Капитанские будни

      Память — странная штука. Корвус, скучая по городу, по замку, даже и — что уж скрывать — по титулу и утомительным, но таким приятным обязанностям графа, оказывается, многое помнил… не совсем верно.       Например, он в столичных трущобах напрочь забыл, как ужасны, невыносимы, утомительны приёмы. Как смертельно тяжело не клевать носом, пока очередной напыщенный аристократ с мозгом гуся (того самого, чью печень лопает за обе щёки) несёт светский бессмысленный бред, будто откровение. Как до дрожи хочется напиться и устроить что-нибудь этакое — лишь бы не смотреть часами в эти тупые рожи… А нельзя. Даже и думать нельзя.       Да ещё и Еро, негодяй, стоял истукан истуканом и делал вид, что он вообще украшение зала. Мебель такая, вроде стойки с доспехом. А после и вовсе сбежал, оставив вместо себя кого-то из офицеров — дела у него, видите ли.       В общем, граф Умбранокс решил, что достаточно потрудился на благо родины (задницу на троне отсидел и бровь от презрительных гримас уже болела) и тоже сбежал, оставив наслаждающуюся приёмом Миллону в одиночестве выслушивать сухие, как хлебные корки, славословия.       Ноги — а может, чутьё — несли Корва, конечно, к комнате Еро. В последние дни даже поговорить толком не удавалось, что уж там до всего остального… И любопытство кусало: что же за дела вынудили капитана манкировать своими прямыми обязанностями по украшению собой зала?       На стук никто не отозвался. Корв, и не подумав смущаться, открыл дверь.       Еро в комнате не было, и это графу совсем не понравилось.       Никаких бумаг на столе Корв не обнаружил, и это понравилось ему ещё меньше. Лекс, педант, всегда вёл записи обо всех текущих делах, и графа, пожалуй, даже умиляла эта привычка — но сейчас только белоснежные пустые листы стопкой лежали на капитанском столе. Корв взял верхний, прищурился… Аккуратно положил на твёрдую поверхность, нашёл уголёк… Метод, собственно, был старый как мир — да только Еро то ли не знал, то ли не считал нужным подстраховываться, всегда писал на верхнем листе из стопки, чётко, уверенно, продавливая пером бумагу.       И на втором, пустом листе отпечатывались буквы — если, конечно, очень осторожно провести по нему углём.       «…сокопоставленный член Гильдии, — прочитал Корв белым по серому. — … становке полной секретности. Сегодн… и поместить под арест до дальнейш… Обесп… …рану».       Корв в ярости скомкал «разговорчивый» лист. Еро, проклятый фокстерьер, никак не мог успокоиться. Кого-то он всё-таки поймал, получается. Или ловит вот прямо в эту минуту.       И очень, очень плохо, да просто хуже всего, что всю свою операцию капитан провернул за спиной графа.       Корв тщательно уничтожил все следы своего визита в капитанскую комнату, нацепил на лицо улыбку и вернулся на приём. Теперь, когда перед ним в полный рост встала проблема, требующая немедленного — и деликатного — решения, даже аристократические рожи не раздражали. Корвус Умбранокс механически улыбался гостям, а Серый Лис напряжённо думал.       А потом, когда приём наконец закончился, выяснилось, что у Миллоны пропали драгоценности. Исчезли из запертой шкатулки на столе, словно их там и не было никогда. Не самые дорогие, но самые любимые — изумрудный гарнитур, подаренный Корвусом на свадьбу много лет назад.       Графиня в ярости потребовала немедленно — немедленно! — найти капитана стражи. Корв отговаривал её почти искренне, обещая, что пропажа непременно найдётся, что Миллона наверняка просто сложила драгоценности по растерянности в другое место, что, в конце концов, можно заказать новое колье, ещё лучше… Надо ли говорить, что его аргументы никакого действия на разъярённую графиню не возымели?       Лекс явился почти сразу — сердитый, нервный и ежеминутно оглядывающийся на дверь. Корв встретил его взгляд и сочувственно пожал плечами: женщины, мол, что с них возьмёшь?       И началась обычная унылая рутина, затянувшаяся до самого рассвета. Проверили все места, куда графиня могла положить драгоценности — безрезультатно. Кто мог войти в графские покои? Кто угодно. Кто мог взять драгоценности из шкатулки? Тоже кто угодно, если у него в кармане отмычка. Никто, как водится, ничего не видел. Задержанные до выяснения гости оскорблённо молчали и сверлили капитана надменными взглядами; слуги радовались дармовому развлечению, перешёптывались и посмеивались; Миллона злилась, Корв по большей части молчал. Еро незаметно для посторонних, но очевидно для Корва, тихо зверел.       Наконец гостей решили отпустить, признав, что вора надо искать среди своих. Его светлость, улыбаясь и сглаживая неловкость ситуации, сам провожал обиженных дворян до замковых ворот… И ненадолго, совсем ненадолго задержался, возвращаясь в спальню супруги.       Дело раскрыла служанка, пришедшая выполнить свои обычные утренние обязанности.       Пропавшее колье обнаружилось в ночном горшке.       Графиня ошарашенно молчала, челядь смеялась, уже не скрываясь, граф иронично улыбался, но не комментировал. Лекс с каменным лицом сухо поклонился и вышел, чеканя шаг. Корв смотрел на его прямую спину и тихо себя ненавидел.       Через полчаса, оставив Миллону недоумевать в одиночестве, граф тихо вышел в холл замка. Спросил стражника, где капитан — и без того, конечно, зная ответ, — и спустился вниз, к тюремным камерам.       Еро сидел на полу, облокотившись на стену, и невидящим взглядом смотрел в пустоту. Решётка тюремной двери напротив него так и осталось распахнутой настежь. Издевательски распахнутой. Граф вздохнул и сел рядом с капитаном на грязный холодный пол.       — Он был почти у меня в руках, — не повернув головы, сказал Еро. — Почти в руках… Мы взяли гада с «мечеными» камнями. Этот сопляк бы раскололся, Корв. Он бы назвал мне местного скупщика, а то и дуайена… А это — полшага до него. До самого.       — А почему я не знал? — спросил граф сочувственно… но и с упрёком. — Может, тогда бы не позволил истериками Миллоны сорвать тебе допрос.       — Ты, — Лекс не смотрел в глаза, всё так же слепо уставившись в темноту пустой камеры, — ты был занят с этим приёмом, я не стал тебя отвлекать.       Врать Капитан Закон так и не научился.       — Почему ты так уверен, что вышел бы на Лиса? — спросил Корв как мог равнодушно. Внутренности будто смёрзлись в ледяной ком, а пальцы дрожали.       — А я и не был, — легко признался Лекс. — Пока он не подтвердил мои догадки, устроив это представление. Его рука узнаваема, Корв. Поверь уж мне.       — А стражники ничего не видели? — уточнил Корв.       Лекс помолчал.       — Видели, — спокойно кивнул Еро. — Как горничная графини обнималась во дворе с конюхом. Как повариха шла домой, едва волоча за собой мешок дынь. Как разозлённые подозрениями гости сцепились друг с другом у колодца, почти устроив дуэль — но, к счастью, оба были слишком пьяны. А потом, уже утром, стражники увидели пустую камеру.       — Может, врут? — предположил граф.       — Может, и врут, — снова легко, даже, пожалуй, легкомысленно согласился Еро. — Все могут врать, Корв.       — Ты не выглядишь расстроенным, — осторожно заметил граф. — Я думал, ты острее переживаешь свой… проигрыш.       — Проигрыш? — переспросил Еро, поднимаясь на ноги. — Проигрыш?       Он улыбался. Улыбался болезненно-весело, и его красивое лицо казалось Корву жуткой гротескной маской в полумраке тюремного коридора. В голосе звучало что-то новое, совсем незнакомое.       — Да это удача, Корв, на какую я и рассчитывать не мог, — продолжил Еро. — Теперь я точно знаю, что он здесь. Мой враг — здесь. Совсем рядом. Только руку протяни.       И протянул руку, помогая графу встать с пола.