настоящий. А то, что я говорила тебе до этого… Я не злопамятная. Я просто не хочу, чтобы в одно ухо мне шептали «нравишься», а в другое — «ненавижу». Без лицемерия, Чонгук. Будь честен со мной. Она запнулась на последнем предложении, её голос сошёл на нет. Обернулась к нему, коснулась рукой ткани футболки около сердца, сжала, будто это было способно удержать её на плаву. Чонгук согласился. Всё, что он делал с Миен ощущалось каждый раз по-новому, он не привык быть таким, но в топку прошлое. — Хорошо, я понял тебя, — спокойно произнес Гук. — Я не обещаю и не могу обещать, что буду вести себя как ангелочек. Во мне изначально не было заложено ничего ангельского, но я встал на путь исправления. Иногда мне приходится переступать через себя, а бороться самим с собой самое сложное. Тут ещё сущность даёт огонька, — притянул Миен за подбородок к себе. — Но запомни, что я тебе сейчас скажу, и запиши себе на подкорке, потому что повторять я не буду. — У тебя что, — возмутиться Миен не успела: Чонгук шикнул на неё, зажав рот пальцем. — Не перебивай. Я до сих пор пребываю в шоке, максимально мягко выражаясь, от всей этой ситуации с проклятием, но тот день, когда ко мне завалились родители, чтобы сообщить, что у меня будет истинная пара, кажется уже далеким сном. А ещё знаешь, — он не злился, но голос его шипел, еле слышным шепотом залезая в уши, — ты такая упёртая, занудная, порой невыносимо душная, что я просыпаюсь по утрам и думаю, как ещё не задохнулся. У меня просто отшибло мозг. Почему мы оказались связанными? Так было заложено изначально? Или что-то послужило спусковым крючком? И прости меня, но иногда ты просто дура. Идиотка с заводскими настройками самопожертвования и синдромом «умру, но всем в округе помогу». До чего же ты правильная, иногда до тошноты. Да, это так. А ещё твой хвост. Шея. Изгибы ключиц. И этот блядский блеск для губ, — Чонгук уставился нечитаемым взглядом на её губы, — сплошная химия, а на вкус ещё хуже. Миен недовольно зыркнула на него и попыталась вырваться, но Чонгук не отпустил ее, притянув за локоть к себе. И эти еле произносимые слова. — Но я не понимаю, как я раньше дышал без этого и ходил по грёбаной земле. То, как ты хмуришься, бубнишь, когда не успеваешь ответить первой, кусаешь губы и улыбаешься так, с ямочками на щеках, всё это выжжено на моих внутренних сторонах век. Но, упаси Боже, если эти воспоминания, какие-то совершенно особенные, вдруг сотрутся навсегда. Я так к тебе привык, заучка, — другим, таки-и-им тоном. — Ты умная, храбрая и проницательная. — Дура, — глухо сказала Миен в плотно лежащую на губах широкую ладонь. Чонгук держал аккуратно, но крепко. — Да, невозможная. С колким взглядом и мягкостью кожи. И я так эгоистично хочу тебя себе. Везде. Всегда. Для себя одного. Ким обиженно надулась, приподнимаясь на носочках, чтобы заглянуть Чонгуку в глаза. Тот прищурился, навострив слух. Ожидание приговора. — Я не могу определиться, что мне с тобой сделать: ударить или поцеловать, — медленно растягивая слова, произнесла Миен, когда Чонгук отошел от неё, позволив вдохнуть полной грудью. — Но, скорее всего, первый вариант. Беги. — А я быстро бегаю, — с осторожностью отозвался он, быстро отскочив, когда Миен потянулась за ним рукой. Вспышка. Чонгук вздрогнул. Полувздох. — Я всё чаще вижу её, — только и сказала Миен. Потому что линия, иногда искрящаяся, иногда блёклая, иногда нечёткая, но такая видимая, тянулась от Чонгука к Миен. Спускалась от его сильной груди, шла от самого сердца, огибала торс и тянулась к её узкой груди, проникала в самое сердце, завязывалась узлом. Их струны души хотели быть ближе. — Сделай так ещё раз. И в груди защемило. Миен осторожно прикоснулась подушечкой пальца к натянутой нити, и та не рассыпалась. Мягко провела вниз как по струне гитары, и она задрожала. Послышался тихий звук. Протяжный стон сквозь сомкнутые губы. Чонгук шумно выдохнул через нос. — Ты чувствуешь? — почему-то шёпотом спросила Миен. — Это приятно. Так тепло и спокойно. Связь оборотня и его истинной пары. Назад пути нет, они переступили границы, а за спинами дверь закрылась на засов с обратной стороны, чтобы не открыться и назад не убежать. Сердце к сердцу. Душа к душе. Единство такое, что своего ничего не осталось. Всосались друг в друга, заполнили пустоты, почти всё, осталось немного. Так ощутимо. Через несколько секунд Чонгук обрёл дар речи и глупо повторил: — Да. Это очень приятно. И сердца пропустили удар. — Давай будем настоящими, — у Чонгука каменное выражение лица, но в глазах так много всего. Смотри, всё на ладони. Наклонился, задержав взгляд на её губах. Миен медлила, хотя ответ был очевиден. — Давай. — Давай поцелуемся. Чонгук поменял их местами, прижимая Миен за поясницу к краю раковины. Ему хотелось выть, потому что так зависеть от кого-то — это больно. Нельзя падать, тонуть в другом человеке: не выбраться будет. Но в его случае только так — самая настоящая одержимость. Без Ким Миен он уже просто не мог. Он только догадывался, что так будет, но сейчас он весь в ней, и это никогда не остановить. Волк задыхался от их близости, и Чонгук, сдерживая дрожь, тоже. — Давай. О, да. Каждый раз, как первый. Миен неловко придвинулась ближе, ловя его дыхание своим. Чонгук притянул её к себе, касаясь губ в лёгком поцелуе. Лишь прикосновение губ, но такое нужное. Он чувствовал, как дико трепыхалось её сердце. У самого все внутренности раздулись, готовые вот-вот лопнуть как воздушный шар. Дрожащие ресницы напротив требовали отдельного поцелуя. Чонгук ловко спустился ниже к скуле, влажно скользя по линии челюсти и уходя на шею. Губы ниже по коже, а на ней уже высохшие слёзы. Стереть. Убрать. Слизав их, он довольно отстранился, удерживая обмякшую Миен за тонкую талию. Она и не хотела отстраняться. — Когда ты рядом, хочется просто прижимать тебя к себе, — Гук провёл рукой по спине между лопаток, оставляя ладонь лежать на пояснице. Внутренней сущности просто хотелось обнять свою пару, зарыться в тёмные волосы, успокоить, защитить, и Чонгук всё чаще шел на поводу без какого-либо сопротивления. — Хорошо, — как болванчик кивнула Миен, находясь где-то не здесь. — Тебе нравится слышать это? Нравится видеть то, что ты делаешь со мной? Медленно подняла на него глаза. Значит, нравилось. — Ты такая сладкая девочка, — он ещё раз погладил её по позвонкам. Отвернулась, когда Чонгук потянулся к ней губами, подставила щеку, проказница. — Прекрати, ты говоришь как герой второсортных романчиков. — А ты как будто не читаешь такое, — у него блестели глаза. — Конечно, нет. И сердце уже у ног. Чьё и у кого, попробуй разбери. — У тебя уши покраснели, — нагнулся и в самое нутро. — Я видел, как ты занимаешься этим. — Не видел, — Миен задумалась, кусая губы, и резко подскочила от негодования. — Ты что, следишь за мной? Катастрофа вселенского масштаба. Ким засуетилась, но раздуть спор она не успела, потому что отец Чонгука вклинился в разговор (на радость самому Чонгуку), позвав их к столу, а то «все плюшки остынут, пока вы там милуетесь». Высказаться Миен так и не смогла: Чонгук её тащил буксиром на первый этаж, витая где-то в облаках, не отвечая на потуги его как бы девушки. Так что эта самая девушка сидела мрачнее тучи на высоком стуле, покрывалась красными пятнами, неловко улыбалась и кивала на хлопоты хозяев дома. Она вяло поела салат и кусочек пирога, при любом удобном случае подрываясь помочь на кухне. — Почему ты такая угрюмая? — спросил мистер Чон обыденным тоном, подливая в свою кружку горячую воду. — Ты до сих пор не очень хорошо себя чувствуешь? Дать таблетку от головной боли? Делать вид, что он не слышал ничего, чем они с Чонгуком занимались наверху, у него получалось отлично. Миен не успела открыть рот, как мама Чонгука спохватилась. — Ты наконец-то рассказал? — спросила она, уходя на кухню, следующие слова она уже выкрикивала из неё: — Давно пора! Миен же нужно подготовиться. — Подготовиться? К чему? — девушка вопросительно посмотрела на Гука. К этому моменту миссис Чон вернулась, и они втроём стали пялиться на него во все глаза, приподняв брови. По бегающему взгляду Чонгука Миен поняла, что его мать сболтнула лишнего. — Это точно последняя новость, — капитулируя, он поднял руки. — Больше никаких сюрпризов. Скажу сразу в лоб. В день соединения оборотень обращает свою пару, а не просто ставит метку. Признание парня заставило её впасть в ступор. — Что это значит? — прохрипела Миен, обхватывая кружку с остывшим чаем. Чонгук вздохнул. — Ты не станешь полноценным оборотнем, — включилась в разговор мама Чонгука. — Из-за своей слабости женщины давно утратили способность обращаться, хотя о том, что мы могли перекидываться, ходят лишь легенды. Подождите, разве в дневнике не было сказано об этом? — Нет, — тихо подтвердила девушка. — Там не хватает последних страниц. — Но на последних страницах не было ничего примечательного, — отозвался отец Чонгука, — Кроме сотни строчек «я люблю тебя» на разных языках мира. Однажды наш предок поссорился со своей парой и вырвал листы, заявив, что любит её уже не так сильно, как прежде. Миссис Чон хмыкнула. — Конечно, в этот же день листы были вложены обратно, потому что он понял, что накосячил. Ох, уж эти мужчины, что с них взять. Но, видимо, несколько листов все же пропало: я помню, что читала об этом. Кто в последний раз брал дневник? — спросила она мужа. — Юнги? — протянул он, потирая подбородок указательным пальцем. — Думаю, это был он. Готовится к будущему обращению Мин Юнги-младшего. — Мин Юнги-младший еще слишком мал для подготовки. Нужно выяснить, когда и для чего он брал дневник. Наверняка где-то дома посеял несколько страниц, пусть поищет. — У Юнги-хёна просто богатая фантазия, — сказал на ухо Миен Чонгук, — он сына назвал в честь себя любимого: такого же мелкого и противного. Мне рассказывали, что до обращения он был именно таким. — Ты был таким же, — невозмутимо отметила его мама, пожав плечами, и обратилась к Миен. — Наверное, Чонгук тебе рассказывал, — ей так и хотелось ответить, что в значимые моменты он предпочитал держать язык за зубами, — у нас в семьях низкая рождаемость. Чаще всего оборотни могут иметь только одного волчонка, реже двух, если альфа наделён достаточной плодовитостью. Как правило, это вожаки стаи. Но бывают и исключения. И девочки рождаются очень редко — они не обращаются, оставаясь людьми. — У мистера Мина три ребенка, — вполголоса подтвердила девушка, припоминая разговор с доктором в больнице. — Да, — миссис Чон тепло улыбнулась и призналась: — И это большая радость. Семьи оборотней очень любят детей, и неважно будущие они волчата или нет. К сожалению, из-за перевоплощения у женщин ухудшается репродуктивная функция. Это то, чем приходится жертвовать. Иначе проклятие бы не было проклятием. Зачать и выносить ребенка становится сложнее, хотя это и несправедливо. Такова цена истинных пар. Конечно, ты не сможешь перекидываться в волка, Миен-ши, но у тебя будут идеальные слух и зрение, ты станешь более выносливой. Мы — внутренний каркас сущностей альф. С нами они всегда сильнее. — И… мне будет больно так же, как Чонгуку? — Всё предельно просто. Чонгук тебе поставит метку, — на этом моменте щёки Миен приобрели нездоровый бордовый оттенок, — после этого у тебя на теле появится клеймо — отличительный знак, который у потомства оборотней с рождения. Как только оно появится у тебя — ты станешь частью нашего клана. Это не так уж и больно. Если смотреть по шкале интенсивности боли, то это сравнимо с рождением ребёнка. Миен задохнулась, чувствуя, как к горлу поднимался комок. Чонгук накрыл её ладонь своей, стараясь успокоить и показать, что он всегда будет рядом. Он просто сидел рядом и держал за руку, но девушке стало легче, будто все иголки, воткнутые в грудь, разом вынули, и вернулась способность дышать. — Тем более, у тебя не будет времени думать о какой-то боли, у тебя будут заботы поважнее, — подытожил мистер Чон, на что Миен ошарашенно округлила глаза, кажется, окончательно потеряв дар речи. — Хотя я неделю пролежала с высокой температурой и слабостью во всем теле. У меня не было даже сил поднять руку, — хмыкнула женщина. — Я же носил тебя на руках. — И это был последний раз, когда ты делал это, дорогой, — она потрепала его по щеке. Уголки их губ дрогнули. — Ты забрала у меня самое дорогое, — мистер Чон нагнулся к жене, подмигивая. — Да, мама, молодец, — заметил Чонгук, отхлёбывая из своей чашки, — человеческие сердца сегодня востребованы на чёрном рынке. — Чонгук, не ёрничай! — возмущенно прикрикнула она. — Иногда они просто невыносимые, — сказал он Миен. — Когда у них такое настроение, я стараюсь с ними не контактировать. — Не слушай его, — посмеиваясь, миссис Чон предложила Миен ещё чай, но та отказалась. — Сходите к бабушке, Миен будет интересно послушать легенду о том, как женщины потеряли способность обращаться и иметь большое потомство. Она заканчивается пророчеством, которое передается из поколения в поколение: «когда женщина сможет поменять свой облик вновь, придёт мир и покой в наш дом». С этой сказки, может, и не совсем сказки, начинается знакомство с нашим кланом. Когда я была в твоем возрасте, я с открытым ртом слушала рассказы о волках, особенно об историях любви. У Чонгука дёрнулся уголок губ и тихое «сходим», а потом посмотрел так глубоко, не моргая. Так умел только он. На лице девушки расцвела открытая улыбка, все переживания ушли на второй план. Родители Чонгука не были настроены на неё враждебно, улыбались в ответ и принимали. Это странно, но ужин получился по-настоящему семейным. — Миен, — женский голос остановил её, когда Ким составляла посуду в шкаф. — Я очень рада, что ты станешь частью нашей семьи. — Спасибо. «Я тоже», — осталось не озвученным. Но здесь и не требовалось слов.

***

— Оставайся сегодня у меня? Дни шли. Чонгук приходил по ночам. Открытое окно было молчаливым разрешением. Такое приглашение только для него одного. — Нет, — не думая, отказалась Миен, — но от тебя мне не отвертеться? Ютясь в одной постели, он каждый раз прижимал девушку к себе, словно однажды он проснётся, а она уйдет навсегда. Дышал её воздухом и быстро засыпал под убаюкивающие ритмы её сердца. — Подвинься, ты занимаешь всю кровать, — Миен заёрзала, укрываясь одеялом. — Не могу, — раздалось тихое у самого уха. — Почему? — За моей спиной растянулся кот. Губы Миен задрожали, она сдерживала смех, но всё-таки тихо хихикнула. — И это смеётся человек, который назвал рыжего кота Волчонком, — хмыкнул голос сзади. Миен бы посчитала это за оскорбление, но не в этот раз, когда они лежали в ночи на одной кровати, плотно сцепленные ногами. — Извини меня, — с иронией вылетело из Миен, но весь порыв тут же погас, и она почти сдалась, пока рука Чонгука медленно опускалась по её животу, приподнимая рубашку, и гладила тёплую кожу. Продолжила она значительно тише: — Я тогда была на грани истерики, и это моя благодарность тебе, имей совесть. — У меня нет совести, — выдохнул Чонгук, вжимаясь головой у основания её шеи. — Пойдешь завтра со мной кое-куда? Горячие ладони продолжали трогать её живот, проходясь по кромке пижамных штанов, из-за чего держаться в сознании было сложно. Но Миен сдалась окончательно. Конечно. Конечно, она пойдёт. И неважно, куда идти. Главное — с кем. Тишина, вокруг царствовала ночь. И только полоса света пробилась в темноту, медленно к кровати подошла, поднялась по деревянной ножке, окутала тела, огибая каждый бугорок тёплого одеяла. Проникла внутрь. Зашипела — обожглась. Взбудоражила волчью кровь и пустилась по венам, пока рука сквозь сон только ближе притягивала. Всё ближе, ближе, ближе. Скоро. Это случится скоро.