Батарейка

POV Егора. Я слушал рассказ папы Турзо и чувствовал, что меня просто трясёт от боли за него и ненависти к глинтийцам, сотворившим такое. А потом я спросил: - А ты знаешь, кто… Кто был тот Благородный гад, который сотворил всё это? Папа обнял меня, погладил по волосам и кивнул: - Твой папа Норгейль нашёл всех, кто участвовал в этой вылазке. И они успели перед смертью пожалеть о том, что сотворили. Очень сильно пожалеть. Твой папа был не просто в ярости… Я долгое время был между жизнью и смертью, если бы не Целители… Я бы не выжил. Но у меня было ещё три сына. Был любимый Супруг, который сошёл бы с ума, потеряв ещё и меня. И я заставил себя жить. Но не было ни единого дня, чтобы я не вспоминал о тебе. Не думал о том, как ты растёшь… есть ли у тебя еда, дом, игрушки… Я верил, что ты жив. И Норгейль верил. Наши друзья считали, что мы немного сумасшедшие из-за этой веры. Но они уважали наше горе. А что касается Благородного – он был единственным, кому удалось ускользнуть от мести твоего отца… - И он до сих пор жив? – вскинулся я. - Тише, тише… - мягко сказал папа, снова обнимая меня, - да, жив. Но, судя по вашим рассказам, ты прекрасно рассчитался с ним за всё. Это Вингорх. Вингорх? Да, я знал, что Вингорх – та ещё гадина, но чтоб до такой степени… Эх, мало его черепицей тюкнуло. Хотя… Дальхем в качестве сиделки… Дальхем, которого подвергли по приказу мужа групповому изнасилованию… Да, он сделает всё, чтобы муженёк чувствовал себя в своей тарелке. Нет, Великий Господин определённо был в ударе, благословляя этот союз. Тем временем папа поцеловал меня в макушку и заявил: - А теперь - всё-таки попробуй заснуть. Завтра должны приехать Целители – а, зная эту троицу, могу определённо сказать, что приедут они ни свет, ни заря. Но это и к лучшему. Этот бедный мальчик настрадался без ног и рук – пусть поскорее обретёт то, что потерял. И я в очередной раз поразился широте души Турзо. Сколько человек смогло бы пережить подобное и не сломаться? А сколько из них не возненавидели бы всех глинтийцев без разбору, как бешеных собак? Но Турзо жалел всех, кому довелось страдать в жизни. Жалел от всей души. Так что я обнял папу в ответ, пожелал ему спокойной ночи, положил голову на подушку, и заснул. Ика, тихо сопящий рядом, почуяв, что мы всё-таки угомонились, свернулся в клубок у меня под боком. И, честное слово, мне ни разу в жизни не спалось так сладко. Когда я проснулся, в чисто вымытые стёкла комнаты уже било утреннее солнце. Я понял, что проспал не так уж и долго, но этот короткий сон странным образом освежил меня и укрепил мои силы. Я чувствовал, как меня переполняет энергия… Точнее, это была Сила, удивительным образом восстановившаяся за одну ночь. Я пошарил рядом, но Ики не нашёл, и решил, что этот непоседа уже отправился искать сладкое–вкусное или погулять в саду. А ещё я наконец-то разглядёл свою комнату, и она мне понравилась гораздо больше, чем спальня в замке братьев Дальхема. Светлые окна, обои с едва намеченным геометрическим рисунком, простая мебель из тщательно отполированного дерева – отполированного так, чтобы подчеркнуть естественный древесный рисунок, мягкий ковёр с узором, напоминающим узор на обоях, плотные шторы – и всё это тёплых оттенков от топлёного молока до молочного шоколада. И никаких дурацких золотых накладок, обильной роскошной резьбы и камушков, украшавших мебель в замке братьев. Мои родители явно обладали хорошим вкусом. Я так тщательно рассматривал комнату, подмечая все нюансы, потому что это была первая лично моя комната. Совсем моя. Не считать же своей спальню в замке братьев Дальрина с зеркалом для слежки на стене. А ещё на стенах висело несколько картин – все в простых деревянных рамах, в тон мебели. Одна из картин изображала лес, другая закат на море, а третья – мальчика со свирелью, сидевшего на краю каменного колодца. И были цветы на небольшом столике в керамической вазе – живые и свежесрезанные. И тут я окончательно понял, что я - дома. Тут в дверь постучали. Я поспешно прикрылся одеялом и разрешил стучавшему войти. Я думал, что это кто-то из слуг, но это был папа Норгейль. - Доброе утро, сынок! Я не разбудил тебя? - Нет, папа – бодро ответил я, - я как раз проснулся. Я не слишком проспал? - После всех ваших приключений ты имеешь право немного отдохнуть, – добродушно улыбнулся папа, - и нет, ещё не поздно. Слуги встали только недавно, сейчас тебе помогут одеться, а потом спускайся вниз. Мы будем завтракать, а после завтрака прибудут Целители. И, потрепав меня по голове, так что мои волосы совсем уж запутались, папа собрался выйти. Но я удержал его: - Папа, мне так понравилась эта комната. Спасибо вам обоим. - Не за что, сынок. В нашем столичном доме для тебя приготовят комнату не хуже. - А... а мы поедем в столицу? - Конечно. Но пока поживём немного здесь. Тебе надо привыкнуть, освоиться, твоим друзьям определиться и получше узнать наши обычаи и законы. Но в столицу мы переедем непременно. Вам всем нужно учиться, а, кроме того, Турзо очень хочет представить тебя своему брату Абигеллу, твоему дяде. Эта фраза прозвучала достаточно торжественно, и я насторожился: - А… а кто у меня дядя? В ответ папа ободряюще улыбнулся и заявил: - Твой дядя Абигелл – тридцать третий Отец Фэрхов. Лицо у меня, видать, стало офигевшее, потому что папа рассмеялся и добавил: - Не бойся, малыш. Абигелл хороший человек и отличный правитель. Да и с его сыном ты знаком – характером он весь в отца. - С сы… - удивился я, - Лорик? - Лорик, да. Вот Абигелл удивится, когда Лорик представит ему свою Пару. Он уже думал, что сын не остепенится – всё будет приключения искать, а тут такая радость. - И… и его не смутит, что Сканти - глинтиец? - Нет. Тем более, что сразу видно, что они - Пара. И папа немного ехидно улыбнулся и оставил меня переваривать новости. Ничего себе компот! Мой папа – младший брат правителя фэрхов… А Лорик – его сын и мой двоюродный брат. Ну да, он ведь говорил, что мы родственники. Вот ведь темнила. Ага, и насчёт остепениться – что-то мне подсказывает, что эта неуёмная парочка будет искать приключения на свои задницы уже вдвоём. Вот будет веселье… Ой-ой-ой… Пока я так раздумывал, в комнату вошёл давешний слуга, представившийся, как Бран, с чистой одеждой в руках. Я решил умыться, а Брана послал за ножницами – всё-таки я хотел уничтожить последнее напоминание о своём рабстве. Тот недовольно вздохнул, но перечить не стал, даже помог срезать большую часть моей копнищи до приемлемой длины – до лопаток, а потом помог причесаться и принес красивую бархатную ленту изумрудного цвета – перевязать волосы в высокий хвост. Так что результат наших совместных трудов в зеркале мне понравился гораздо больше, а голове стало куда легче. Когда я спустился к завтраку, изменения в моей внешности заметили все, но от комментариев воздержались. И правильно – не люблю чувствовать себя беспомощным, а со своей косой без помощи слуг мне даже не справиться было. А уж хвост завязать я теперь – слава Брану – и сам смогу. За завтраком все выглядели до неприличия довольными - папы радостно поглядывали друг на друга и на меня, братишки втянули меня в разговор о мире, в котором я жил, то есть о его технических изобретениях, Ургау, явно успевший с утра хорошо потренироваться, обсуждал с Дальрином природу Пустошей и способы, которые помогут уцелеть оказавшемуся там путнику, Фехт помогал управиться с завтраком Скареллу, не забывая при этом ни о себе, ни об Ике, а Сканти и Лорик просто глядели друг на друга какими-то странными, словно расфокусированными взглядами. Стоп. А откуда здесь взялся Лорик? Он же вроде бы с воинами уезжал? Но додумать эту загадку мне не дали, во двор въехали и спешились три всадника, выглядевших весьма колоритно – невысокий и довольно полный мужчина средних лет с прямыми светлыми короткими волосами, второй – высокий худой мужчина помоложе с длинным, почти до пояса хвостом русых волос и совсем молодой рыжий парень, чьи кудри завивались как пружинки, а лицо было рябым от веснушек, среди которых дружелюбно светились яркие жёлтые глаза. Но даже не это чуть было не заставило меня самым неприличным образом заржать. Облачена была вся троица в высокие цилиндрические колпаки и довольно широкие мантии бирюзового цвета с завязочками на спине, как у хирургических халатов. На колпаках и обшлагах широких рукавов красовались яркие красные кресты, а на груди у всех троих была сделана крупная искусная вышивка. Я снова еле сдержал нервный смешок. Такую эмблему мы в детдоме в шутку называли «Тётя Маша ест мороженое». Тётей Машей звали самую вредную из детдомовских нянечек. А на груди у троих, я уже не сомневался, Целителей, красовались вышитые змея и чаша – вполне земная медицинская эмблема.