Ненавидь её

      В этом кабинете всегда слишком тихо. Едва заметно дребезжит ноутбук, беззвучно поддерживает приемлемую температуру кондиционер, нервно перебирает бумаги Гаара. За свои двадцать три он еще никогда не чувствовал себя так. Он будто не на своём месте: привычные цифры в отчетности ни о чем не говорят; подчиненные, скользящие вдоль стеклянных дверей, раздражают; голова уже какой день раскалывается, но ни одна таблетка не помогает. Гаара растерян и больше не уверен ни в одном своём решении. И виной тому Темари.       Старшая, но глупая. Он никогда не стремился что-либо делать ей во вред, даже напротив, старался помочь всем, чем мог. Ей нравилось играть в шпионку, делая вид, что никто не в курсе её увлечения. Начиная с ночных поездок по Киото, Гаара поддерживал легенду, скрывая всё и от родителей, и от незаслуженно более близкого для неё Канкуро. Он терпел и Нара, который не понравился с первой встречи, пригласил того на работу. В этом было что-то дружелюбное, наверное. Мостик, которого так не хватало в его собственных отношениях с сестрой, только вот эта шаткая постройка не выдержала единственной проверки.       Гаара мог бы что-то подмешать в тот кофе, что Шикамару хлестал дни напролёт, мог бы придумать ещё какую-нибудь «гениальную стратегию», а хватило одной лишь откровенно одетой дамы, чья распущенность шагала впереди планеты всей. В этом не было вины, но Сабаку но Темари не простит ему уже и этого.       Лучше бы действительно меньше знал, но крепче спал, потому что эта тупая головная боль не проходит. Но Сабаку зажмуривает ясные глаза и откидывается на спинку кресла, бросая бумаги и проклиная всю эту неподвластную логике жизнь и того человека, что так бесцеремонно врывается к нему в кабинет, вызывая недоумение даже у тех, кто бродит за открытой стеклянной дверью.       — Я тебя не вызывал, — прожигая взглядом вошедшего, кажется, оживает уставший за несколько дней Гаара, нисколько всё же не удивляясь этому визиту.       — Подумал, что о моём уходе стоит доложить лично, — Итачи не садится ни на один из почти десятка стоящих в кабинете стульев, он подходит ближе, чем на самом деле то нужно, и решает подпереть спиной открытый стеллаж с документами, который но Сабаку в равной степени ценит и ненавидит, — может, подпишешь, Гаара-сама?       Наглость, которой сквозит всё своеволие Учихи, ему не свойственна и, наверное, должна была бы удивить не привыкшего к такому «тыканью» Гаару, но причина слишком уж очевидна. Но Сабаку стоило бы гордиться, ведь его сестра та самая женщина, за которую можно убить, да вот незадача — слишком уж много головорезов на неё одну.       Гаара знает — Итачи это тот человек, на которого всегда можно положиться. И дело не только в работе. Это Учиха вытащил Темари из той чёртовой депрессии, в которую её волоком притащил Шикамару, это был Учиха, и никто другой. Если уж сама сестра ему не благодарна, то Гаара уж точно, потому что видеть Темари такой, какой она была три года назад он не мог. Он любит её, пусть и показывает это, как умеет. В словах толка нет, если они не подкреплены действиями, а уж в этом но Сабаку хорош.       — Не подпишу, если виной тому только моя сестра, — на выдохе произносит мужчина и поднимается со своего кресла, потому что ему не нравится, когда Итачи смотрит на него сверху вниз, — твоя фамильярность здесь не к месту. Я всё ещё твой начальник, как тебе известно, а ты хороший специалист.       — А если дело не в ней? — излишне спокойно отвечает вопросом на вопрос Учиха, убирая левую руку в карман. Он привык и к этому зданию, и к этому кабинету, и к вечному, разумеется, показному безразличию Гаары, но сегодня что-то изменилось. Его ли решение тому виной или сам начальник, впервые со дня их знакомства не знающий, за что зацепиться бы взглядом, Итачи не знает, но ему плевать.       — Дело в ней! — уверенно парирует мужчина. — Ты выбрал не то место, чтобы практиковать своё враньё.       — А есть разница, если я даже не знаю, где она? Темари нет несколько дней, она не берёт трубку, что я должен подумать? — Итачи подаётся вперёд, не повышая голос, но осекается, замечая грозный взгляд начальства.       — Успокойся, — несколько тише, чем раньше, произносит скорее в адрес себя самого Гаара, сжимая двумя пальцами переносицу. От вещания Учихи его голова болит лишь с удвоенной силой. Пусть. Заслужил. Так или иначе, но явление подчинённого в его кабинет — его собственная вина, — она сбежала не от тебя, а от меня. Её машина в моём гараже.       То безразличие, которым пронизан Учиха в данный момент, вводит Гаару в замешательство. Неужели этому мужчине настолько подконтрольны собственные эмоции? Это приходит с возрастом, возможно. А, может, он просто всё уже для себя решил.       — Что ты имеешь в виду? — робкий шелест костюма Итачи стихает, как и его так и не случившаяся истерика. Снова отрешённость, спокойствие и только формальности.       — Только то, что сказал, — тяжело выдохнув, Гаара уверенным шагом проходит к выходу из кабинета и быстро что-то говорит своему секретарю, выглянув из-за стеклянных дверей, которые после преувеличенно аккуратно за собой закрыл, — моя сестра у Канкуро. Если тебе станет легче, я дам тебе адрес.       Возвращаясь к своему рабочему месту, но Сабаку чувствует моральное облегчение, конечно, не камень с души, но что-то очень похожее, и Итачи тут совершенно не при чём. Это дело лишь Канкуро, Темари и его самого. В их семье куча проблем, но оба брата твёрдо уверены — Темари они обязаны оберегать, только вот пути для этого выбирают разные, а сестре лишь приходится мириться с этим их соперничеством.       Всё действительно так, и Гаара не врёт, его сестра в квартире, оформленной на Канкуро, но не используемой ни им, ни кем-то другим — брат сам ему об этом сообщил, а если быть точнее, то мельком упомянул между делом, пока почти десять минут в одного кричал и возмущался в трубку. В этом не было смысла, но братья Сабаку но знают друг друга — по-другому Канкуро просто не мог. И Гаара послушно выслушал, какой он мудак и придурок, потому что посмел так поступить с Темари. Впрочем, для него не было тайной ни мнение Канкуро на его счёт, ни имя того парня, с которым сестра уехала. Акасуно но Сасори — её старый приятель, из тех времён, где свою «БМВ» Темари использовала на полную.       Гаара всё это знал, знает и ничего не делает. Гаара но Сабаку проигрывает этой жизни.       — Чего ты хочешь? Речь о понять и простить? Уже не выйдет, — надменно произносит Итачи, зная, что поведению Темари оправданий он не найдёт, уже хотя бы потому что и не хочет это делать.       — Нет, о выслушать и решить.       — Я подумаю об этом, — этот уход Итачи точно сопровождал бы хлопок двери до дрожи стёкол, если бы не секретарь с подносом в руках, где зелёный чай и обезболивающее.

***

      У Тен-Тен сдают нервы. Этот придурок в чёрной экипировке решил всерьёз сыграть на её терпении, стойкости и выдержке, ведь на последних двух заездах он играючи обходит её и, разумеется, приходит первым. Он, словно тень, преследует, и Такахаши начинает думать, что он маньяк со странными фетишами на мотогонки. Такое внимание ей льстит.       Он застраховался у Бога или продал душу дьяволу, потому что нормальные люди так собой не рискуют — так считает Тен-Тен, в очередной раз невольно играющая в пятнашки с водителем блестящей «кавасаки», ведь он так захотел.       Выкручивая газ, Тен-Тен забывает подумать о своей безопасности и отсутствующей экипировке, но именно так чувствует всю мощность своего железного друга. Поворачивает, притормаживая и замечая в зеркало заднего вида того самого и ещё кого-то, безуспешно петляющего следом за ним. Между ними чуть меньше четырёхсот метров, но это ещё ничего не значит — за последнее время Тен-Тен это уяснила, пока на финише прожигала самым грозным взглядом чёрную спину перед собой.       Она почему-то знает, что за безразличием и тёмным визором мотоциклист за ней наблюдает, она чувствует его взгляды. К слову, Тен-Тен и сама поглядывает в его сторону, пока болтает с Сасори, обсуждая очередные детали.       Снова заглядывая в зеркало заднего вида, подмечает, что с каждой секундой отражение парня в чёрной экипировке становится всё чётче и крупнее, а это значит, что её главная на сегодня проблема только приближается.       Чёрт с ним! Такахаши шины сотрёт, но обставит его сегодня.       Ещё почти полкилометра он выдерживает дистанцию, а когда это занятие начинает ему надоедать, добавляет газ, сначала равняясь, после обгоняя так просто, будто босиком по воде скользит. На этот раз никаких жестов и лишнего выпендрёжничества — сплошная техника, отточенная долгой практикой.       Да кто он такой вообще?!       Именно с этим вопросом Тен-Тен желает налететь на Сасори, пока с досадой закусывает губы, вновь проиграв, но понимает, что так просто он не расколется и придётся чем-то жертвовать. Временем, например, или чем-то соблазнительнее.       Несколько заездов после её собственного в прохладе Такахаши наблюдает, как влюблённые в скорость и два колеса подрезают друг друга, обгоняют и в конце концов делят между собой делят победы и поражения. Оказывается, со стороны не так оно и интересно. Кучка придурков, что на тот свет торопится.       — Леди, ты сегодня задерживаешься, — подходя со спины, устроитель становится по левую руку от мотоциклистки, — хочешь отыграться?       Слишком очевидный вывод. Конечно хочет, да только того самого парня в чёрном экипе здесь нет уже с пару часов.       — С чего ты взял? — вздёрнув проколотую бровь вверх и обернувшись, Тен-Тен строит оскорблённое удивление, будто трижды быть второй — цель её жизни. Акасуно смеётся.       Если Сасори думает, что хорошо шифруется, он заблуждается. У Тен-Тен глаз намётан. Этому мужчине плевать на её навыки вождения, мощность мотоцикла и всё то другое, что обычно учитывают перед приглашением в эти ряды, потому что ни по одному из этих пунктов Тен-Тен не лучшая, а, значит, недостойно здесь находящаяся. Всегда есть причина и следствия, и причину «своего следствия» она знает.       В тёплых карих глазах Акасуно за деланной отрешённостью на раз-два читаются ненужная нежность и желание заботиться. Так, пообщавшись с парочкой своих мото-соратников, Такахаши узнала, что её ни разу не ставили в заезды с лихачами, отправляющими соперников если не на тот свет, то в больницу в лучшем случае, и вряд ли это случайность.       — Да так, ляпнул, первое, что пришло на ум. От холода уже шарики за ролики заходят, — Сасори, поёжившись, убирает руки в карманы. Его клетчатая рубашка на футболку явно не соответствует погоде.       — Так, может, ты закончил на сегодня?       Такахаши не слишком любит выслушивать чужое мнение, и большинство её вопросов звучит как убедительные утверждения.       Протянутые гласные, довольно грубый голос и хитро сощуренные карие глаза вписываются в атмосферу позднего вечера середины осени как нельзя правильно, и Акасуно находит это уместным кадром из фильма, ведь Такахаши затеяла игру, забросив удочку. Его дело клюнуть или отшить, что делать он не намерен.       — Может, и закончил, если предложишь достойную альтернативу, — Сасори подмигивает и выглядит как-то преувеличенно идеально. Смотря на него, Тен-Тен перестаёт страшиться неумолимо приближающейся и страшно звучащей «тридцатки».       — Заглянем в тот бар? Отметим ещё один мой проигрыш, да и ты, кажется, замёрз, — Такахаши легко толкает устроителя плечом.       — Как насчёт бейлиса? — так и оставленного Темари пылиться на столе. Сасори ведь тоже умеет играть.       Целый вечер с лица Тен-Тен не сползает улыбка, немного пьяная и заинтересованная. Её смешит буквально всё: от заезженных шуток «Американского пирога», незаметно мелькающих на фоне, до слишком тягучего сыра на пицце, с которым никак не может справиться такой же весёлый Скорпион, который на сегодня просто Сасори.       Приготовленный (по словам того же Сасори) Дейдарой бейлис расходится довольно быстро. Кстати о Тсукури, Такахаши позабавили его недвусмысленные намёки и гадкие улыбочки, когда она со Скорпионом заявилась в его мастерскую и оставила там свою «хонду», следом вспорхнув на красный мотоцикл Акасуно. Смущался, кажется, только сам Сасори, затеявший этот вечер.       — Куришь? — осушив стакан, неожиданно интересуется мужчина, поднимаясь с пола, куда его не так давно «случайно» стащила Такахаши, прихватив светлый плед и все подушки.       Акасуно на секунду задерживается перед дверьми на террасу, приглашая взглядом за собой девушку, которая, проскальзывая на пледе, спешит за ним следом, едва не падая в объятия, когда цепляется замлевшими ногами за невысокий порожек.       — Напилась, так веди себя прилично, — в шутку бросает мужчина, приобнимая девушку за талию, конечно же, дружески.       — Приличия созданы для стеснительных идиотов, — шепчет Тен-Тен, придвигаясь чуть ближе к мужчине, потому что на открытой террасе гуляет холодный ветер, а её тонкая водолазка и джинсы в обтяжку если и греют, то кого-то другого, но не её точно.       Скорпион коротко смеётся, не отвечая и прикуривая, кажется, самокрутку — Тен-Тен не успевает разглядеть точнее прежде, чем тянется выхватить табачное изделие из кукольных пальцев приятеля и затянуться. Дым легко расходится по хмельному организму, а после возвращается на улицу в очередных тщетных попытках быть колечками.       — Хороший способ расслабиться иногда, — произносит Акасуно, пропуская дымные колечки одно через другое и наблюдая за растянутой молчаливой улыбкой на лице своей подопечной, — нормально себя чувствуешь?       До неё слишком поздно доходит, что за тонким листком бумаги скрывается не просто табак. Эта мысль приходит вместе с расслаблением, перебивающим голос вмиг отрезвевшего разума, твердящего выкинуть эту дрянь из рук поскорее. Правильные рассуждения заменяются таким простым и знакомым — от одной ничего не будет.       Такахаши переводит заторможенный взгляд на мужчину, чей последний вопрос всё ещё звучит в её голове, из раза в раз повторяясь и путаясь с какой-то песней, и почему-то смеётся, хотя понимает, что совсем не к месту:       — Папочка, можешь не волноваться, я в порядке, — она-то, конечно, в порядке, да только мешать алкоголь и сука траву — идея от самого начала до самого конца, мягко говоря, херовая, — холодно, — жалуется и запускает холодные руки под чужую рубашку на спине, совсем нагло обнимая. Сасори пора бы уже возмутиться, жаль только, что он совсем не против.       — Пойдём обратно? — мягкий, буквально стелющийся полушёпот раздаётся у самого уха девушки, едва не засыпающей на чужой футболке под слишком для неё громкие удары сердца. Холодные пальцы устроителя гонок проходят у неё за ухом, невзначай проскальзывая вдоль шеи и задевая ворот кофты, — ты, кажется, замёрзла.       Такахаши щекотно, и она улыбается, поднимая заинтересованный взгляд до уровня карих глаз своего лишённого стеснительности (алкоголем или ещё чем) собеседника. Его вторая рука всё ещё согревает её талию, а Тен-Тен чрезвычайно легко повторяет его жест и шепчет на ухо:       — Так идём? — случайно задевает кончиком носа чужую щеку, кажущуюся слишком горячей, случайно смотрит в глаза, случайно приближается больше, чем следует. Всё, разумеется, случайно, и чужие губы на её собственных тоже случайно. И никакой парень в чёрной экипировке тому не виной.       Такахаши пьяна, накурена и, кажется, возбуждена, но цель свою помнит. По глазам Сасори видно, что алкоголь по венам стремительно распространяется по организму, видно, что он сделает то, что попросит, скажет то, что она захочет услышать. И не пользоваться этим — конкретная беспросветная глупость. У неё руки холодные, а у Акасуно мурашки, мерзкие такие, и мысли, которым нет конца, которые душат. Не бывает так просто, чтобы поднял на руки, чтобы впечатал в стену, чтобы и руки под кофту, и губы на губы, шею, руки. С ней такого быть не должно.       — Что ты…       Перебивает, нагло и беспринципно. Сама тянется к чужой шее, касаясь ледяными пальцами волос — и эти мурашки снова…       Акасуно истязают собственные мысли — с Такахаши так нельзя.       Чувствуя мужские ладони на своих руках, Тен-Тен очень хочется их скинуть, но… От плеч до запястья, а после Акасуна запрокидывает её руки над головой, прижимая рукой оба её запястья к стене. Делает шаг назад, опустив голову и выдыхая, судорожно и резко. В этом его движении какое-то отчаяние и обида, выдаваемая взглядом, скользящим от прибитых к стене рук, до деревянного пола. Делает ровно три громких вдоха, а после отвечает на тот опрос, что повис вместе со всем тем, что он сделал.       — Чего ты хочешь от меня? — его трезвый, уверенный и грубый голос не пугает, но заставляет и вовсе забыть ту затею, которую придумала Тен-Тен.       — О чём ты? — обиженный голос девушки смешит Сасори, и он наконец-то пускает её руки, отходя ещё дальше.       — Давай не будем, Тен-Тен, — а ей казалось, что он и имя-то её не знает, — просто так ты даже не почешешься.       Деланное удивление на лице Такахаши сменяется удовлетворённой ухмылкой, которая и бетон бы прожгла своей ослепительностью. Тёмные брови сходятся на переносице, а ресницы оставляют длинные следы-тени на щеках, и Тен-Тен выглядит хитрее лисы.       — Тогда ты в курсе и того, что я хочу.       — Его имя? — как-то совсем удрученно произносит он, едва ли спрашивая.       — Верно, Скорпион, — и снова эти гласные, долгие, как железнодорожные пути, и снова высокомерие, привычное, но неуместное. Не после того, что было, не после того, чего не будет.       — Дока.

***

      Неджи двадцать один, и в этом вся его суть. Он не боится жизни, потому что толком о ней ничего не знает, он не боится проигрышей, потому что после обязательно наступит выигрыш, он не боится добиваться, потому что верит, что в итоге что-то получится. Неджи не боится жизни и, наверное, из-за Такахаши не так сильно боится её потерять.       Эта недомотоциклистка, хороший тату-мастер, стерва, девушка — да как угодно вообще — она… С ней почему-то всё кажется проще, доступнее, вероятнее. Он не верил, что когда-то вернётся в эту безумную, быструю, сногсшибательную жизнь, где есть он и есть мотоциклы, но появилась Тен-Тен, не умудрённая жизнью, но смелая, и всё изменилось. Он не думал о чём-то серьёзном, не строил планов на жизнь, но она сказала, что так быть не должно, и он поверил. Пусть и методы по вправлению мозгов у неё очень своеобразные.       Он не в праве лезть к ней в голову и в прошлое, а потому лишь немного расшатывает настоящее. Она-то не против.       Неджи увеличивает скорость, последними здравыми мыслями осознавая, что чёрный «экип» — это последнее, на что стоит полагаться, хотя без него он вряд ли бы снова появился здесь, на треке. Впереди маячит бордовая «хонда», и именно она на сегодня главная цель. У них спор, а Неджи уж слишком хочет получить свой выигрыш, потому что верит Тен-Тен и её слову. За своей упрямостью и независимостью эта девушка умудряется вести себя честно. А тех, кому что-то не нравится, она не держит.       Сегодня им не везёт, ведь тот парень, что ещё два километра назад обогнал «хонду», настоящий профи. Он ас в мотоциклах, знает их от «а» до «я» и знает, как выжать по максимуму. У Неджи нет острого желания с ним состязаться, ведь он совсем не уверен ни в себе, ни в своих навыках, которые только пытается восстановить. Однако Такахаши ему не соперник. Эти гонки не для неё, ведь её аккуратная езда здесь не к месту — здесь только риск и зашкаливающий в крови адреналин. Здесь рядом всегда ходит смерть.       А Неджи просто зачем-то нужна такая неправильная Тен-Тен, и он даже не пытается себе объяснить это влечение. Затащить её в постель — не проблема, это игра в поддавки, они оба это знают, но это влечение другое. По-настоящему заинтересовать эту дрянную девушку сложно. Секс — лишь одна из естественных потребностей, но чего же она ещё хочет?       С ней можно играть, азарт у неё вместе с кровью по венам.       Вновь равняясь с ней, Неджи засматривается на слишком хрупкую фигуру, кажущуюся просто игрушечной на фоне такой махины, как мотоцикл. Это ошибка. Его очередной самый досадный промах — отвлекаясь, он едва не теряет управление. Мотоцикл повело. За ним остаётся неровная змейка на пыльной дороге, а его кривое вождение замечает и маячащая совсем рядом Такахаши, которая, наверняка, смеётся над ним. Впрочем, он ещё своё возьмёт.       Уже привычный разрыв в десять метров держится до самого финиша, куда Хьюга со своей «кавасаки» приходит вторым, но совсем не чувствует досады. Это хорошая возможность ещё сильнее заинтересовать Тен-Тен, пришедшую то ли третьей, то ли четвёртой (Сасори с этим ещё разбирается — два мотоцикла пересекли финиш одновременно). Фактически, конечно, в их маленьком споре победа досталась ему, но честного в этом немного.       У Такахаши на лице написана обида и желание избить до полусмерти Сасори, если тот посмеет записать её четвёртой. Она не смеет даже поднять взгляд на своего главного противника, избивая несчастный асфальт ботинком, ведь знает, что проиграла, а, значит, теперь должна «ублюдку в чёрном экипе».       Вполуха слушая, что там лепечет Сасори и притащившийся вместе с ним Дейдара, Неджи с улыбкой следит за тщетными попытками Такахаши скрыть своё стыдливое смущение и, бросив какую-то незначительную оправдательную фразу, подходит в сторону этой несчастной проигравшей.       — Кажется, я опередил тебя, — довольно громко произносит Хьюга, ведь сейчас он всё ещё не может раскрыть ей себя, предугадывая, какими «лестными» словами эта хрупкая девушка отправит его в далёкое интимное.       — Получается, так, — нехотя признаёт она, пытаясь взглядом прожечь чёртов визор, — с меня желание.       — Как насчёт честной поездки один на один? Тут слишком много посторонних… — Неджи кивает в сторону участников, столпившихся около Акасуны и галдящих так, что уши закладывает.       Такахаши несколько секунд смотрит на него пытливым взглядом, щуря свои карие глаза, сверкающие от света фар, и совсем не верит услышанному только что. Что-то чересчур благородно, не бывает всё так просто. За этим кроется подвох — нет никаких сомнений.       Досконально осматривая мотоциклиста, Тен-Тен неуверенно кивает, соглашаясь, предчувствуя, каким боком ей выйдет эта поездка, но любопытство пересиливает все маячки самосохранения, посылаемые пока ещё рациональными мозгами. Не обманул ли её Акасуно?       — До светофора на первом съезде с круга? — Неджи расписывает небольшой маршрут, указывая на какую-то полузаброшенную кирпичную будку и выезд. Такахаши вновь соглашается без лишних вопросов. — Фору дать? — с издёвкой спрашивает парень, тут же ощущая, как воздух вокруг оскорблённой девушки начинает чуть ли не полыхать.       — Можешь засунуть свою «фору» в одно известное место, — а между тем, среди уязвлённой гордости и досады от поражения примешивается нежелание и дальше продолжать чуть ли не кричать, чтобы он её расслышал за защитой шлема. Но таковы правила игры, поэтому придётся потерпеть.       Рассмеявшись, Хьюга выставляет перед собой ладонь в перчатке, сжатую в кулак, в качестве жеста примирения и дожидается, когда Такахаши стукнет его, принимая установленные правила.       Неджи наблюдает за тем, как девушка, легко покачивая бёдрами, уходит к своему мотоциклу, изображая убийственные спокойствие и уверенность, и радуется той неизвестности, что ждёт его уже буквально через пару минут. Он верит в свою победу, хотя в воображении всё же рисует удивлённое лицо Тен-Тен, когда по её просьбе он таки снимет шлем. Да, это, мягко говоря, будет забавно.       В минутном порыве Такахаши очень хочется развернуться и заехать ему хоть куда-то, для красоты картины поливая отборным нелитературным. Фору он вздумал ей дать… Ещё чего! Хьюга в конец оборзел, впрочем, ей это только на руку.       В отражении чёрного визора она с опаской замечает собственные напряжённые от стиснутых до боли зубов скулы и пылающие пламенем красные щёки. Как наблюдателю со стороны ей кажется, что этот адреналин под кожей и злость необоснованные и лишние сейчас. В себе она видит кого-то другого, дикого, живого, того, кем была в прошлом.       Нет, всё это ни к чему, впереди только цель и победа, что по сути одно и то же.       Внутренняя обивка шлема тяжело скользит по влажным от пота волосам, а визор чересчур громко падает перед глазами, делая мир чуточку темнее и мрачнее. Пару метров до более или менее свободного выезда она преодолевает медленнее улитки, в то время как тип в чёрной экипировке делает это играючи быстро и ловко, как будто насмехаясь. Ну ничего, он у неё ещё попляшет.       Такахаши кажется, если проиграет сейчас, то потеряет те остатки собственного достоинства, в существование которых трепетно верит, потому что на скорости сто семьдесят много чего кажется. И мир быстрее, и зрению не веришь. В этом эстетика спортивных мотоциклов и мощности их двигателей. А немеющие руки, ветер в лицо и куча других «но», на самом деле, просто придорожная пыль. Байки обычно внушают ей уверенность, пьянящую и необходимую, но не сегодня.       В последний поворот перед кругом они влетают почти одновременно, шокируя редких окружающих рёвом моторов и значительными цифрами на спидометрах, но круговое движение всё меняет, и просыпается странная тревожность за собственную жизнь, когда почти перед носом пролетает пара машин по главной.       «Живи быстро, умри молодым» — в это Тен-Тен больше не верит.       Ну, а он… Он всё ещё бессмертный.       Мотоциклист непринуждённо петляет в потоке автомобилей и трижды сигналит, паркуясь за оговорённым светофором, чтобы приехавшая второй смогла в полной мере оценить свою беспомощность и знала своё место.       Паркуясь следом, за ним, Такахаши не слезает с мотоцикла и дожидается, пока гонщик соизволит сам к ней явиться и сказать что-то, до отвращения очевидное:       — Раз ты проиграла, может быть, встретимся? — а после называет адрес и просит прихватить с собой шлем, и это единственное, что удивляет Тен-Тен, которой особо ничего и не остаётся, кроме как согласиться.