Никогда не будем прежними

Дома Армин моет перепачканные зелёнкой руки всем, чем может: хозяйственным мылом, чистящим средством для посуды, стиральным порошком. Изумрудные пятна после каждого мытья становятся чуточку более блёклыми, но никак не хотят окончательно исчезать. — Чего ты в зелёнке? Что-то случилось? — бросает ему Эрен, вернувшись со смены. — Да нет, просто неаккуратно открыл. Знаешь же, как я её открываю. Поэтому её всегда открываешь ты, — Армин берёт с раковины посудомоечную губку и принимается тереть ею внешнюю сторону ладони. — Ещё один повод мне заглянуть к тебе на работу, — усмехается Эрен, гремя контейнерами в холодильнике за спиной мужа. Армин совершенно не хочет спрашивать, какие ещё есть для этого поводы: он и так знает. Это раздражает, как и то, что чертова зелёнка не оттирается ни в какую, пальцы Армина уже покраснели от бесконечного трения и немного распухли. Приходится полить на них подсолнечным маслом, чтобы снять кольцо, которое Армин боится повредить в процессе. Под кольцом оказывается ещё больше концентрированной зелёнки, чем он ожидал, и Армин сдаётся. В конце концов, главное, что свитер не пострадал, а зелёнка рано или поздно вымоется сама. Так он думает. Каково же удивление Армина на следующий день, когда Жан приходит на смену без единого следа зелёнки на лице. На изумлённое «Как?» Кирштейн загадочно отвечает: — Я не врал, что в зелёнке я — спец! Армин прыскает от смеха в кулак. Каким же иногда Жан бывает заносчивым придурком! И как можно в это не влюбляться? Вчерашняя перепалка забывается как страшный сон. Смена идёт гладко и тихо. По крайней мере, до тех пор, пока в шестом часу вечера не прибегает запыхавшаяся Саша. Она до смерти напугана, хватает Жана за рукав и куда-то тянет, выкрикивая нечто совершенно нечленораздельное. Саша — та ещё паникёрша, поэтому Жан с Армином даже сразу и не принимают её всерьёз, но всё-таки следуют за медсестрой. — Там эти двое такое устроили, такое! — по дороге Саша много размахивает руками, чтобы продемонстрировать масштаб оказии, а говорит по делу мало. И всё же Армину удаётся вычленить из её речи кое-какую информацию. Оказывается, под конец времени посещений к одной красавице в приёмный покой наведался муж с цветами и гостинцами. И всё было бы прекрасно, не застань он у своей благоверной в палате любовника, который пришёл раньше. Оба Ромэо подняли друг на друга крик, и, как Саше кажется, вот-вот подерутся. По прибытии на место, как ни странно, Жан с Армином увидели, что интуиция Сашу не подвела: молодой человек с гладко зачёсанными назад русыми волосами крепко держит за грудки высокого и интеллигентного бородатого блондина постарше в очках. — Да я тебя в морг отправлю, если рот свой не закроешь, козёл, бля! — брызгает слюной молодой. — Ты мне, малой, не шути! Проваливай отседова по-хорошему, пока я не передумал, — невозмутимо отвечает интеллигент. — Да что ты можешь-то, кроме базара, импотент херов? — невежливо интересуется молодой и агрессивно дёргает интеллигента за пиджак, на что интеллигент этот самый пиджак снимает, немало удивляя присутствующих, включая своего оппонента, неожиданно атлетическим телосложением, которое прослеживается невооруженным глазом даже через рубашку. Пиджак летит на пол к уже валяющимся там цветам, а следом… следом летят кулаки. — Саша! Тревожная кнопка! Бегом! — не растерявшись, велит Армин, и медсестра, охнув, сверкает пятками по коридору. Полиция на такие случаи приезжает обычно довольно оперативно, вот только ждать до их приезда нельзя. Нужно придумать, как остановить это безумие, и быстро. Пока Армин перебирает варианты в уме, Жан принимается закатывать рукава. — Не смей, — Армин влезает прямо перед ним, отгораживая Жана от места побоища, — Есть идея. Быстро, возьми вон тот… Однако прежде, чем Армин успевает закончить мысль, по палате откуда ни возьмись проносится ураган. Что именно произошло, не успевает разглядеть никто из присутствующих, однако уже через тридцать секунд и молодой хулиган, и интеллигент с разбитыми носами сидят на полу спина к спине, надёжно зафиксированные по рукам и ногам половыми тряпками. — Тц! Только убрался же. Зубы свои разбрасывайте в другом месте, — над пленными с циничным видом возвышается со шваброй наперевес уборщик Леви. — Безобразие! Я буду жаловаться в Минздрав! — начинает, было, интеллигент, но, получив от Леви хороший пинок, быстро отзывает все свои претензии. Армин с Жаном синхронно выдыхают от облегчения. — Хорошо хоть, в палате больше пациентов не было, — делает вывод Кирштейн, а Армин оглядывается в поисках самой виновницы потасовки. Обнаруживает он её спокойно сидящей на окне и без тени угрызений совести жующей печенья из мужниной передачки. Судя по тому, что красавица не издала ни звука, чтобы остановить своих рыцарей, её происходящее совершенно устраивает. И только после ухода Леви девушка меланхолично качает головой с длинными чёрными волосами и с ноткой укора говорит: — Порко, ну я же тебя просила приходить по чётным числам, потому что Зик приходит по нечётным. — Может, хоть кровь убрать со стены? — предлагает Жан, когда пациентку временно переводят в другую палату. — Оставим пока, до приезда наряда лучше ничего не трогать, — Армин окидывает взглядом стены в мелких брызгах крови и вдруг замечает одно крохотное красное пятнышко на воротнике белого халата Жана, — у тебя здесь… сейчас, — поправив Жану воротник, Армин деловито скребёт ногтем уже свернувшуюся кровь, пока пятнышко не становится едва заметной точкой. — Смотрю, на работе у тебя ещё один муж? Не успев отнять рук от груди Кирштейна, Армин поворачивается на знакомый голос, лишь чтобы увидеть в дверях палаты Эрена. Сознание сперва буксует, сбитое с толку множеством событий за раз, но потом Армин видит, что Эрен в полицейской форме, а его длинные — до плеч — волосы собраны в небрежный пучок. Всё становится понятно. Кто бы мог подумать, что вызов полиции приведёт лишь к умножению семейной драмы? Жан тоже без проблем складывает два и два, поэтому решительно шагает вперёд: — В чём дело, Йегер? Забыл, как делать свою работу? Забирай своих «клиентов» и проваливай отсюда, пока в участке кофе не закончился. — Жан, прекрати! — одергивает Армин, — Эрен, он прав. Если тебе есть, что мне сказать, лучше дома обсудим. — Дома? А дома ты не бываешь. Только спишь и снова уезжаешь к своему мудаку, — Эрен сыплет обвинениями абсолютно спокойно, и это, чёрт возьми, пугает. Армин знает его, и Эрен, его Эрен никогда не был таким. Прежний Эрен бы уже всё отделение поднял своими криками или бы просто вмазал Жану с ноги, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Сейчас же голос Эрена совсем другой, будто какой-то потухший. Давно ли он стал таким? — Если ты не заметил, мы здесь вместе работаем, — снова вклинивается Жан, явно начиная закипать. — Да ладно? И как, много работы? Успеваешь трахать моего мужа между пациентами? — Ебало завали, — разъярённый Жан бросается вперёд, и Армину приходится навалиться на него всем телом, чтобы остановить. — Хватит, вы оба! Эрен, — Армин закатывает глаза, — Послушай меня. Я не знаю, что ты себе там надумал, но я ничего с Жаном не делал. Я готов поклясться в этом. — У алтаря ты тоже клялся, вот только клятву свою оставил почему-то дома, — Эрен вынимает что-то из кармана и суёт Армину прямо под нос. Армин смотрит на кольцо, потом на свою левую руку, потом снова на кольцо. Он бы и рад сказать в своё оправдание, что забыл надеть его после оттирания рук от зелёнки, вот только все эти годы, что бы ни случалось, Армин никогда не забывал надевать кольцо. Пусть он и сделал это не нарочно, но сам Армин знает, что это значит, и то же самое знает Эрен. — Я не спал с Жаном. Я не делал ничего, что можно было бы считать изменой, — Армин говорит теперь спокойно, понимая, что бежать от себя уже некуда и слишком поздно, — Я не делал ничего. И ничего не сделал бы, независимо от того, что я к нему чувствую. Я не… — Хорош стоить из себя мученика! — срывается, наконец, Эрен, недолго продержав свой спокойный фасад, — Муж-тиран мешает большой и чистой любви? — Эрен, я никогда не говорил… — А не надо, блядь, говорить! У меня глаза есть, я не слепой, понимаешь?! Достало видеть твой страдальческий взгляд! — Эрен… — Ничего не делал? С этого момента можешь начинать! Можешь делать с этой конской рожей всё, что хочешь, ты меня слышал? Армин стоял и молчал. Говорить что-либо не было смысла: его бы снова прервали на полуслове. Поэтому Армину оставалось лишь молча смотреть в глаза всё ещё близкого для него человека и находить там лишь злость и непонимание. Но хуже всего то, что эти злость и непонимание начинали передаваться ему самому. Его не хотели слышать. Его поступки не хотели понимать. Кричать в пустоту было бесполезно. — Всё, что хочу, значит? Ладно, — с не свойственной ему силой Армин развернул Жана к себе. Всё, чего он хотел с той самой ночи, было перед ним. Ещё можно было остановиться, но… Какая разница, если в своей голове Армин это уже сделал? Он бы повторил этот момент ещё сотню раз. Сотню раз ощутил бы, как закрывает глаза и как его губы наугад накрывают губы Жана. Это похоже на то, как одна волна накрывает в самый сильный шторм другую, как они схлёстываются, сливаются воедино в полёте над сушей, образуя самую безудержную силу океана, а потом вдребезги разбиваются о берег, жертвуя собой без остатка. Это совершенно непохоже на то, что он представлял, совершенно непохоже на их с Жаном первый поцелуй. Это лучше, гораздо лучше. И Армин ненавидит то, что им приходится его разорвать. — Доволен? — спрашивает он у Эрена, едва оторвавшись от губ Жана — и мир вдруг летит россыпью колючих звёзд, прожигающих воспалённые дыры в его голове. Едва устояв, Армин склоняется над кафельным полом с ладонью у пылающей щеки. Он много раз видел, как Эрен бьёт его обидчиков, но никогда не думал, что в один прекрасный день сам встретится с его кулаком. Боль жгучая, вроде бы даже отрезвляющая, но мир всё равно видно теперь словно сквозь толстую пелену. Армин ощупывает зубы через щёку, сплёвывает, смотрит, как Жан кидается к Эрену, толкает его, Эрен с готовностью замахивается в ответ, но тут же оказывается на полу под тяжёлым телом своего напарника Райнера. Жана же хватает за предплечье и без труда прижимает к стене всё тот же самый уборщик Леви. Это похоже на безумие, и Армин не может вынести мысли, что это происходит по его вине, но такова правда. Он делает над собой усилие, чтобы выпрямиться и, всё так же держась за щёку, выходит в коридор, ускоряя шаг. Сбегать не в его правилах, но на сей раз это решение — самое верное из всех, что он может придумать.