Капитанские будни

      — Нет, — говорит Лекс. — Нет, нет, нет.       На последнем «нет» самоконтроль изменяет, и капитан стучит кулаком по столу.       Задевает, естественно, край подноса, и вся эта совершенно неуместная на письменном столе ерунда — рассыпчатые печенья, какие-то медовые тянучки, недопитая кружка с чаем — взмывает в воздух и разлетается по записям и документам.       Корв хохочет.       Еро, шипя сквозь зубы, вытирает стол изгаженным черновиком письма, комкает в ладонях мокрую бумагу.       Честно говоря, очень хочется зарядить графу прямо в его довольную белозубую ухмылку.       И ведь самое обидное — Корв дело говорит. В общем-то, глупости от него Еро и так слышать приходится нечасто, но сегодня вечером его светлость просто фонтанировал отличными идеями. Которые, все до одной, как понимает только сейчас капитан, были ловушкой.       — Нет, ваша светлость, — Лекс и сам уже не замечает, что переходит на светски-официальный тон только в минуты крайнего раздражения (что, впрочем, случается едва ли не каждый день). — Я не могу позволить вам так рисковать. Ну и кроме того… да у тебя ничего не получится, Корв!       — Почему? — прохладно, подпустив в голос аристократической надменности, интересуется Корв. И, само собой, его левая бровь поднимается аркой. — Ты согласился, капитан, что «сирен» только на живца можно ловить… Хотя моё предложение устроить молчунам-потерпевшим познавательную экскурсию в застенки всё ещё в силе…       — Нет уж, — по этому вопросу Лекс уступать не намерен: да, ограбленные бандой девиц горожане предпочитают молчать, и капитан уважает их право… Ну, по крайней мере до некоторой степени.       — Зря, — фыркает Корв. — Но вернёмся к плану. Твоих людей «сирены» наверняка знают и не купятся. Тебе нужен доброволец, и не из стражи…       — Думаешь, они тебя не узнают? — приводит Еро самый сильный из своих аргументов.       Корв, впрочем, явно не считает этот аргумент хоть сколько-нибудь сильным.       — Еро, глупостей не говори, — ухмыляется он. — Кому придёт в голову, что моя высокомерная светлость может отираться по ночам в портовой таверне? Ты бы сам-то поверил? И вообще, графские одежды — отличная маскировка: все, знаешь ли, очень заняты подсчётом жемчужных пуговиц и изучением толщины воротника, а над воротником может хоть кочан капусты торчать…       — У тебя, кажется, как раз кочан капусты и есть, — бурчит Еро под нос, но против правды не попрёшь. — Но не могу же я отпустить тебя безоружным…       — А кто сказал, что я пойду безоружным? — Корв нехорошо щурится.       Еро пожимает плечами и говорит резче, чем намеревался:       — Церемониальный меч с собой потащишь, Корв? Это — городское дно, а не рыцарский турнир. Там ваши дворянские расшаркивания не в чести.       И тут ухмылка графа становится вовсе уж нехорошей; Еро отчего-то вспоминаются тучи над морем, на вид спокойно-безмятежные — и обернувшиеся таким штормом, какой капитан, столичный житель, до того и представить не мог.       — Да что ты говоришь, капита-ан, — тянет Корв насмешливо. — Рыцарский турнир, значит? Как скажешь. Если я пройду отсюда до двери, и ты меня не остановишь — моя взяла. Без оружия, но любыми средствами, Еро.       Лекс на секунду прикрывает глаза.       Конечно, ни на что подобное нельзя вестись. Это какое-то немыслимое нарушение субординации — немыслимое даже по меркам их странных отношений, когда граф запросто приходит в комнату капитана стражи, суёт нос во все дела и вообще давно уже не граф, а очень даже Корв (а иногда и «засранец»).       Но это уже перебор, и соглашаться на это идиотское пари нельзя ни в коем случае.       «О боги, — мысленно спрашивает Лекс, — неужели вы всё-таки услышали мои молитвы?»       Искушению наконец зарядить графу как следует по его ухмыляющейся физиономии Еро не может противиться.       — Давай, — кивает капитан, поднимаясь и закатывая рукава домашней рубахи. Азарт горячит кровь: именно так, один на один, без пафосных доспехов и тяжеленных мечей, нередко приходилось решать проблемы и в столице. — И если я тебя остановлю, больше никаких разговоров о том, чтобы совать голову в пекло, твоя светлость.       Граф, как ни странно, удивлён — и Еро отчего-то нравится быть непредсказуемым. Голове становится легко и свободно, и мир сжимается до простого и понятного: не пропустить. Лекс чувствует себя — едва ли не первый раз за всё время в Анвиле — по-настоящему живым.       Корв поднимается, небрежно сбрасывая камзол, и остаётся в рубахе и мягких свободных штанах. Лекс впервые смотрит на него по-новому, оценивая. Граф не то чтобы худощав — но и тучным, даже плотным его не назвать; никаких демонстративно бугрящихся мышц, но зато очень настораживающая плавность движений. И ещё Лексу совсем не нравится, что Корв сбрасывает бархатные туфли: выходит, не только капитан сразу подумал о самом простом варианте — скользких подошвах… ну и одном, всего одном ударе в челюсть.       Корв тоже оценивающе щурится, не торопясь ломиться напролом. Перекатывается с пяток на носки, поводит плечами, смотрит, что характерно, в глаза… Еро срочно пересматривает свой прогноз: просто не будет. И в самом деле — не рыцарский турнир.       И совсем не по-рыцарски, конечно, обманывать противника ложным выпадом влево, а после змеёй уходить вправо, закрываясь столом… Вот только Еро — не умом, а рефлексами — рыцарства и не ждёт. Выставленная вовремя подножка — и Корв едва удерживается, чтобы в этот самый стол не впечататься лицом. Лекс, поверив в свою удачу, тянется, чтобы придавить его к столешнице — даже жаль, что всё так быстро закончилось — но внезапно отшатывается. Оказывается, из кружки вылился не весь чай… И он всё ещё достаточно горячий.       Корв умело пользуется преимуществом, и в челюсть прилетает уже Еро, хоть и скользящим ударом вполсилы. Зато можно не церемониться — после чая в лицо все средства хороши. Так же, похоже, решает и Корв: обмен совсем нерыцарскими ударами, пинками и тычками скоро переходит в горизонтальную плоскость. Лекс, получив весьма чувствительно в пах, сгибается, но успевает подсечь графа под коленки.       О том, как со стороны выглядит их возня на полу, Лекс старательно не думает. В конце концов удача поворачивается лицом к капитану, и он, взгромоздясь на графа, ловит его шею в удушающий захват.       Впрочем, азарт азартом, но связь с реальностью Еро утрачивает не до конца. Зажав локтем шею Корва, больше для вида, ослабляет захват и, тяжело дыша, рычит прямо в графское ухо, кстати оказавшееся напротив его губ:       — Всё, Корв. Тут бы я тебя придушил. Если бы всерьёз.       Граф, кажется, признаёт поражение: перестаёт дёргаться. Лекс чувствует, как тело под ним расслабляется, только слышит тяжёлое дыхание — и отчего-то не торопится выпускать жертву. По крайней мере, пока тот вслух не скажет, что проиграл.       Корв, словно почувствовав, вертит головой, сопит — и неожиданно его губы оказываются на шее Лекса, под ухом, там, где бешено стучит пульс в венах. Зубы чуть сжимаются на коже, чтобы смениться…       Воздух вышибает из лёгких сразу. Воздух из лёгких, мысли из головы, твёрдость из рук…       — Тут бы я тебя… укусил, Еро, — выдыхает Корв. — Если бы всерьёз.       И беспрепятственно выскальзывает из бессильного захвата, кувырком перекатывается в сторону, встаёт на ноги.       Корв с совершенно светским видом оправляет разорванный ворот рубахи, подпирая плечом косяк двери. Той самой, до которой Лекс не должен был его допустить.       И остаётся только растерянно моргать, глядя на этого высокомерного засранца, напрочь лишённого всяких понятий о приличном — даже по меркам городского дна — бое.       А ещё укус… засос на шее горит, как клеймо, и уже обещает к утру налиться наглой вызывающей синевой.       — Полагаю, вопрос решён, капитан, — светски сообщает граф. — Можем впредь не считать меня безоружным, даже и без церемониального меча?       Лекс переворачивается на спину, не торопясь вставать с пола, и смотрит в потолок. Ну, а вдруг его светлость как следует отметелят «сирены»? Ну можно же хотя бы понадеяться, а?       О том, почему ему совершенно не хочется, чтобы граф использовал против них своё подлое, бессовестное, грязное оружие, Лекс думать не собирается.