Отдышись

      — Ничего не выйдет, — с ледяным злорадством припечатал Руслан. — Не трать моё время. И своё тоже.       Кирилл взял паузу, достал сигарету и зашёл на четвёртый круг. Снова знакомая клумба и равнодушные провалы окон. Снова грязная, местами омертвевшая зеленоватая краска на панельном бетоне. И спокойствие-только-спокойствие.       За то время, что он пытался добиться расположения Руслана, одну вещь он знал наверняка: терпение — всё-таки лучшее оружие.       — Ты слышал меня? — начал злиться Врублёвский. — Потрать время на поиск нового, подходящего члена группы. Я от тебя устал.       — Я с поисками закончил, — пожал плечами Кирилл. — Думаешь, ты такой первый, блядь? Особенный и напуганный?       — На хуй иди, — огрызнулся Руслан и захлопнул окно.       Кирилл неторопливо выкурил сигарету. И увлёкся так, что едва не задымил фильтром. Его взгляд блуждал по знакомой до последней веточки улице, ни на чём не задерживаясь, пока не наткнулся на упругий силуэт чёрного кота. Тот пересекал парковку и приятно оживлял меланхолию вечернего дворика.       Руслан — совсем как этот двор. Снаружи холодный, брошенный и уставший… пока все коты прячутся по углам. Найдётся кот — найдётся и жизнь. Они это уже проходили, пусть и не в таких глобальных масштабах.       Жаль, поддержки от Елисея теперь ждать не стоит. В последнее время он появлялся дома, только чтобы утащить какую-нибудь безумно важную хреновину, вроде старого скейтборда или любимых спортивных перчаток.       Если обычно с Русланом следовало обращаться как с человеком, который чисто принципиально носит в заднице игольницу, после подобных визитов он становился невыносимым и напоминал перевернувшийся айсберг — опасный и невидимый, сулящий верную смерть любому зазевавшемуся судну.       Как-то раз он обмолвился, что не хочет доверять хрупкое здоровье Елисея кому-то ещё. У него вообще-то ревность, от которой тошнит. Потому что они с братом всю жизнь были вместе, вроде как против всех, а теперь птица дивная съебалась из гнезда, оставив кривоногого петуха в гордом одиночестве…       Кирилл бы душу заложил, чтобы стать для Руслана новой дивной птицей, но он, как никто другой, понимал, что это невозможно.       Переждав раздражение, он уселся на убогую скамеечку и привычно расчехлил гитару. Бесить Руслана новой порцией частушек Кирилл не собирался: повод неподходящий.       Чем брать-то её, своенравную крепость?       Медленно перебрав струны, он выдохнул потяжелевший воздух и запел, на ходу вспоминая свои же строчки. Голосом Вики они пелись очень интересно, ярко, красиво. Он не умел задыхаться и скулить, растягивая ноты. Поэтому звучал совсем не зло, а скорее печально и убаюкивающе:       — Шаг за шагом, за шагом шаг.       Сливаются в ленты изгибы тел.       Смерть за смертью, за смертью — мрак.       Загадками мира закрыт предел…       В окне ничего не происходило. Кирилл не расстроился и продолжил, уже не отвлекаясь, пока не допел и куплет, и припев:       — В пути миллиарды безликих душ.       Хлопки задают равнодушный такт.       На блёклых картинах иссохла тушь.       Шаг за шагом, за шагом шаг…       Давай остановимся хоть на миг.       Давай остановимся,       Отдышись.       Всё сменит однажды свой важный вид…       Как крылья сильнейших и гордых птиц.       Всё забудется. Просто сейчас поверь:       Нет цены у обычных счастливых лиц.       Давай остановимся хоть на миг.       Давай остановимся,       Отдышись.       Музыка на время оглушила, как происходило каждый раз, когда он пел своё. Своё проходило сквозь него не только мелодией. Ещё мыслями и идеями. Сутью. Такие демонстрации дорогого стоили, и каждый раз голос дрожал, как в первый.       Чёрный кот вылез из куста и резвой трусцой бросился в сторону подвалов.       — Мудак! — рявкнули сверху. Что-то пропороло воздух и шлёпнулось в метре от Кирилла. Как оказалось — оладушек. Не самый подходящий снаряд, конечно. Зато аппетитный.       Кирилл посмотрел наверх. Руслан открыл окно нараспашку и висел на подоконнике, сверкая тёмными от ярости глазами. В другой руке он держал ещё одну лепёшку возмездия и всем видом демонстрировал, что готов сейчас же выстрелить:       — Это нечестно!       — Почему?       — Просто нечестно, понял?!       — Это моя песня. Что хочу с ней, то и делаю. Тебе предлагаю, например.       — Я не гожусь. Сколько раз надо повторить?       Голос Руслана быстро потерял эффектную ярость и зазвучал устало, но от оладушка всё-таки пришлось уворачиваться.       — Легко говорить «не гожусь, не могу, не умею». И ныть потом «не смог, не научился» тоже легко, представляешь?! Да только после ты будешь сожалеть, что всё, что у тебя осталось, — бесполезное прошлое! Когда ни времени, ни возможностей уже ни на что не хватит!       — Ну давай, скажи ещё: «Потерявши, плачем», — съехидничал Руслан.       — Потерявши — не вернём. Никогда. Вообще, совсем, — холодно отрезал Кирилл и сразу же смягчился. — Я знаю, что ты скучаешь по брату. Это нормально, можешь срываться сколько угодно, если хочешь. Но не проёбывай свой дар. Да, придётся много работать… но…       — Я прекрасно знаю, на что я способен. Работай или не работай… у кого-то просто есть силы на это дерьмо, а у кого-то нет!       — Сила не обязательно должна быть только твоей.       Руслан замолчал. Он молчал так долго, что кто-то с верхних этажей, ставший невольным свидетелем этого скандала, аж зааплодировал.       — Поднимайся сюда, сучара, — наконец, бросил Врублёвский и от души долбанул окном.       Если бы кто-то сказал Кириллу, что однажды Руслан будет нервничать в его присутствии, он бы не поверил и заклеймил фантазёра сумасшедшим.       Но Руслан грыз нижнюю губу и уже пятый раз переставлял чашку с кофе на другой край стола. Что выглядело почти сюрреалистично, особенно в декорациях его кухни, наполненной запахом свежей выпечки.       Происходящее напрягало ещё по одной причине: Руслан казался выбитым из колеи. И даже немного… жалким?       Да, верно. С уходом Елисея он потерял часть себя, часть привычного мира. И пока не знал, чего хочет, как перестроить жизнь, как начать. У него, у несчастного, нарисовалось слишком много вариантов. Появилась неопределённость. И новые творческие пути, распустившие тропки на горизонте, лишь усугубляли ситуацию.       Кирилл всеми силами пытался скрыть идиотское счастье: то, что Руслан подпустил к себе, дал это увидеть, значило многое. Очень, очень многое. И он отвлёкся на оладьи со сгущёнкой чисто ради того, чтобы занять подрагивающие от возбуждения руки, но внезапно для себя не смог остановиться.       — Ты круто готовишь, — дожёвывая вторую оладью, мурлыкнул Кирилл. — Максу не говори: он неровно дышит к мужчинам-поварам…       Руслан не ответил. Он хмуро разглядывал свою кружку, ногтем цепляя маленький выступ возле ручки. Дефект керамики явно бесил его, но он предпочитал пользоваться именно этой кружкой, и даже подобная глупость с потрохами выдавала его привычки и особенности мышления.       — Руслан, чего конкретно ты боишься?       — Ты решил, что это страх?       — Твоя попытка меня оттолкнуть прямолинейна, — Кирилл облизал сладкий палец и потянулся за следующей порцией к большой тарелке в центре стола. В процессе задумался. Может быть, Руслан впустил его только чтобы увидеть, что кому-то нужны его вкусняшки?       И как это трактовать? Кто-то должен занять место Елисея?..       Кирилл заставил себя прекратить искать двойное дно: слишком соблазнительная рисовалась перспектива.       — Тебе мерещится моя нерешительность, — внезапно голос Руслана изменился, и Кирилл оторвался от оладий. — Уж не думаешь ли ты, что разбираешься во всём на свете и во мне тоже?       — А ты сложный?       — Я ультимативный. Если я принял решение, оно основано на чём угодно, но только не на страхе.       — Именно поэтому «я не гожусь»?       — Я это знаю.       — Ты можешь внятно объяснить почему?       — Позиция солиста — зачастую позиция лидера. Я не лидер и никогда им не стану. У меня нет желания брать на себя ответственность.       — Раз тебя не беспокоит сама музыка, тогда ответь на вопрос. Чем позиция лидера группы отличается от позиции заботливого брата?       Руслан поднял удивлённые глаза. Он выглядел так, будто Кирилл опять подсунул ему «ласточку», — абсолютно сбитым с толку. Долго разглядывать его было чревато, поэтому, облизнув губы, Кирилл дожевал последнюю лепёшку и отправился к раковине, чтобы помыть руки.       — Ответственностью перед чужой мечтой?       — А быть братом — не о том?       — Я никогда не брал на себя роль катализатора мечты. Он всё делал сам.       — Ага, а ты потом поднимал его на ноги, раз за разом, раз за…       — Кирилл.       Вновь изменившаяся интонация заставила обернуться. Руслан сглотнул и, поднявшись на ноги, завлекательно усмехнулся:       — У тебя есть пять минут, чтобы найти то, что убедит меня. Не сможешь — вали. Губы Кирилла тронула ответная мягкая улыбка.       — Мне так много времени не потребуется. Единственная вещь, которую ты на самом деле ценишь, — это слова. Если отбросить шушеру про сомнения, давай представим, сколько душ ты можешь вылечить, используя силу слов и музыки на полную? Ты достаточно смел, чтобы взять на себя ответственность за зал, под завязку набитый пациентами?       Ответа не последовало. Но Кирилл его и не ждал, он знал, что попал прицельно в косточку и волноваться нет смысла. Если это убедит Руслана, всё изменится. Если нет — всё бесполезно.       Он даже развернулся, чтобы уйти, но шёпот не дал ему сделать и шага:       — Мне понравилась та песня. Как она называется?       — Она называется «Отдышись».       Текстов было одиннадцать.       Руслан разложил их на столе и задумчиво вгляделся в распечатанные строчки. Те красиво складывались в переливы чувств и эмоций. Хотя можно заплести ещё сильнее, чтобы совсем захватывало дух.       Кирилл, успевший изучить каждый миллиметр его скучной комнаты, маячил позади, вытрёпывая нервы и ожидая реакции. Или окончательного решения, чёрт разберёт этого психа.       — Ты уверен, что это хорошая идея? — спросил Руслан, откопав в куче её, ту самую, моментально, с первых нот вывернувшую наизнанку его душу.       Текст-то фальшиво-претенциозный. Очередная полуборьба с полумиром с заявкой на очевиднейшие истины. Почему тогда, всего лишь спетые чуть хриплым, больным голосом, они так сильно задели?       Кирилл грузно опустился на табуретку.       — Я ни в чём не уверен. Но… кто бы мог подумать, что именно ты окажешься человеком, способным сдвинуть всех с мёртвой точки. Вчера звонила Мёрдж, она придумала несколько фишек и переходов, а ещё у неё есть варианты названия. Макс писал мне, что в любом случае готов работать, даже если затея не выгорит. Ему типа скучно, но это прикрытие. Гоша рад. Он в принципе не любит женские голоса, а когда услышал твой, как будто… воспылал? Ты напомнил нам, ради чего всё это начиналось. Я уже и забыл, что значит удивляться красоте импульсов и порывов.       — Хорошо, тогда у нас есть ещё одна проблема. Творчество — это не обо мне.       — Просто ты себя не искал, так? Даже не рассматривал варианты. Но сейчас тебе не хватает опыта.       — Сольфеджио, интабуляции и табулатуры… — Руслан вздохнул. — Инструменты музыки называются настолько же красиво, насколько они сложны.       — Ну… никто не изучает музыку потому, что хочет знать, где нота «до», а где «си». Это тебе не наука. Художники тоже вынуждены знать, чем акриловые краски отличаются от масляных. Но это не цель. Всё, что нужно понять, — это лишь схемы, позволяющие зафиксировать импульс. В основе лежит только он один.       — Вау. А ты, оказывается, умеешь красиво говорить, — Руслан подпёр голову рукой и бросил снисходительный взгляд из-под ресниц.       — Я много чего умею.       — Например?       — Находить общий язык с людьми.       — Ты хоть понимаешь, насколько гадкое это словосочетание? Общий язык. С людьми. Бр-р-р. Социальная шлюха, вот ты кто.       Расслабленно рассмеявшись, Кирилл пожал плечами. Руслану нравился такой его смех — возмущённый и тёплый.       — Давай споём. Пока под мои мотивы. Скорректируешь, как тебе будет удобно.       Он забрал гитару, брошенную у входа в комнату, и вытащил её из затёртого чехла. Руслан впервые обратил внимание, что лады были сточены, снизу на корпусе под струнами сидела маленькая рожица с глазами-крестиками, а верхний изгиб имел тоненькие сколы.       Инструмент выглядел как-то особенно. Узнаваемо.       Когда Кирилл торжественно сел напротив, сердце вдруг дрогнуло. Боже, во что он ввязался? Музыка? Серьёзно?       — Ты когда-нибудь думал о том, на что это похоже?       — О чём ты?       Приподняв гитару, Кирилл зажал струны на ладах:       — Вот тут создаётся узор. Если не зафиксировать их, музыки не получится. Вот тут… — он медленно провёл пальцами по серебристым нитям и усмехнулся, — создаётся звук. Без него тоже никак. Ничего не напоминает?       — Хм? Без понятия.       — Гитара отлично показывает: результата не добиться, если делать что-то одно. Типа… как бы я ни качал пальцы, я ничего не смогу, если не научусь высекать звук. Аналогично, если только лечить болезнь, а потом возвращаться к привычкам, вызвавшим её, результата не будет. Или если перебдеть и пуститься в разрушительное самолечение. Понял?       Руслан откинулся на спинку кресла и задумчиво покрутил в пальцах карандаш:       — Пока выглядит просто.       — Угу, — внимательный взгляд Кирилла заметно потеплел. — А теперь я тебе спою. Запоминай.       Время за этим занятием шло на удивление быстро. Руслан не успел устать, а за окном уже светало. Они прошлись по пяти из одиннадцати песен и в каждой нашли слабые места, но исправить их оказалось очень легко.       Руслан невольно заразился энтузиазмом — Кирилл не отводил от него глаз, вбирая все предложения с живым интересом. Правда, иногда он зависал, разглядывая в упор то ключицы, то шею, то плечо, то руки, то губы. Руслан отмечал и это тоже — впрочем, для него подобное давно было не в новинку.       С Кириллом было хорошо, весело и комфортно. Незнакомые эмоции просачивались в жизнь, всюду и настойчиво. Но менять что-либо он не собирался. Правда, до того, как попал в студию, он думал точно так же…       — Понял? Переход с тона на тон. Попробуй.       Руслан намычал звук.       Кирилл кивнул и, вдруг положив горячую ладонь ему на шею, притянул к себе. Только из необходимости вслушиваться, конечно.       — Послушай ещё раз. Сначала резонирует грудь, потом голова. И получается затяжной звук… О-о-о-о. Когда голос падает на нёбо и слегка щекочет — это академвокал. На связках, вот как ты сейчас, петь гораздо сложнее. Если орать бездумно, можно и голоса лишиться.       — То есть…       Руслан сосредоточился и попытался изобразить «академ», кожей чувствуя оставшиеся между их лицами сантиметры.       — Так?       Кирилл передёрнул плечами:       — Знаешь, с тобой не соскучишься.       — Что особенного в моём голосе?       Он задумался и нервно подёргал фиолетовую прядь:       — Мёрдж сказала, что у тебя голос ледяной. Очень холодный, минорный… грустный тон, который сам по себе способен вызывать эмоции, даже если слова будут не связаны друг с другом или вообще написаны нейросетью. Ещё у тебя отличный слух. При том, что ты почти не можешь управлять горлом, ты попадаешь в ноты. Эм… с чем бы сравнить?       — Управлять горлом, — Руслан вдруг заулыбался так вызывающе и ядовито, что Кирилл завис. — Звучит отпадно пошло.       — Пиздец… — в сердцах выдохнул он. — Кажется, я выпустил кракена. Пожалуйста, не шути так при Максиме, он либо с ума сойдёт, либо с ума сойдёт.       — Продолжай.       — А… да. Есть люди, у которых голоса качественно сильные сами по себе. Но нет слуха. На деле же слух нарабатывается, как восприимчивость у дегустаторов. Нет в человеческом теле органа, который не умеет приспосабливаться. Музыка изменяет чувствительность.       Руслан откинулся на спинку стула. Его обычно равнодушные и стеклянные глаза светились и выражали что-то вроде насмешливой признательности.       Был бы он таким чаще. Всегда, постоянно, каждый день. У него возник целый фан-клуб безо всяких там групп, как бы ни хотелось Кириллу это признавать и делить его с кем-то ещё. Просто потому, что под внешностью ломкого пацана скрывалось нечто немыслимое и оно завораживало — каждым своим проявлением.       Кирилл сжал зубы и схватился за гитару, отстраняясь. Его поверхностная влюблённость, влюблённость-вспышка за время тесного общения лишь окрепла и дала глубокие корни. Она начинала причинять боль и трепать душу.       Руслан прекрасно видел, что с ним происходит, но не делал ровным счётом ничего. Даже не спрашивал. Его не интересовали ни отношения, ни привязанности, ни чужие проблемы.       Он отвлёкся на распечатки, выбирая шестую песню, и Кирилл перевёл рассеянный взгляд на линзу окна, слегка припрятанную решёткой жалюзи. Там, за невидимой гранью, зарождалось утро.       Что ж, время для них обоих текло незаметно.