***
Такахаши легко. Никто и никогда не найдёт на неё рычагов управления, лишь могут попытаться в той или иной мере скрасить или омрачить существование. Хьюга умудрился провернуть первое — проигранным желанием, как неудивительно, оказалось свидание. На байках они выехали за город, пришлось пристально следить за серебристой «кавасаки», чтобы не потеряться. Конечной точкой маршрута послужила офроуд-площадка, где их уже поджидал инструктор и пара квадрациклов. Тен-Тен не заметила, как минуло пять часов их отдыха. Пришлось убить почти час на освоение управления и нотации инструктора, ну, а дальше… Дальше просто было круто преодолевать каждый новый ров, горку и песчаную дюну. Со скоростью она не рисковала, зная, как опасно такое катание, особенно, если тебя накроет квадроциклом, но получать адреналин это нисколько не помешало. В качестве завершения вечера он пригласил её подняться на крышу, всё ещё удивительно ловко скрывая свою личность. Эх, не был бы Сасори так болтлив, Хьюга потянул бы на отменного шпиона, но, как обычно, всё не в его пользу. Тен-Тен поднимается по лестнице, а сзади идёт он, предложивший донести её шлем. От приятной усталости ноги покачиваются вне желания, но хмыканья Неджи позади говорят сами за себя. Впереди мелькает свет, к которому почему-то тянет, хотя количество ступенек просто выводит из себя вместе с шортами, которые неприятно трутся по ногам. Он смеётся над её неловкостью и ногами, цепляющимися за ступеньки из раза в раз, а Тен-Тен просто устала. Последняя пара ступенек самая адская, но, преодолевая их, мотоциклистка оказывается на той самой крыше среди горящих свечек. Романтика… Уже работает проектор с каким-то фильмом, валяется куча больших подушек, красиво расставлены какие-то закуски на столе, а вид просто ошеломляет. Это крыша одной из токийских высоток, с которой видно, кажется, абсолютно весь необъятный город со всеми его тысячами тысяч торговых центров, офисов и неиссякаемых потоков автомобилей, и Тен-Тен не находит причин, чтобы оторвать свой взгляд от того, что их окружает, потому что в этой романтике Неджи, видимо, тоже дока. Хьюга не застигает её врасплох, но неожиданно, будто из бетона, вырастает рядом. Ей кажется, что это хороший момент, чтобы покончить с глупой, заранее проигранной им игрой, и выдаёт самым обычным голосом: — Ценю твои старания, Дока, — разворачивается к нему лицом и только сейчас замечает, что оба шлема стоят у тех самых подушек. Что же, так даже лучше. Он и сам решил сдаться. Звонок Сасори в половину третьего был самым неожиданным из того, что произошло за ту ночь. Очередная победа над ней была так ожидаема, что сам с собой в голове он спорил лишь о времени, которое понадобится, чтобы раскатать её, только вот этот короткий разговор всё изменил. «Она знает» — это всё, что нужно было услышать Неджи, чтобы понимать свой проигрыш этой наглой девчонке. Он не хотел и до сих пор не хочет знать, как до неё дошла эта информация, потому что проколоться мог либо Дейдара, либо (что вероятнее) Акасуно. Его взгляд ещё там, в кафе, Хьюга заметил. Тен-Тен заинтересовала Красного Скорпиона, и Хьюга нисколько не уверен в вероятности обратного, ведь Тен-Тен — это Тен-Тен — самая непонятная, непредсказуемая, но самая живая из тех, что ему попадались. Гадать на её счёт — занятие крайне бесполезное, потому что сейчас её глаза вторят городу, горят и светятся, а через секунду она пошлёт тебе в лицо ту бутылку шампанского, что стоит в ведре со льдом, и сбегает. Своё знание она могла выпросить, вымолить, потребовать, заставить дать — всё это в её духе. — Приятно, — в тон её высокомерию и эгоизму отвечает Дока, зависая в половине шага от девушки, чьи голос, запах и поведение дурманят хлеще вина, героина и любых других гадостей, которыми увлекается любой подросток, каким так недавно был и сам Неджи. Хьюга усмехается своим мыслям, таким глупым и простым, таким несоответствующим ситуации. В фильме на фоне начинает играть какая-то кантри-песня, тени от почти сотни свечек колышутся по спокойному лицу Тен-Тен, без зазрения совести рассматривающей то ли мотоциклиста, то ли всё тот же привлёкший её пейзаж. Кажется, с банальщиной вышел перебор. — И что дальше предлагаешь, Хьюга? Её голос повисает вслед, словно тонкий шлейф платья, пока сама Тен-Тен садится на подушки, опираясь на вытянутые руки и продолжает равнодушным взглядом въедаться под белёсую кожу. Она всё делает просто. Просто говорит о чувствах, с которыми незнакома, просто ложится под тех, кого хочет, просто живёт. И своей чёртовой простотой рушит всё вокруг себя, будто так и нужно, будто от этого ей самой легче. Он ничего не может ей предложить, потому что и сам ничего не имеет ни за душой, ни в душе. Чтобы что-то от неё требовать, стоит сначала разобраться со своими желаниями, потому что помимо желания обладать должно быть что-то ещё. Весомее и понятнее. И ему стоило смириться с этим ещё тогда, когда они впервые встретились, но, вот ни задача, Неджи не умеет сдаваться. Игры нужны, чтобы в них выигрывать, а не участвовать. — Ты живой там? Чего завис? — слова прилетают адресату немногим позже, чем виноградина, едва не коснувшаяся светлой толстовки с лёгкой руки Такахаши. Хьюга неловко переступает с ноги на ногу, а после удивительно быстро падает рядом с девушкой, захватывая с собой шампанское, — то есть дальше ты просто решил напиться? — А у тебя есть варианты лучше? — пробка отлетает в неизвестном направлении, пена скатывается через край, пока Тен-Тен неловко бросается в сторону бокалов и подставляет их под бутылку, — можем напиться и придумать что-то интереснее. В ответ мотоциклистка только хмыкает с кошачьей улыбкой и откидывается на подушки позади себя, увлекаясь просмотром какого-то фильма с Деппом, Хьюга ей вторит. Бокалы быстро пустеют, наполняются и снова пустеют — бутылке конец. Тен-Тен краем глаз наблюдает за тем, как Неджи следит за происходящим на проекции, не отвлекаясь на её шевеления, и продолжает чувствовать тупую легкость. Фильм смотреть интереснее, если лежать на нём. Чувствовать. Как медленно сползает резинка с волос. Чувствовать. Как перебирают прядь за прядью. Слышать его пульс. Он где-то около сотни. Слышать громкие выдохи. А дальше… Ничего. Дремоту Тен-Тен прогоняет лёгкая прохлада и те мурашки, что разбегаются от его всё ещё тёплых рук и поцелуев в макушку, непривычных и, по большому счёту, ненужных. Притворяться долго не выходит, потому что его пальцы на шее — это щекотно, хоть и неумышленно. — Который час? — Половина пятого, ты крепко спишь, — мягко произносит Хьюга, поднимаясь повыше. За прошедшие часы по подушкам он сполз конкретно. Хрустят суставы, когда Такахаши наконец-то встаёт теперь уже с его ног, а парень решает размять затёкшие конечности, — Ками, я не чувствую свои ноги. — Задницу, говори прямо, кого тут решил стесняться? — А ты тут без комплексов, я смотрю? — с усмешкой между прочим интересуется Неджи, облокачиваясь на подушки позади себя и тут же обнимая за плечи Тен-Тен, вновь умастившуюся у него на груди. Это кажется таким логичным, что ни одного мысленного протеста не возникает. — Зато у тебя их предостаточно, на двоих хватит с лихвой. — Вот сучка, — полушёпотом произносит Неджи, щипая девушку за бок, — всегда рад ими поделиться. — Стараюсь. — Заметно! Титры на экране медленно мелькают, совсем незамеченные теми двумя, что в предрассветных лучах молчат, перебирая пальцами пряди чужих волос и ткань рукавов толстовки. Тен-Тен не напрягает эта тишина, его поведение и та пропасть, что буквально сверкает своей чернотой, потому что ничего другого в своём будущем она не видит. Никаких далеко идущих планов, никаких желаний, кроме физических. Дальше нет ничего. Неджи считает примерно также, но будущее своё, если и представляет, то точно не чернотой. Там ничего понятного, привычного, но что-то хорошее должно ведь случаться. Рано или поздно — неважно. Вокруг становится всё светлее, но от этого Неджи спать меньше не хочется, он едва умудряется всё ещё размыкать веки, да и Тен-Тен своим духовным отсутствием нисколько не спасает ситуацию. А Хьюга между прочим не против и перекусить, потому что ещё немного, и желудок начнёт сдавать его с потрохами. А это уже прекрасный повод завязать хоть какой-то разговор. — Ты снова спишь? — Да, и не понимаю, почему этого не делаешь ты, — бурчит Тен-Тен и утыкается лицом в его толстовку, которая всё также почти невыносимо пахнет кофе. — Всё ещё сучка. — Всё ещё стараюсь, как ты заметил. На пару минут они вновь умолкают, пока Такахаши вновь не решает узнать: — Так, а что насчёт «дальше»? Трое детей, минивен и поездки за продуктами на выходных? — Ну, если ты так хочешь… Только без меня, я против таких кипишей. — Тогда зачем таскаешься за мной? Тен-Тен переводит взгляд с едва заметного логотипа толстовки на Хьюгу и надеется (очень надеется), что он не врёт, потому что слово «семья» для неё звучит страшнее войны, эпидемии и даже аварии. Это ответственность, это зависимость, это предательство собственного эгоизма. — Моего «хочу» тебе мало? — Как и тебе моего «не хочу», — Такахаши со взглядом победителя хмыкает и щипает Хьюгу за щеку, растягивая на его лице безобразную улыбку. — Что-то я не замечал твоих протестов, — он щекочет её по ребрам, параллельно удерживая от падения, — чтоб ты знала, хождение голой по моему дому — такое себе «не хочу». — Кажется, по-сучьи здесь веду себя не только я… — Так заметно? — Что? Можно быть придурком и вестись на каждую провокацию. А можно быть Хьюгой Неджи и знать, что эта уже немаленькая заноза в одном месте боится щекотки. Можно быть Хьюгой Неджи и забыть, что Такахаши любит грязные приёмы и знает слабые места. Между тем, если быть Такахаши Тен-Тен, то понимаешь, что ничего не решается и ничего не меняется. Потому что дальше… Ничего.***
Когда Темари вновь стоит под серой дверью, что когда-то выбрала сама, то желания, чтобы Шикамару оказался дома и вне его одновременно, уравновешиваются. Ей всегда казалось, что она сильнее других, глупых и наивных, но, какая жалость, оказалась одной из них. Не посмела, не сделала, не смогла, не поверила. И снова здесь, под этой дверью. На часах что-то вроде половины двенадцатого, будни. Наверное, он дома. «Давай, постучи уже хотя бы, тряпка» — и больше не единой мысли. Стук. Неслышный шорох шагов где-то там, за дверью. Знать бы ещё, что сказать ему. — Ну, здравствуй, — голос его такой же разочарованный и помятый, как и весь вид в целом. Синяки под глазами едва ли светлее цвета радужки или этой синей кофты, что сейчас на нём. — Привет. — Будешь проходить или опять намерена сбежать? Нара отступается от косяка, который до этого загораживал собой. Так он приглашает. А в душе Темари просто ураган из страха и стыда, но это просто всё тот же Шикамару напротив. Только взгляд, только шаг вперед, потому что в жизни бывает по-всякому, бывает и так… — Эй, Мари, а, может, уже хватит? — не своим голосом вслед ей кидает Нара, не отлипая от стены. — Выслушай меня, — в голосе Темари грёбаное отчаяние и надрыв, так не подходящие к виду слишком отрешённого Шикамару. — Зачем? — Шикамару как-то резко проходит к ближайшему стулу, садится, не поднимая глаз. Ему это не нужно, ведь то, что Темари не скажет, он обязательно заметит в её взгляде и вряд ли будет доволен, — скажи мне уже это чёртово «нет», и закончим на этом. Это не крик, но мольба. Нара — это зверь, загнанный в клетку, в рамки, в правила. Его пытаются слишком поздно дрессировать, не подозревая, насколько это бессмысленно. — Я не сделаю это, — серьёзно произносит но Сабаку, не зная, что, кроме неё самой, в жизни этого мужчины, что в трёх шагах напротив, нет ничего. Она — всё, что он имеет. Всё, чем гордится. Единственное, что он не умеет сохранить, — я не могу… Не могу сказать тебе «нет». — Ты научилась отлично врать, Мари. Почти костлявая, но тёплая рука Нара мягко касается щеки девушки, кудрей, небрежных и жёстких. Всё ещё хорошая, всё такая же не его. А что с этим делать, и сам Сатана не в курсе, ему нет дел до таких мелочных проблем. — А ты так и не научился отличать правду. — Что ты хочешь от меня? Что ему ответить? Что сказать после всего того, что сделала? Они квиты были: одна замужем, второй одинок — это было однажды, а после почти десяток её оплошностей: побегов, вранья и глупостей. Что сделать, чтобы та мразь, что сидит внутри, наконец-то подавилась собственной нерешительностью и никому ненужной гордостью. Темари прикусывает губы, заламывает пальцы, но так и не находит достойных слов. — От того, что ты не говоришь «нет», ответ «да» я не получаю, — Шикамару проводит большим пальцем по губам девушки. Ей не следует раздирать их до крови. — Всё не так просто! Темари убирает его руку от лица, но не отпускает. Нельзя отпускать. — Хорошо, давай по-другому, — взгляд Нара такой обжигающий, что мурашки без спроса стройными отрядами разбегаются по телу. Его взгляд, несмотря ни на что, осуждающий, — ты поговорила с Итачи? Остаётся лишь качнуть головой и проглотить ком и слёзы, остаётся только терпеть этот взгляд, такой противный и такой уместный. Но Сабаку не верит, что Нара может так просто сбежать от неё под лёд. Он был другим, терпимым. Неужели она переступила что-то запредельное? Неужели не сможет быть услышанной? — Н-нет. А он нагло хмыкает. Знал ведь, что получит именно такой ответ. Ему бы ещё знать, чего ей стоил побег от заботы Гаары и опеки Канкуро… Знать бы, что за эти дни она не смогла придумать достойную речь для мужа, так и не мелькнувшего в её мыслях до этой минуты. — Мы не встретились. Уверенность Шикамару становится такой же шаткой, как и весь этот разговор, поддерживаемый лишь прошлым, таким незабываемым и неотъемлемым, таким, что не должно было становиться «прошлым». — Почему мы не можем быть… вместе? Скажи мне, Шикамару! — Потому же, почему ты не можешь поговорить с мужем, — почти незаметно на талии Темари смыкаются руки, и становится уютнее. Темари смеётся, наверное, не к месту, с болью. С той же болью он обнимает её. Виноваты оба. Так тихо, так спокойно. И плевать, что терзают друг друга, что ломают всё, что строят, что бросают друг друга, словно хрустальные бокалы в стену. Важно ведь только здесь и сейчас, когда рядом тот, кто действительно нужен, кто слышит. — Думаешь, у нас что-то выйдет? — спустя почти десять минут раздаётся мягкий, почти спокойный голос Темари. Шикамару не отвечает. Шикамару не знает. Шикамару готов пробовать, пока не получится. Шикамару мир скорее порвёт, чем отпустит её. Шикамару себе в этом не признаётся.***
В приюте души Дейдары всегда шумно. И треск металла, и скрип пластика, а ещё, разумеется, куча работающего оборудования и звуки моторов на тестируемых авто. Приют души Дейдары по проходимости сравним только с общественным туалетом, потому что тихушничает этот парень только, если дело касается бумажек с изображением Франклина. Наверное, когда-то давно он воспринял фразу «любой каприз за ваши деньги» слишком буквально, а, на удачу, на счету Темари перманентно, как краска тату Такахаши, валяется кругленькая сумма в любимой валюте Тсукури. В своём синем комбинезоне, перемазанном мазутом, он выглядит уставшим и замученным, но, когда на пассажирское сиденье тестируемого им авто падает стопка купюр, на его хитрое лицо выползает улыбка. Темари фривольно облокачивается на пассажирскую дверь с полностью опущенным стеклом и, улыбаясь в ответ, здоровается. — На мою тачку даже не рассчитывай, — слащаво произносит парень и глушит двигатель. — Не вижу проблемы, организуй мне чужую, — Темари пожимает плечами и кидает сверху ещё одну валютную стопку. Деньги, по большому счету, не её, и расставаться с ними до смешного просто, ведь это единственное, что брат смог ей дать, но это не стоит совершенно ничего. Рядом ей нужен был братишка Гаара, а не бизнесмен Гаара-сама. — Смотрю, настроена ты серьёзно. Я поищу, что-то подходящее тебе, — Дейдара выходит из автомобиля, огибает его и весом всего своего тела прижимает Темари к кузову. Сложенные на груди руки — единственное, что их разделяет. — Подходящих мне мужиков я найду без тебя, Тсукури, можешь не волноваться. — Волноваться стоит тебе, дорогая, — от слова к слову голос механика становится тише, но с каждой секундой его лицо всё ближе к лицу но Сабаку, — знаешь, как выяснилось, мой приятель болтливее, чем хотелось бы… Тсукури тут же отходит на пару шагов, как только заканчивает свою фразу. В конце концов, Темари его не привлекает, а обратное было бы себе дороже. Выражение её красивого лица тут же сменяется с предельной уверенности до глупой растерянности, и это смешит мужчину. — О чём ты? — Да так, ни о чем, просто Нара придёт попялиться на твой заезд или отговорить тебя, там уже как получится. А вот язык Скорпиона пора укоротить, иначе он меня такими темпами разорит. Работники мастерской косо посматривают на своего босса и девушку, топчущую шпильками бетонный пол гаража, но не смеют подслушивать, а потому Тсукури не боится говорить. Тсукури, кажется, вообще ничего не боится. — И не хочу тебя огорчать, но сливаться поздно. Темари раздумывает над чем-то, от неуверенности в собственных планах прикусывая губы. Ей не нравятся ровно все эти взгляды и даже мысли в её адрес, но сделать с ними она всё равно ничего не может. И лишь остаётся замечать, что пауза затянулась и Дейдара ждёт её положительного ответа. — Я и не думала об этом. — Страшно узнать, зачем тебе это вообще? Какузу задницу порвёт, но не отдаст тебе эту машину. — Кто сказал, что дело в машине? — Темари возвращает себе прежнюю уверенность, слегка задирает подбородок, и глаза её, сине-зелёные, едва не сверкают. Гордость к лицу этой женщине.***
Красный мотоцикл Сасори — красивое яркое пятно на фоне пыльной мастерской Дейдары, где он колдует со своей аэрографией, а его подконтрольные пташки делают всё остальное. Акасуно всё ещё смешно от того разговора с Шикамару по телефону Такахаши, потому что угрозы этой сонной мушки, как разъярённый удар с одной левой от хомячка, очень брутальны и совершенно невероятны. Впрочем, интереснее тот разговор, что состоялся между ним самим и Тен-Тен, выведавшей про Дока. Хотелось знать, где же Нара достал её мобильный и как они двое вообще связаны, а Тен-Тен, как оказалось, совсем не против поведать эту историю, над которой можно было разве что посмеяться. — Опять шатался со своей подружкой? Как её там, Тон-Тон, да? — накидывается с вопросами Тсукури, стоит только Сасори переступить порог гаража. Аэрографист даже не смотрит на него, зависая в экране смартфона и что-то печатая. — Придурок, Тен-Тен она. — Так, всё-таки с ней? — Нет, — как-то грубо отвечает мотоциклист. — Тогда какого чёрта ты опоздал? — Дей по-лисьи улыбается, метая вгляд от экрана до приятеля, будто играет с ним. — Какого чёрта ты рассказал Нара про заезд Темари? Тебя никто об этом не просил, — Сасори грубо вырывает из рук приятеля телефон, предварительно заблокированный, ведь этот смазливый гад иначе не проявит ни капли внимания, — зачем ты это сделал? — Семейные драмы слишком интересное зрелище, чтобы упускать. — Ты мудак, Дей. — А ты чуть не трахнул подружку Дока, — самоуверенно заявляет механик. Сасори сам ему о том случае и рассказал, а, значит, это его промах, хотя врезать по красивой роже очень хочется. — Или уже трахнул? Сколько ты ей там раз за день названиваешь, как собачонка? Дока будет в восторге, если узнает, я прав? От мерзкого голоса Тсукури внутри Скорпиона закипает ярость. Как он смеет?! Смазливый ублюдок. Это не секрет, что в погоне за собственной выгодой Дейдара и мать родную продал бы, но Акасуно не знал до этого момента, что почти сладкий мальчик позволит себе такие мерзости и сделать, и сказать. — Закройся, тебя никто не спрашивал. Телефон Дейдары с подачи Сасори, скользя по верстаку, влетает в стену, как только на его собственный приходит какое-то уведомление. Сообщение, если быть немного точнее. Это снова Тен-Тен и её какие-то глупые мысли, которыми она была просто обязана поделиться. Что-то вроде «порвала любимые носки, прикинь». Её нахождение рядом успокаивает прошитую годами и опытом душу Акасуно, а потому пара её сообщений и звонков в день делают его жизнь счастливее. Хотя как девушка она всё ещё не его и ничья. Сасори не строит никаких планов на её счет, просто наслаждается редкими ничего не значащими встречами, чаще всего связанными с гонками. — Я-то закроюсь, но от этого ты не перестанешь быть для неё дрессированным пуделем, который не может сказать единственное «нет».