Наложник короля

      Джинён уже час сидел в полной тишине. Он очнулся в своей опочивальне, которую ему выделили при дворце, но с тех пор не проронил ни звука. Внутри него разгорелась война между разумом и сердцем, и разум неизменно проигрывал этот нечестный бой, в котором фаворит был известен ещё задолго до первого удара. Юноша прикусил губу и сдержал болезненный всхлип, который вырывался из самых глубин его ослабевшего тела. Слёзы одна за одной скатывались из прикрытых глаз на белоснежный футон.       «Пак Джинён, возьми себя в руки».       Его сердце покрылось толстым слоем печали, настолько неизмеримым, что казалось, он полностью заполнял собой абсолютно всё, что было в самом Паке и вокруг него. Он продолжал дышать рвано, пытаясь совладать с тем, что полностью и без сожалений окунуло его в пучину отчаяния и бесконечного волнения.       Дверь, ведущая к нему в покои, тихо скрипнула и следом за этим тихий и неспешный шаг, сопровождаемый тревожным постукиванием трости по деревянному полу, оповестил его о том, кто являлся его гостем. И именно этого человека юноше не хотелось видеть подле себя в этот момент больше всех. Пак Чансон громко опустился возле футона и провёл дрожащей рукой по выбившимся из высокой причёски сына прядям.       — Сын, поднимись, — глубокий голос с низкой хрипотцой подчинял и заставлял делать то, что приказывал его обладатель, поэтому Джинён открыл глаза и молча выполнил то, о чём его попросили.       Головокружение застигло его врасплох, и он слегка пошатнулся, но удержал равновесие и успешно выпрямил спину. В глазах появилось неприятное режущее чувство от горящих в комнате свечей, и ему пришлось долго привыкать к обстановке, чтобы порадовать своего отца твёрдым и уверенным взглядом.       — Не подобает сыну генерала терять сознание при правителе, — Пак Чансон зол и не скрывал этого. — Как смеешь ты показывать слабости свои при короле? — мужчина злобно стукнул два раз тростью по полу и положил её на свои ноги. В его взгляде горит нескрываемая ярость, направленная на собственное дитя. Юноша внутренне содрогнулся, но сохранял видимое спокойствие. Он прекрасно понимал, что свежие дорожки от слёз всё ещё видны на его бледной коже, и не знал, что больше унизит его в глазах отца: то, что он их оставит, или быстро вытрет ладонью.       — Да, отец.       Оставалось только молиться, что свет свечей не настолько ярок, чтобы слабое зрение отца позволило ему рассмотреть эти следы позора, но все иллюзии развеялись, когда генерал бросил к рукам сына белоснежный платок.       — Я надеялся, что ты вознесёшь славу о нашей семье до небес, но теперь я вижу, что зря позволил себе положиться на тебя, Джинён, — мужчина дышал громко, что в очередной раз подтверждало его эмоциональное состояние, от чего юный господин покрылся холодным и липким потом. Ему страшно, и боялся он далеко не осуждения со стороны монарха, а собственного отца, что так крепко продолжал сжимать край трости. — Не знаю, что на это скажет его величество.       — Отец, я… — советник сжал в руках край одеяла и запнулся. Как ему успокоить отца? Что он мог сказать такого, что вселит в опытного генерала уверенность в прочной связи с королевской семьёй? И почему он должен оправдываться?       — Молчи, сын, — юноша подчинился и опустил взгляд, пытаясь скрыть повисшую на длинных ресницах одинокую слезу. — Я ещё не встречал повелителя, не думаю, что это хороший знак, но… Если бы он хотел наказать нас за твоё поведение, то за нами бы уже послали?       Хрупкая часть его души упала на небесно-голубое одеяние и разбилась на нём тысячами осколков, оставляя за собой лишь небольшое влажное пятно, что сразу бросилось в глаза педантичному Пак Чансону. Джинён не смотрел на него, но понимал, что тот хмурил густые брови и сжимал губы в тонкую полоску. Мужчина схватил свободной рукой сына за запястье и потянул на себя, заставляя заглянуть в свои глаза, вокруг которых тонкой паутинкой проступили морщинки.       — Прекрати, — одно слово заставило советника широко раскрыть глаза и задышать полной грудью. Он пытался сохранить спокойствие и придать себе более отстранённый вид, но это далось ему с большим трудом. — То, что твоя любимая сестра понесла от супруга, вывело тебя из душевного равновесия?       Юноша зажмурился и, не в силах сдержать слёзы, спрятал лицо в сгибе локтя, где шёлковая ткань моментально начала впитывать влагу, что так обильно покидала его организм. Он понимал, что выглядел не респектабельно, скорее, жалко и не соответствующе своему статусу, но отчего-то сам себя прощал в этот момент, когда понимал, что эту боль в груди унять вряд ли смог бы хоть кто-то.       — Мне жаль, отец, но мне нужно время… — его голос дрожал и срывался на беззвучные рыдания. И он сам не знал, кого жалел. Себя — одинокого и покинутого, знающего, что любимая никогда не будет принадлежать ему и что теперь она носит его ребёнка под сердцем, или её — бедняжку Суджи, что всеми силами избегала близости с нелюбимым супругом, подвергалась наказаниям и теперь, будучи больной и обессиленной, вынашивала их дитя.       Мужчина с громким вздохом поднялся на ноги. Юноша знал, для чего, и знал, что последует за тем, как генерал крепко сожмёт рукоятку трости в ладони, знал и видел, как он замахивался и со всей силы бил деревянным предметом своего сына, поэтому Джинён закрыл глаза и опустил руки, дабы прочувствовать всем телом боль, что последует за привычными действиями отца.       — Советник Пак, к вам пришёл его величество, — кто-то из прислуги тихо постучал в дверь и предупредил о прибытии монарха, что, очевидно, хотел лично убедиться, что его советник в порядке.       Трость замерла в грубых руках и так и не достигла своей цели. Юноша тихо всхлипнул и быстро вытер длинными рукавами слёзы. Он прекрасно справился с задачей и встречал короля уже с чистым лицом без намёка на испытываемые им страх и боль.       Джебом вошёл в комнату, не дожидаясь приглашения. Он выглядел иначе, не так, как обычно, и это странно подействовало на Пака, словно отрезвляющая пощёчина. Белое одеяние прекрасно легло на широкие плечи, подчёркивая мужественную фигуру и визуально удлиняя силуэт. Прекрасная золотая вышивка россыпью звёзд украсила края узкого пхо, придавая молодому мужчине, и без того прирождённому правителю, по истине благородный вид.       За ним стояла служанка, совершенно безликая и невзрачная, но так можно было сказать обо всех, кто находился подле короля, и в руках она держала поднос с почищенными фруктами и сосудом с чаем. Его запах быстро заполнил помещение и выместил собой тяжёлый воздух, впитавший в себя отчаяние и горечь. Джинён постарался улыбнуться, но вышло довольно фальшиво, и он уверен, король это заметил.       Пак Чансон быстро поклонился правителю, но тот не обратил на него совершенно никакого внимания, продолжая внимательно рассматривать лицо своего советника. В его взгляде затаилось беспокойство и забота, что неконтролируемым потоком была готова в любой момент вылиться на него.       — Ваше величество… — Джинён закусил губу и постарался встать, чтобы отдать дань уважения Им Джебому, но головокружение обрушилось на него с новой силой, и всё, что ему удалось сделать, это неловко привстать и вернуться в исходное положение. Король кивнул и сел рядом, ладонью указывая служанке, куда поставить поднос. Её юбки быстро скрылись за дверью, и в покоях советника их осталось всего трое. — Простите, не могу принять вас как подобает. Боюсь, что немного перенервничал в связи со смертью супруга моей сестры…       Монарх улыбнулся ему и устало покачал головой. Они оба знали, что юноша врал, что он сам лично убил этого негодного мужа в доме кисэн, что это не настоящая причина его обморока и дальнейшей слабости. Юный господин знал, что с него ещё спросят об этом, но он предпочёл улыбнуться в ответ и пересечься взглядами с невыносимо спокойным мужчиной.       — Понимаю, советник Пак, — правитель жестом пригласил генерала присесть рядом. — Вы так быстро приехали, господин Пак, — Джебом смотрел совершенно беззаботно на того, кто так внезапно почтил дворец своим визитом. — Сильно переживали за сына? — молодой мужчина взял в руки кусочек яблока и с явным аппетитом откусил от него большую часть. — Но ведь есть и хорошие новости, верно?       Генерал Пак кивнул и отказался от предложенных фруктов. Он лишь ближе пододвинул поднос к сыну и начал выглядеть крайне озадаченно.       — Ваше величество, спасибо за ваше внимание к нашей семье, но… — мужчина пытался подобрать правильные слова и на несколько секунд замолк. Его зрачки быстро сместили внимание с одного предмета на другой, пока он пытался собраться с мыслями. — Но почему вы сейчас не подле королевы?       Улыбка исчезла с прекрасного лица Джебома, и Джинён внутренне съёжился, предчувствуя накал обстановки, и он не ошибся, когда увидел, с каким взглядом монарх сопровождал каждое движение его отца. Словно хищник наблюдал за жертвой и выжидал удачный момент, дабы напасть и разорвать на куски. В раскосых глазах проскочил опасный блеск.       — Неужели её величество занемогла? — советник попытался перетянуть внимание на себя и принял поражение. Кажется, что уже сам Пак Чансон чувствовал изменившуюся обстановку и бросил продолжительный взгляд на сына.       — В стране великая радость — королева понесла, об этом сегодня сообщил придворный врач, — господин Пак устало упёрся руками в левое колено.       Юноша попытался улыбнуться и достиг намеченной цели, но дышать стало тяжелее. Он неосознанно потянулся к грудной клетке и сжал там тонкую ткань, оттягивая от тела насколько, насколько это возможно, веря, что это позволит сделать ему более глубокий вдох.       — Мои самые добрые пожелания вам, мой король, — голос советника дрожал, и это не ускользнуло от внимания тех, кто находился в его покоях. Джебом не сводил с его лица внимательного взгляда, долгого и мучительно сладостного. Сердце Пака бешено зашлось, а мысли путались, как нити, когда они увидели, как чинголь хотел прикоснуться к его руке, но не позволил себе этого сделать.       — Сын, тебе плохо? — Пак Чансон протянул руку к высокому лбу своего наследника и облегчённо выдохнул, когда осознал, что температура в пределах разумного. — Может, стоит вызвать врача?       — Отец, не мог бы ты оставить меня наедине с его величеством? — Джинён натянул на себя маску уверенности и спокойствия, придавая себе тот вид, который совершенно не соответствовал его моральному состоянию. — Боюсь, что забыл обсудить кое-что с нашим правителем…       Генерал молча кивнул и с подозрением смотрел на них, когда закрывал за собой дверь.       Никто из них не решался заговорить первым. Джебом напряжённо пережёвывал свежие фрукты, а Джинён мял в тонких пальцах края небесно-голубого пхо. Он злился и сам не понимал, на что. Сам не понимал, какое право имел испытывать явное недовольство по отношению к Вану страны сей. Что происходило с ним и почему он так внезапно забыл о своей возлюбленной и их общем ребёнке? Что творилось с ним, когда этот мужчина находился так непозволительно близко? И почему он прощал ему все те интимные вещи, что произошли с ними в несчастном доме кисэн?       — Я также хотел бы поздравить тебя, Джинён, — король решился заговорить первым. На его лице расцвело ярким бутоном чувство вины, и Пак снова закипел. Почему чинголь испытывал стыд перед ним? Почему он тоже так взволнован? Кто они друг другу, что всё это возводил такую стену между ними? — Ты станешь дядей…       — Да, ваше величество… — юноша закусил губу и обращал внимание на свежие азалии, что красивым и аккуратным букетиком украшали поднос. Их приятный запах немного успокоил его, и он смог собраться с мыслями. Обычная фальшивая улыбка украсила прелестное личико. — Мы с вами должны постараться во благо нашей родины, ведь скоро на свет появятся наследники наших семей, они должны будут гордиться родством с нами.       Джебом поднялся на ноги и подошёл к двери. Только сейчас, когда они одни, советник позволил себе рассмотреть каждую деталь в чужой внешности. Он испуганно осознал, что ему нравилось то, что он видел и чувство это, что корнями проросло в его сердце, совершенно не похоже на его отношение к другим молодым мужчинам. Он не чувствовал того же по отношению к Лису или Воробью, не чувствовал того же к своим слугам, отношения с которыми на достаточно доверительном уровне.       Он чувствовал подобное только к Суджи.       Гордая осанка и широкие плечи, красивый разрез глаз и идеальная линия челюсти. В голове всплыло воспоминание о том, как их взгляды пересеклись под водой, когда они были у горной реки. Ледяной настолько, что кровь стыла в жилах.       «Ты не должен чувствовать это, Пак Джинён, ты мужчина…»       — Ты слушаешь меня? — король вытащил его из той пучины, где погрязли все его мысли, и смотрел на него немного раздражённо, но внимательно и с интересом.       «С таким интересом смотрят на очаровательных девиц».       — Прошу прощения, ваше величество, я думал о сестре, и…       Им соблазнительно рассмеялся. Теперь он выглядел иначе, чем при его отце, и это мог наблюдать только он. Только он знал, что чинголь умел так заразно смеяться, и только он знал, что в этот момент его веки закрылись так, что совершенно не видно глаз. Он весь соткан из солнечного света, но при этом источал силу бурного водного потока. В нём холод зимней ночи и тепло летнего дня. Он нежен и яростен одновременно. Он весь полная противоположность самого себя. И это видел только Джинён.       — Если ты хорошо себя чувствуешь, то можешь отправиться со мной, — Джебом открыл дверь и практически исчез за ней, но Пак подорвался с постели и на трясущихся ногах последовал за ним. Он не знал, куда им нужно, но в этот момент он не мог отказаться. Юноша шагнул неровно, но уверенно, словно нет ничего важнее того, что ожидало его впереди. — Не спросишь, куда мы?       — Есть в этом необходимость, мой король? — советник пересёк порог своей опочивальни и заметил, как теплел взгляд его собеседника, когда он употреблял местоимение «мой».       — Я бы хотел, чтобы это было для тебя приятной неожиданностью, — молодой мужчина забрал из рук ожидавшей его прислуги свой меч и закрепил его на белом плотном ремне. — Но думаю, что ты должен знать, что слуги запрягли мою лошадь для того, чтобы мы с тобой смогли посетить Ли Суджи.       Джинён остановился и судорожно вздохнул. Его ладони вспотели, и он быстро вытер их о паджи, сжимая затем с такой силой, что боль практически привела его мысли в порядок. Почему они направлялись к его сестре? Что хотел сделать или узнать Им Джебом? Неужели он что-то заподозрил и теперь хотел выяснить всё самостоятельно? И если всё так, то удастся ли ему докопаться до сути и что будет с самим юношей и его сестрой за этот страшный грех?       — Почему мы направляемся к моей сестре?       Сердце бешено колотилось где-то в ушах. Чинголь не выглядел взбешённым или нервным, скорее, он просто предвкушал приятную поездку верхом и ничего не значащую беседу по пути до их цели. Монарх лишь слегка удивился его вопросу, будто ответ настолько очевиден, что лежал буквально перед носом.       — Мне показалось, что ты сильно переживаешь за Ли Суджи, поэтому позволил себе такую вольность, как отвезти тебя к ней. Ты не рад?       Советник расслабился и наклонил голову так, что его длинный высокий хвост шёлковыми нитями лёг на плечо и свисал аккурат возле глубокого выреза на пхо, откуда выглядывала светлая рубаха. Он не знал, как выглядел в этот момент, но в глазах Джебома видел явную заинтересованность, и почему-то покраснел от осознания того, что его неприлично разглядывали и, возможно, вспоминали в этот момент тот греховный поцелуй с ним. Губы отчего-то горели, словно их намазали красным перцем.       — Я рад, мой король.       Он сделал это специально: назвал своим. Понимал, видел, осознавал, как это действовало на правителя, но не мог отказать себе в удовольствии всколыхнуть натянутые струны чинголя, словно те могли играть прекрасную мелодию жизни только под его пальцами с еле заметными мелкими шрамами. Никто не знал, как они запредельно близки друг к другу именно в этот момент, когда их взгляды боролись друг с другом, и никто из них не хотел проигрывать.       «Почему я испытываю чувства к людям, к которым их испытывать не должен?»       Юноша задал себе этот вопрос и понял, что ответом являлось само существование этого высокого и привлекательного мужчины, что вихрем сносил все трезвые мысли из его головы.       Они подошли к конюшне, и им поклонилось сразу несколько слуг, что бережно поили и расчёсывали королевского скакуна. Конь выглядел лучше, чем прежде, и, очевидно, за время правления Им Джебома успел поднабрать немного мышечной массы. В его умных глазах ярко отражался свет от свечей и выглядел он от этого по-мистически превосходно.       — А где же моя Туча? — Джинён оглянулся и понял, что его кобыла стояла в своём стойле и жевала сено, что ей, очевидно, недавно доложили. — Почему она ещё не готова? — советник скрестил руки на груди и сурово посмотрел на мальчишку-слугу, что всегда должен был ухаживать за резвой чёрной лошадью. Мальчишка опустил взгляд и глубоко поклонился.       — Твоя Туча сегодня останется в конюшне, — правитель схватил молодого господина и подвёл его к своему коню. Вялое сопротивление он почти не заметил.       — Но почему?       — Потому что, советник Пак, я уверен, что вы не удержитесь в седле сами, — мужчина хлопнул животное по белоснежным бокам и взобрался в седло. — Поэтому не отказывайтесь от моей помощи… — он протянул свою руку Джинёну и ждал, когда тот схватится за неё, чтобы усадить его на коня перед собой. Но юноша колебался и надул пухлые губы. Слуги смотрели на него с примесью страха и любопытства, совершенно не понимая, как кто-то мог сомневаться в доброй воле монарха. — Советник Пак, — Джебом мягко улыбнулся, но руку не убрал, понимая, что мрачное упрямство вот-вот будет сломлено.       И оно сломалось. Аккуратная ладонь юноши легла в широкую короля. В местах соприкосновения кожа начала покалывать, словно кто-то пролил на них кипящую воду.       — Только в этот раз, ваше высочество.       Его потянули на себя и помогли усесться поудобнее. Горячее дыхание обдало его шею и часть уха, а широкая грудь прижалась к его узкой спине, которой он начал чувствовать чужое учащённое сердцебиение. Во рту пересохло моментально, словно Пак Джинён не пил воды целую неделю. В голове путаница, а на душе тяжёлое чувство непреодолимого желания.       Конь с лёгкостью преодолел расстояние от конюшни до ворот, и чем дальше находился дворец, тем лучше себя чувствовал тот, кого там ловко застали врасплох и усадили на тесное седло. В ушах гудело так сильно, что даже речи короля доходили до него как сквозь толщу воды. Сильные бёдра прижались к нему с таким упором, что юноше даже начало казаться, что Джебом делал это специально, будто подначивал его и хотел поглумиться над его реакции.       — Тебе удобно, Джинён? — тихий шёпот бархатного голоса коснулся его сознания и мягко укутал в тёплое одеяло. В нём сразу проснулось желание слушать его дальше и дальше, но фраза оборвалась и растаяла на краю сознания весенним снегом.       Советник попытался отстраниться, но ему не позволили. Чужие руки грубо прижали его обратно, отдавая вожжи в его бледные ладони. Его немного трясло, и он сам не мог понять, от чего: от слабости после нервного истощения или от того, что длинные пальцы массировали его живот сквозь шёлковое одеяние. Рваный вздох возбуждения сорвался с его губ быстрее, чем он успел это предотвратить.       — Что вы делаете? — советник повернул голову в сторону чинголя и попытался рассмотреть в ночной темноте хоть какие-то эмоции на прекрасном лице своего собеседника.       Ему не ответили, лишь сильнее сжали в объятиях и мазнули влажными губами по виску. Почти невесомый поцелуй заставил юношу вспыхнуть и покраснеть. Он сжался и снова постарался отстраниться, но в очередной раз потерпел поражение. Короткие выдохи касались его волос и нежной кожи, что горела неистовым огнём везде, где её касался внимательный взгляд раскосых глаз.       — Я не знаю, что делаю, Джинён, — мужчина одной рукой поднял его длинный высокий хвост и поцеловал в открывшийся участок шеи. В его прикосновениях столько нежности, что Пак невольно поддался, сопротивление его разрушилось, и он откинул голову на широкое плечо правителя. — Чарующий…       Их взгляды пересеклись, а губы встретились в долгом и мучительном поцелуе. Джебом подмял его, подчинил, и с удовольствием заметил, что ему не мешали наслаждаться желанным человеком, что он мог касаться его и не бояться быть отвергнутым. Между ними искрило так, как никогда до этого в Чосоне не искрили молнии. Он медленно провёл пальцами по гладкому подбородку и большим пальцем нажал на губу юноши, приоткрывая его рот для ещё более глубокого поцелуя.       — Мой король, — советник не понял, что творилось с его телом и почему оно так слабо реагировал на импульсы, что посылал ему разум. «Оттолкни, закричи, сбеги, забудь…»       Его почти не слышно из-за поцелуя, но монарх уловил в его тоне возбуждённые нотки и низко простонал ему в губы. Оба дышали тяжело, терялись в чувствах друг к другу. Влажный язык прошёлся по тонкой шее, очертил мочку уха, а горячие губы оставили лёгкий поцелуй на пульсирующей вене, что так соблазнительно просматривалась через почти алебастровую кожу.       Ресницы Джинёна трепетали, и он почти готов пустить всё на самотёк и забыть обо всём: о том, что он мужчина, об отце, что так переживал о репутации семьи, о сестре, что там, в чужом доме вынашивала его ребёнка и ждала, когда он за ней явится…       Юноша открыл глаза и испуганно вырвался из кольца сильных рук, чтобы уже через миг обхватить лицо дрожащими ладонями. Король разочарованно рыкнул и схватил его за плечи. В его хватке столько чувств, что Джинён готов вот-вот в них захлебнуться.       — Вам лучше понять, что происходит, поскольку я, в силу неопытности, теряюсь в догадках, — Пак говорил тихо, из последних сил. В нём кипела злоба по отношению к самому себе, и та боль, что пронзала сердце насквозь, только усиливалась с каждым вздохом. Он нервно дёргнул плечами, пытаясь сбросить с себя чужие прикосновения.       «Я поступаю правильно, нам лучше остановиться».       Джебом мысленно ругнулся и постарался сохранять видимое спокойствие. Его советник ещё просто не понял, как сильно они нуждались друг в друге.