∞ ∞ ∞
В первый раз Том получает отказ в Диснейленде, потому что по словам родителей он еще слишком маленький и все равно ничего не запомнит. Том не уверен, насколько он тогда «слишком маленький», но разговор этот до сих пор помнит отлично. Во второй раз Том наоборот слишком взрослый, и «нам по 10 лет что ли, давай лучше на Ибицу». Том вроде и взрослый достаточно, но слишком юный, чтобы противиться пунцовым глянцевым губкам и игривому изгибу бедер. — Что же ты раньше не сказал? — Бурно удивляется Трой после их первого тура где-то между винодельнями и замками. — Это же Диснейленд! Конечно, погнали! Там слишком много градусов жары, и от тура Том не отошел до сих пор. Его тошнит после третьей карусели, потом они прячутся в тени кинотеатров и закрытых шоу, а вечером, когда жара спадает, его сносит с половины пива в тематической таверне на границе чудесной страны и все превращается в абсолютное счастье. Трой впрочем не лучше и без всяких объяснений покупает ему великолепные носки с Винни-Пухом, плюшевого Пегаса и огромную кружку с Микки Маусом. Парад они пропускают, а фейерверк смотрят лежа, с липкими от сладкой ваты пальцами. Том думает, что вот это лучший день в его жизни. На следующее утро жара невыносимая, а силы на исходе. Отель красивый, как в старом добром кино про старых добрых людей, а кровать едва ли меньше клубной сцены, куда умещается вся группа. Они выкручивают кондиционер на максимум, валяются под одеялом и смотрят мультики до самого обеда. Говорят о всяком, что под травкой не приходило в голову, но после самопального коктейля из пива с мороженым из новенькой кружки самое то. Трой крутит в руках куклу Ариэль в бальном платье, пытается заглянуть под юбку, но Том по привычке шлепает его по руке. — У меня две сестры, одна младшая, — объясняет он, потому что жизнь с двумя сестрами учит, что заглядывать принцессам под юбочки некомильфо. — Маленькая? — делает свои выводы Трой, а Том и не думает исправлять, что Ариэль никому отдавать не собирается. — Не очень. Я их люблю, конечно, но в детстве просил у родителей старшего братишку. Они сказали, что так не бывает, и что я достаточно взрослый, чтобы это понимать. Но потом оказалось, что все-таки бывает. — Как так? — Развелись, переженились заново, и теперь технически у меня два старших брата. — Это не то, о чем ты мечтал? — Берегитесь своих желаний, — вздыхает Том. Трой всегда говорит, что все вокруг восхитительно и круто, но иногда, совсем изредка признает, что «вот это отстой, чувак» и попадает в самое яблочко. Трой бережно укладывает русалочку под одеяло головой на край подушки, шутит, что к такому менаж а труа жизнь его не готовила. В другой раз Том, может, и обиделся, но в нем ровно столько же пива и мороженого, и уже не первый день все куда-то немножечко плывет. Том понимает, что у Троя какой-то закрытый клуб неспящих лунатиков, где иногда Саймон, реже Ральф, никогда нет Майка, сам он сдохнет быть в таком клубе, да и Трою самому в общем-то не очень. Так что все что он может — это признаться, что быть частью дороги — это жизнь, но вот и все, вот он и достиг своего предела. Трой закидывает ему руку через плечо, протяжно чмокает в висок и благословляет. — Конечно. Езжай домой, набирайся сил и подумай об этом. Том в самом деле едет домой и думает очень много. В особенности о том, что фейерверк вкусно пахнет жженой сахарной ватой, а шампунь у них одинаковый с «ароматом воды», но в волосах коллеги пахнет как рождественский снежок в волшебную ночь, и каким бы Диснейленд ни был, вот это его лучший день: с мультиками, пивным коктейлем и уютным остреньким плечом под ухом. Том думает, что слишком много думает. Том думает, что слишком много думает над конкретными вещами, чтобы другие не вмещались в голову. Том думает, что когда Ральф позвал его на замену в свою группу, он забыл сказать, что группа в общем-то не его.∞ ∞ ∞
— Вы все премилые ребята, я понял, — перебивает Сидни. — Но лидер — это не про планирование и не про здравый смысл, Трой; лидер — это компас, маяк и пушечное мясо. Так что либо прими, что это твоя группа, либо долго вы не протянете. Он долго смотрит в экран далее, подперев щеку рукой. Трой напряженно сопит в ожидании своего вердикта. Сидни продолжает молчать. — Я все жду, когда ты залажаешь, — объясняет он наконец. — Не дождешься, — фыркает Трой. — Ну вот, проспойлерил гиг, — смеется приятель, нажимая отбой. — Покажи, где лажаешь. — Я не лажаю, — заверяет Трой. — Покажи еще что-нибудь. Бегунок скользит далеко за середину, на экране уже другая сцена. — Это у Контраверс на разогреве? — уточняет Сидни. — Ага. — Показушник, — он улыбается в кулак. — Сколько тебе тут? Двадцать и чуть-чуть? — Мне и сейчас двадцать и чуть-чуть, — краснеет Трой. — Показушник, — снова повторяет Сидни восторженно. — Келлер лажает, а ты в своей группе на разогреве прямо от и до все четко, никогда мимо. Даже невежливо как-то. Келлер тебя ненавидел? — Вовсе нет. Келлер клевый. — Келлер легендарный. Я бы почку продал, чтобы с ними в тур поехать. Но он все равно лажает. Трой покусывает палец, не совсем понимая, пожурили его только что или возвели до небес. — Покажи что-нибудь другое.∞ ∞ ∞
Тому нравится ездить впятером. Нравится, как до выхода на сцену Ральф, который не всегда за руку готов здороваться, кладет ему ладонь на спину, проводит вверх-вниз, и что-то в его внутренних настройках встает на место. Но нравится не меньше, как четверкой они срастаются единым целым, конфликты сглаживаются и все их споры сводятся к «Бинго-Трою». Как например, какое количество сигарет спустя можно отметить «Возвращение зажигалки», «Тоньше микрофонной стойки» — это конкретно сколько, и можно ли считать ли падение «эпическим», если случилось оно вне сцены. — В любом случае, ничего эпического в нем не было, — заверяет Саймон, а Тому интересно. — А как эпическое выглядит? — Как вымирающий вид искусства, — обещает он. — Как увидишь, сразу поймешь.∞ ∞ ∞
Есть у Тома такая проблема: вокруг него постоянно происходят удивительные вещи, но когда он пытается рассказать о них окружающим, никто ему не верит. Он обижался раньше, но потом понял: на самом деле удивительные вещи случаются с каждым, но когда это происходит, люди точно так же не верят себе. Его старшая сестра долго полагала, что настоящий из его воображаемой группы только Ральф, да и то, потому что встречала его лично. Ему самому иногда приходится ущипнуть себя, чтобы убедиться, что происходящее — реально и его ребята не вымышленные. Но чем больше площадка, тем больше щипков приходится на многострадальный правый бок, где будем откровенны, под конец тура ухватиться особо не за что. В Гонконге размах небывалый. Он трижды тычет себя указательным пальцем под ребра не сводя глаз со сцены, но сцена никак не уменьшается. Однако сколько бы он ни щипал и не тыкал, все равно иногда не может поверить до конца, что Трой-который-поет — настоящий. В дороге они практически живут вместе, но все равно хочется проверить, а не подключен ли он сам к сетям и усилителям, потому что в автономном режиме светить так ярко может только солнце. Том забывает иногда, что когда видишь солнце каждый день, очень удивляешься потом, когда на него находит затмение. Том паникует, когда на втором куплете слышит слова из первого и не понимает, куда грести дальше: уходить в бридж или добавить еще одну секцию, потому что текст-то клевый и бойко уходит вверх, но может Трой вносит правки вполне сознательно, понимая, что вверх он уйти не может, а импровизировать страшно. Он кидает растерянный взгляд в сторону Майка, прикидывая, что может у группы когда-то была договоренность, что делать в таком случае, но он это собрание пропустил, и сейчас продолжение песни зависит от его догадливости и удачи. Похоже единым целым они успели срастись накрепко: удача Тома не подводит, но сердце в ушах колотится громче ударных в мониторе. Со счету Том сбился, но кажется, что с каждой песней сцена становится все больше, толпа — громче, музыка — тише; в коротком перерыве на попить жалеет, что пропустил обед, пересчитывает остатки нервных клеток и прикидывает хватит ли его до конца. А потом оно происходит. То ли шнуров под ногами больше обычного, то ли гитара сместила баланс в координации, но на самом начале песни Трой делает шаг назад, запинается и плюхается на пятую точку. Том наблюдает сквозь туман, как Трой смеется лежа, закрыв лицо руками, как поднимается держась за руку Майка, разглядывает разбитый на второй раз локоть с комментарием «на счастье» и спешно возвращается к микрофону. Пока Саймон стучит палочками отсчет к вступлению, взгляд Тома упирается в белую подмокшую футболку с грязными разводами на лопатках, и приступ смеха берет свое. — Серьезно? — не верит своим глазам Трой, но обернувшись в другую сторону сцены наблюдает точно такую же картину с Майком, который уперся руками в колени и заливает слезами масштабную сцену в самом сердце Гонконга. — Серьезно, — повторяется Трой. — Вот это мы будем делать? Вот это? Он бойко озирается из стороны в сторону, уперев руки в боки, качает головой и сдается. — Майкл Эллиот и Томас Ридел, дамы и господа, — представляет он широким жестом. — Попейте воды и выдохните. Том послушно плетется к краю сцены, чувствует легкую руку Майка на своей спине, которая движется вверх-вниз; опускается на пол, не переставая смеяться, и в глубине души рад, что вкис не в одиночку и от Троя, который серьезно относится к работе, огребут они оба. — У меня есть песня про Фредди. Это мой кот, — Трой бросает взгляд в сторону табло с обратным отсчетом времени на сцене; тычет пальцем в кошачью мордочку на грифе. — Вот этот. Да, Том? Вот этот? — пытается он вести диалог, но видит, что попытки напрасны и возвращает внимание к толпе: — Окей, мы потеряли Тома. В общем, у меня есть песня про Фредди, но мне сказали ее не петь, — он выставляет указательный палец вверх. —Но! К счастью, у меня есть еще одна песня. Впрочем, она не моя даже, но вам понравится. Том заинтриговано хлещет воду на грани закулисья, замечая, что Майк уже отсмеялся, а Саймон вообще не сдвинулся с места. Аккорды он узнает не сразу, но слышит как Майк под ухом тянет «бляяяядь» и понимает, что Трой открыл ящик Пандоры. Оказывается, в Гонконге «Балладу у Трое» тоже знают на пять с плюсом.∞ ∞ ∞
— Я Панини буду смотреть, — пыхтит Майк за пределом восторга, хотя никто с ним спорить не собирается. — Всё! Всё! Вы как хотите, у меня своя развлекательная программа. Майка только что осветили божественной рукой Андерса по спине, взволнован он больше обычного и не может отойти от короткого диалога, в котором пообещал за всю группу, что, да, конечно, они пойдут с ними в паб. Впрочем за впечатлительность его винить не стоит. Когда Андерс бороздит земное пространство неспешной походкой скандинавского бога, будто сам воздух расступается вокруг, и даже восторженный вдох сделать нечем. Другие коллеги на его фоне несуразные обезьянки. Гитарист впрочем тоже лицом вышел как следует, но красота у него какая-то бестолковая, а барабанщик и вовсе обделен хотя бы грацией, но на сцене зато зверюга страшный. Том не спорит, но поставил будильник на 10 и надеется, что Диснейленд его подождет. Трой вопреки обычаям в угол не забивается, разбор полетов не устраивает, пульсирует на волне адреналина и Майком вполне солидарен. — Конечно, пойдем, куда мы денемся? Мы своих не бросаем.∞ ∞ ∞
Паб в самом деле очень похож на английский. Настолько похож, что в Англии таких уже не делают. Том догадывается, что для парней постарше это отдает ностальгией, но не знает, как обратиться правильно, чтобы задать вопрос. — Ну, Саймон, — бормочет Трой с тихим упреком, наблюдая, как на стол опускается ровно 7 порций пива и ровно столько же шотов текилы, молча забирает стопку у друга, закидывает одну в себя, а вторую в свой стакан. — Так что вы там пели что попало, — заводит дело Андерс, устроившись на месте. — Где про лето песня? — Мы ее не играем, — объясняет осмелевший Майк. — Почему? — Не сезон. — Не сезон... Лучший трек на альбоме. — Почему? — подает голос Трой. — Что почему? — Почему лучший? — Не знаю, в нем есть эта безбашенность, когда впервые с друзьями музыку делаешь. — Ммм, — кивает Трой, отпуская Андерса на минутку, что-то щелкает в телефоне, но передумывает. — А в других песнях нет? — Ты будто сам альбом не слушал. — Слушал, конечно, — опускает глаза Трой. — Нравится? — Нравится, — признается он. — Я боюсь, что только мне одному и нравится. — Вот это не начинай. Есть тонкая грань между скромностью и низкой самооценкой, второе никому не идет, — вздыхает фронтмен Panini и разворачивается к нему всем корпусом, поняв, что эта беседа будет длиться: — Альбом сыроват, не доработан. Но! Безбашенность в песнях есть. Там у тебя все в одном ключе, я понял. Как будто насмотрелся на группы в телевизоре и давай с расческой мамкиной перед зеркалом прыгать. — С расческой мамкиной, — хохочет Майк, и Том предвидит, что вот это приклеится надолго. — Не совсем, — пропускает колкости Трой. — А как? — Мне не нравится, когда слушаешь альбом, а он будто в вакууме висит. Я хотел, чтобы у нашего альбома был вектор и локация. Хотел, чтобы как на фесте. Когда все лето по разным площадкам гоняешь, постоянно в пути, и помыться лишний раз некогда, потому что накануне выступал в 2 ночи, а сегодня, блядь, в 12 утра и саундчек. Но потом идешь в двадцатый раз петь одно и то же, а толпа каждый раз разная, и все каждый раз разное, и это охуенно. Поэтому вокал полностью одним дублем писал, чтобы первый дубль — для первой толпы, а третий дубль — для третьей, выбрать можно один, но внутри куски менять нельзя. — Понято,— соглашается Андерс коротко. — А материшься зачем? Симпатяга такой и материшься. Некрасиво, Трой, не надо. Трой с непроницаемым лицом опускает глаза в жужжащий телефон, зажимает кнопку отбоя, но возвращается снова. — А летняя песня чем отличается? — Не отличается, — поправляет Андерс. — Просто нравится больше. — Почему? — Ностальгичная, честная. Без претензии на хитовость. От нее ощущение, будто гитару в первый раз в руки взял и понял, что внутри есть музыка. — В гитаре? — В гитаре… В голове, в сердце, не знаю. Ты же пишешь. Где у тебя музыка рождается? — На планшете, — признается Трой. — Миллениалы, — качает головой Андерс, — На гитаре играешь, почему на планшете пишешь? — Да я не играю, — отнекивается Трой. — В первый раз вышел. Басист заболел, вон Том за него, а я за Тома. — В самом деле? — он хлопает по плечу гитариста. — Слышишь, Кермит, реально в первый раз с гитарой вышел. Вот этот. — Я так и сказал. — Безбашенный как песня, — заключает Андерс. — Ну все, раз вышел, на гитаре теперь писать будешь. — Какая разница, на чем писать, все равно же… — он хватает его за свободную руку, тянет в гущу макового поля, где верхушка буквы «А» упирается в ребра. — Вот здесь музыка рождается. — Хорошо, — Андерс покорно ждет, когда ему вернут защищенную страховкой конечность, но не дергается. — Вот там пусть и рождается. Несмотря на оживленную беседу раунды напитков Трой сечет четко и каждый раз умудряется перехватить мини-стопку из-под носа у друга. К очередному кругу все уже немножко хорошие, но Трой значительно лучше всех, а к финалу по большей части лицом в стол. — Скажите, пожалуйста, а сколько вам лет? — смелеет наконец Том, обращаясь напрямую к фронтмену. — 41. — Ничего себе. Это много, — заключает он под смех коллег, хотя ничего смешного не видит, потому что помнит шутливые стенания Келлера о том, что он слишком стар для всего этого балагана, а Мэттью Андерс статный, видный; с гитарой в руках как Тор с молотом и после сета в два часа общается с напитками на равных, осанку держит не хуже, чем лицо, а на ногах стоит прочнее Саймона. — А как вам это удается? — продолжает он восторженно. — Конкретнее, Томас, — поправляет тот, и он уже представляет, как будет звонить Ральфу и обязательно расскажет, что фронтмен Panini назвал его по имени. Но более конкретной формулировки не выходит, а получается: — Как вам удается быть собой? — Я не знаю, как быть кем-то другим. — Да! — соглашается Том, не совсем уверенный в своем утверждении, но улыбку снисходительную заслуживает. Однако красноречие на него находит, и в какой-то момент он понимает, что все внимание приковано к его персоне, рассказ продолжает увлеченно, на повышенных, активно жестикулируя полупустым стаканом. Но как всегда некто особенно упрямый встает на пути. — Ну прям, — не соглашается Саймон, — Никто не выживает в открытом космосе, там дышать нечем и дубак херов. — Я при ниже нуля еле выживаю, — подхватывает старший коллега по барабанам. — Я вам говорю, — клянется он, будто видел собственными глазами и страстно прижимает стакан к груди. — Научно доказано. — Британскими учеными с ББС сай-фай? — Научно доказано, — Трой приподнимает голову, подпирает блестящую щеку рукой. — Тихоходки уматные. — Недостаточно быть уматным чтобы выживать в открытом космосе, — аргументирует Саймон. — Они везде выживают. Скукоживаются от стресса. — Вот она научная терминология, — смеется барабанщик раздражающе трезвым смехом. — Потом раскукоживаются как новенькие? Трой терпеливо вздыхает, упираясь разбитыми локтями в стол. — У них ДНК ломается в условиях экстремального стресса. А потом, когда обратно собирается, в какой-то момент вместилище для ДНК не до конца закрыто, и туда лезут другие ДНК. — Негодяи, — шутливо сетует Саймон. — Наоборот. Так тихоходка собирает себе новый набор из генов от разных видов. От бактерий, например, потому что они покрепче и лучше приспособлены для жизни, чем мы с тобой. Вот сколько процентов чужеродного ДНК у животных бывает, знаешь? Не знаешь, — заключает он, глядя как Саймон мотает головой. — Меньше одного. А тихоходка может в себя процентов 15 нахуярить грибов всяких, растений и прочей ебанины. Чуешь разницу? — Все равно не совсем понятно, — не спорит, но недоумевает Майк, покусывая зубочистку. — Как это способствует выживанию? — Что тут непонятного? Некоторые люди, например, в условиях экстремального стресса приобретают ДНК пива и текилы, но это выживанию не способствует, если честно. А тихоходки продуманные, точно знают, что им в этой жизни надо. Вот это и берут, а никто им слова не скажет, потому что они охуенные тихоходки, что ты им сделаешь? — Все равно как-то стремно, — размышляет Майк. — Скучно в космосе весь день зависать. Чем они там заняты? — Размножаются, — вздыхает Трой с глубокой грустью в голосе, выжидает, пока Майк отсмеется, хлопая его по спине и делает вывод: — Так что да, Томлин абсолютно прав: в случае глобального мирового пиздеца лучше всего быть тихоходкой в космосе. Андерс сдержанно кивает и молча протягивает стакан, куда за каждый мат полагается складывать мелочь. Все, конечно, ради благого дела на чаевые, но глядя, как Трой пошатываясь ловит по столу монетки с присказкой «да блядь, куда все катится?», Том уверен, что чаевые сегодня будут щедрые, но исключительно за его счет. Чем глубже ночь, тем дальше Трой смещается к полюсу Panini, плечом к плечу с Кермитом. Том шутит в сторону Майка, что вот они и потеряли солиста, на что тот хрюкает в ответ и обещает: — Только через мой труп, а это будет очень нескоро, если Гордон и дальше планирует продлевать мне жизнь своими сценическими кульбитами. Но Гордон, похоже, ничего в ближайшее время не планирует, с лихвой проиграл последний раунд текиле и прочно застрял в столе, подложив под ухо футболку с логотипом бара, которую притащил Саймон просто чтобы ему удобнее спалось. — Кто у вас в группе за старшего? — интересуется Андерс внезапно, оглядывая живую троицу Авэйкеров. Майк молча похлопывает спящую спину. — Кто у вас главный я знаю. А старший кто? — переспрашивает он. — Ральф вообще-то, — сообщает Том неуверенно, — Когда его нет, наверное, я. — Хорошо, Томас. Почему ты такой безответственный? — смотрит он ему прямо в глаза, а потом кивает в сторону Троя и продолжает, будто его тут нет совершенно. — Парень у вас толковый. На сцене выкладывается, шоу делает и все ваши косяки вывозит в одного. Но видно, что болеет или квасит, не в голосе. Пел-то плохо, — печально заключает он. — Нездорово вышло. — Нормально он пел, — встревает Майк, но Андерс останавливает. — Ты с расстроенным инструментом на сцену выходишь? Майк раздраженно трясет головой, Андерс кивает и снова возвращается к Тому. — Никто не выходит. Почему с расстроенным горлом его выступать пустил? — Это его горло, я за него решения не принимаю, — оправдывается он, сбитый с толку. — Братья или сестры у тебя есть младшие? — Есть. — За ними присматриваешь? Том хмурится, сжимая губы в одну линию и не совсем понимает, почему все шишки сыплются на него. Обиднее только, что никто не спешит за него вступиться. — Почему за коллегами младшими не присматриваешь? Чисто по-человечески, — вкрадчиво продолжает оказывать науку Андерс. — Ему на сцене сейчас не место. Да и здесь тоже не место, честно говоря. — Да честно говоря… — Трой очень вовремя выныривает из полусна, ничего из разговора не комментирует, игнорирует оклики Андерса, подталкивая Тома к выходу под предлогом «подышать воздухом», и последнее, что он слышит, это как Саймон со вздохом ссыпает мелочь в матерный стакан. На улице прохладно, моросит чуть-чуть и проще сделать вид, что ресницы намокли от влажности. Верхушки домов упираются в небо, как ножки в крышку стола, заколачивая последний гвоздик в его клаустрофобию. Хочется либо сделаться меньше, чтобы небо стало выше, либо не выходить наружу вообще. Но они стоят молча у кирпичной стены под горящей вывеской, наблюдая вереницу красивущих девчонок в очереди напротив. — Что за нехухер? — изрекает наконец Трой. — Что? — не понимает Том. — Ну, зверь такой, знаешь. Нехухер. Которого нихуя не просят, но он все равно лезет на хер со своим ебучим мнением. — Звери разные бывают, — кивает Том. — Бывают. Том задумывается на время: — Знаешь, как называется Андерс в которого попало пивное ДНК? — Как? — Пивосераптор. Трой обдумывает с секунду и предсказуемо заливается смехом, сияя по-детски наивными ямочками на раскрасневшихся щеках. — Ладно тебе, не настолько он старый, — напоминает он, приходя к выводу. — Но все равно мудло сраное. Он складывает руки на груди, борясь с гравитацией, старательно подпирает спиной стену: — Когда мы с Сидом встретились в первый раз, я потащил его в Тарагону смотреть на античные развалины. А он такой, типа, ну, давай, поехали, будет в Тарагоне на одну античную развалину больше. — С Сидни Янгом? — Угу. — Он не такой старый, — успокаивает Том. — Не такой. — Просто грустный. — Не грустный, — он крепко сжимает погасший телефон в руке. — Сидни клевый. Просто умный. Если послушать Троя, то все в общем-то клевые, и он счастливчик, что вокруг него водится так много замечательных людей. Но если прислушаться, количество «сраного мудла» в последнее время растет стремительно. — Чего пригорюнились, парни? — присоединяется к их компании Кермит. — Не слушайте Мэтта, он бывает хлебнет на полградуса покрепче и находит блажь на него. — Не самый счастливый пьянчужка, — подмечает Трой. — Вот-вот, — соглашается гитарист. — Лучший друг, конечно, но тот еще зануда. Том кивает вдумчиво, но потом его внимание уплывает, потому что они окружены плотным кольцом тех самых красивущих девчонок, от которых хорошего не жди. Зато Кермит, кажется, знает в точности, чего ожидать от местных див и вливается в разговор деликатно, но вполне однозначно. — Да вы его не слушайте, девчонки, — перебивает Трой чуть менее деликатно, — у него дети взрослые по всем Штатам раскиданы. Он ими очень гордится. — Горжусь, — подтверждает Кермит, не сбавляя градуса флирта. — Невестой своей новой тоже гордится. Хорошенькая. Сейчас фото вам покажет. — Покажи, — смеются красотки почти без акцента. — Да, Кермит, покажи, — передразнивает Трой высоким голосом. — Ну что ты нагнетаешь? Расслабься, выдохни, — неродной гитарист похоже от всей души считает Троя забавным, улыбается, хлопая его по плечу. — Невесте своей то же самое говоришь? Ей сколько, 20 и чуть-чуть? — Вот вы с мелким из Карет друг друга стоите. Такой же моралист хренов, — смеется он беззлобно, но кажется это самое обидное ругательство в его лексиконе. — Как вы только выживаете в этом мире? — Как тихоходки в космосе, — невпопад бурчит Трой. — Как поэтично. У тихоходок там романтика, сам же говорил, — напоминает он почти с нежностью опуская руку на плечо изящной красавицы. — Чем мы хуже? Чем тут не космос? — Ах, вот это как теперь называется, — вздыхает он под нос, опустив глаза. — Сколько конкретно требуется девиц для создания романтической атмосферы? — Да ладно тебе, — беззлобно смеется Кермит, — Тут девчонки такие красивые, а ты про своего нудного алкаша заладил. Без обид, но он тебя наебал как малолетку с этой песней дурацкой, а ты… Есть у Тома такая проблема: вокруг него постоянно происходят удивительные вещи, но когда он пытается рассказать про них окружающим, никто ему не верит.∞ ∞ ∞
— Вот поэтому лицо у него разукрашено, — объясняет Том за завтраком остальной группе, пока сам герой происшествия с головой ушел в ведерко с раменом, чудом не зачерпнув разбитым носом наваристый бульон. Правая скула у Троя очень синяя, россыпь лиловых звездочек припорошена блестящей пыльцой; а во главе макового поля на футболке досыхает бордовое пятно у ворота. Он похоже не выспался, не проспался, до душа не дошел, а с утра был обнаружен на диване в лобби напротив телевизора. Завтрак проходит в забегаловке в квартале от отеля. Хотя дело уже к полудню, никто не косится странным образом на пижаму Тома, потому что здесь все так делают, и он радуется, что наконец нашел адекватное место в мире, где считается нормальным завтракать в пижаме, неважно во сколько ты встал и где находишься. Приятно, что Саймон тоже щеголяет клетчатыми штанами вытянув ноги в проход. Майк похоже не спал всю ночь и копил вопросы: вид у него несколько помятый и взъерошенный, но жизнью вполне довольный и готовый к обсуждению. — Что ты докопался вообще, мало ли что там, может у них открытые отношения, — встает он внезапно на сторону негласного врага. Трой пожимает плечами, явно не в силах и не в голосе для оживленной дискуссии, зато на нерве после краткой беседы с Робби. — Нет, ну сдачи правильно дал, — одобряет гитарист, но Том вносит новую порцию пояснений. — Это Кермит дал сдачи. — В смысле, ты сначала до него докопался, а потом врезал? — уточняет Майк. — Мне что, блядь, каждому записку написать пояснительную? — закипает Трой, мотая лапшу на палочки. — Что тут непонятного? Ну, врезал. Раз словами свою точку зрения донести не вышло. — Саймон вчера Андерсу много чего словами донес, еле расплатились, — отступает гитарист. — Пиздоболам цена слов неведома, — хмурится Трой. — Они не доходят до цели. — Не проникают в ДНК, — цокает языком Майк и желает добавить еще что-то, но Саймон вежливо просит его отвалить к чертовой матери и не портить вкуснейший завтрак кислыми спорами. Том смотрит на похмельно сонные лица друзей и подозревает, что в Диснейленд он сегодня поедет в одиночестве. Но вопреки ожиданиям решает как всегда Трой: — Погнали, конечно. — Я в кровать хочу, а не по детскому парку шарахаться, — возникает Майк. — У тебя дома кровать есть? — Пресекает Трой. — Вот там и выспишься. — Мы своих не бросаем? — Зевает Майк через страдания. — Так точно.∞ ∞ ∞
Местный Диснейленд уместился бы на ладошке, но настоящий все равно до последнего листика в лабиринте Алисы. Он знает, что «It’s a small world» теперь с ним до конца дня, потому что как только она затихает в голове, начинает напевать Саймон, Трой подхватывает, и все запускается по кругу. Майк приободрен первым же аттракционом из разряда «экстрим», но ворчит на рождественский декор, который посреди зелени на душу не ложится. — И парад такой же будет небось, с оленями, — предрекает он. — Что у тебя за беда с оленями? — подначивает Трой. — Боднули что ли? Трой в экстрим не стремится, признается, что поллитра рамена на завтрак — это перебор, но расставаться с ним ради высоких горок он не собирается. — А вот горку из шариков… — начинает он с мечтательной улыбкой перед прилавком с разноцветным мороженым, но Саймон со строгим «нет» тянет его за руку прочь. — Я нашел подружку Майка, — объявляет Саймон в сувенирном магазинчике. Том ожидает увидеть принцессу, а он достает с полки Миссис Картошку из «Истории Игрушек», тыкает Майку в щеку причмокивая губами. — Да ну тебя, — не оценивает тот шутку, зато радуется Трой: — А что ты все Картоха да Картоха, даже не рассказал, как ее зовут. Майк забирает фигурку, неторопливо складывает на полку, решается наконец. — Мел ее зовут. — Ммм, Мел, — тянет Трой спустя время. — Как Мел Би или Мел Си? Эмма у нас есть, теперь Мел. Вы пытаетесь собрать Spice Girls? Майк шлепает его гигантской плюшевой лапой по затылку, поясняет спокойно. — Это не от Мелани сокращение. — Мелисса? — Нет. Трой зависает, перебирая все известные ему имена. — Мелинда? Майк вздыхает, понимая, что это может затянуться надолго. — Мелоди. — Серьезно? — Угу. — С ума сойти. Я бы тоже влюбился, — он достает игрушку обратно с витрины, разворачивает лицом к другу, продолжает торжественным тоном. — Майкл Эллиот, берешь ли ты в жены… — Да ну тебя, — отмахивается он пластмассовым бластером. Но Картошку все-таки забирает. Парад проносится быстрее, чем Том успевает достать телефон. А после смеркается быстро и температура падает с рекордной скоростью, но в толпе плечом к плечу с командой стоять совсем не холодно. — Обязательно из толпы смотреть фейерверк? — топчется на месте Трой, дергая шнурок новенькой толстовки с классическим Микки Маусом, которую притащил Саймон. — Конечно! — Отзывается барабанщик. — Мы тут здоровые жлобы детям обзор загораживаем. — Тут все дети, — улыбается друг. — Не все дети 6 футов ростом, — напоминает он, пытаясь взять в охапку одной рукой сразу Тома и Майка, который заверяет, что ему пофиг, но камеру в телефоне прицеливает заранее. — Могу одного принять на борт, — Саймон легко объясняется с мадам из толпы, закидывает себе на плечи счастливую мелкую девчушку с мигающим бантом на голове. — Ты невероятный, — Трой салютует термосом, который насквозь не видно, но Том очень надеется, что ничего крепче кофе там нет и пошатывает его исключительно от усталости и наплыва эмоций. — Что ты пьешь? — спрашивает он себе назло. Саймон оборачивается по привычке, но быстро смекает, что вопрос адресован не ему. — Тебе не понравится, — обещает Трой, но термос протягивает послушно. Он делает глоток, морщится и возвращает странную субстанцию обратно от греха подальше. — Я же говорил, что не понравится. — Что за кипяток с пылью? — Это матча. — Почему? — недоумевает он, пытаясь стряхнуть вязкую гадость с языка. — Матча для взрослых, Томас, ничего ты не понимаешь, — подкалывает он под обратный отсчет до начала шоу и подмигивает. Фейерверк красивый. Том любуется забыв закрыть рот, а Майк — сквозь экран телефона, вставляя ненужные пояснения. Фейерверк красивый, но взгляд все равно то и дело тянется влево. Когда доходит дело до заключительной торжественной Том тихонько толкает локтем приятеля, поясняет громко: — Вот эта песня. — Из «Русалочки»? — Уточняет Трой. — Да. Вот это моя самая любимая песня, — признается Том. Сквозь грохот и музыку смеха в ответ не слышно, но видно, как лицо его расцветает улыбкой, затмевая собой сказочный замок, а разноцветные звезды над головой все равно не ярче пояса Ориона на щеке. — Ох, Томлин. Это слишком красиво все. Смотри, как красиво, — он замирает прижавшись к его плечу, и все вокруг пахнет жженой сахарной ватой и волшебным рождественским снежком. Каким бы маленьким Диснейленд ни был, похоже, он всегда ведет к гранд финалу. Сам он не имел счастья наблюдать, но по словам коллег и согласно бинго, Трой всегда врывается в новый тур победным бодреньким маршем сквозь парадную арку, а под конец выползает молча через черный ход. Сегодня гранд финал Трой встречает на центральной ушастой клумбе, сквозь смех признается, что он своего предела достиг и дальше не пойдет, потому что «Тут свежий воздух и постелька для цветов идеальная, чем я не цветочек?» Пока Майк снимает на камеру, а Том стоит в оцепенении, Саймон бесстрашно ступает в самую гущу растительной конструкции, защищенную огромными штрафами, вытаскивает коллегу под любопытные взгляды прохожих и смиренно тащит на себе до самой остановки, приговаривая «пиздец ты тяжеленный, не буду тебя кормить больше». Но что-то ему подсказывает, что нет, не тяжеленный, и да, конечно же, будет. Больше всего однако, Тому нравится просторный семейный номер в отеле по две кровати на комнату, разделенный внутренней дверью, откуда свет расстилается уютной дорожкой, доносится приглушенное ворчание Майка на тему того, что ничего дельного по каналам не крутят и аргументы Саймона: — Чего ты ожидал от Диснейленда, клипа Рамштайн про Белоснежку? Он засыпает крепко под размеренное дыхание Троя с соседней кровати, которое, кажется, не слышал уже очень-очень давно, и что-то в его внутренних настройках встает на место.∞ ∞ ∞
На обратном пути до дома Саймон с Майком решают, что им обязательно покорить пространство дьюти фри, а ему не интересно. — За главного остаешься, — наставляет Майк, а Том почти не вздрагивает и остается. Пока он наблюдает за самолетами в панорамном окне, Трой облюбовал себе темный угол недалеко от розетки, лежит на полу, смотрит что-то в планшете, отгородившись очками, но по большей части, клюет носом. Том не сразу понимает, что за тень такая нескладная крадучись надвигается на Троя, но потом узнает резко и без промедлений. Сидни Янг прикладывает палец к губам, шевеля наручным плюшевым енотом, который почему-то наряжен в мусорный бак; присаживается на корточки, тычет Троя игрушечной лапкой прямо в грудь и выдает бойким тоном «Лежать! Помойный патруль! Вы арестованы за кражу песни!» А потом смеется неприлично громко, когда Трой с визгом подпрыгивает на месте; собирает на себя богатую коллекцию матов, оправдывается: «Ну ты, кот, бандит, потому что, я же сказал, что поймаю». Но все равно улыбается так же ясно и в ответ обнимается крепко. Том наблюдает, как они удаляются в сторону кафе, а когда возвращаются, Трой щедро вручает ему огромный стакан ледяного латте в обе руки и кладет на колено вафельку, которую обычно выдают только с эспрессо. Салютует собственным напитком, где ничего не видно, но Том почти уверен, что это мокка. У Сидни кофе горячий черный без крышечки, но в силу привычки стакан он держит так, будто там плещется холодное пенистое. Том сглатывает нервно, ловя губами трубочку и не знает, как обратиться. Одно дело Panini, которые мудло, конечно, но таланты неоспоримые, даже если теперь он удалит их со всех плейлистов. Sad Casette удалять не хотелось бы, потому что их он выслушивал всем сердцем с первых синглов, а Сидни Янга помнит на каждой обложке любимого музыкального издания. Но это на обложках он выглядит как бравый лидер бунтарского движения, а в жизни не такой эффектный; потоньше гораздо, выше, симпатичнее. Прячет впалые щеки за густой щетиной, и в самом деле, все, что видно от Сидни Янга это большие теплые глаза с золотыми искорками и живой требовательный взгляд из-под лохматой челки. — Небритябрь? — сочувственно спрашивает Том с придыханием. — Ну пусть небритябрь, — рассеянно соглашается Сидни. — А я не дожал, — вздыхает он с признанием. — Ну что ж. У Сидни такой же подсевший мягкий голос, и точно так же милое не по годам лицо разукрашено бессонницей, стрессом и переутомлением, которые невооруженным взглядом легко спутать с простудой и хроническим похмельем. В пространстве он ориентируется слабо, словно держится в этом мире на честном слове и цепком взгляде, такой странный, хаотично тактильный, неуклюжий и безумно обаятельный. Пока он борется над раскрытием сахарного пакетика, не выпуская телефона из рук и зажав в зубах салфетку, у Тома всего лишь один вопрос: как этими руками он выдает гитарные партии на сцене? Но спрашивает он другое. — А как вам удалось заставить собаку пописать на папарацци, мистер Сидни? Сэр? — Неловко добавляет Том и тут же чувствует себя глупо, потому что разницы в годах между ними не больше, чем у него с Троем, а Трой ему ни разу не «сэркает». — Мне какую-то подробную инструкцию написать? — уходит в оборону Сидни, роняя салфетку на колени. — Не надо инструкцию, — смущается Том, сам от себя в шоке, но с перепугу продолжает. — А другой вопрос можно? — Валяй. Только без церемоний давай, до «сэра» мне еще служить и служить. — С судьей вы тогда по-настоящему подрались в пабе? — уточняет Том еще одну важную деталь и поясняет Трою. — По футболу. — Этим я не горжусь. — Почему? Вы же его уделали, а он здоровенный такой лоб. — Я тогда тоже в другой весовой категории числился. — Но он не прав был, — напоминает он. — Вот скажи не прав, да? — Том наблюдает, как дерзко вспыхивают искорки в глазах, и тут же затухают. — Но все равно кулаками махать не выход. — Почему? Трою на концерте один раз кто-то из толпы нос разбил. Мы с Майком им потом наваляли. — Как разбил? — Ну вот, шрам остался, — Том тянется к коллеге, трогает пальцем за переносицу; Трой кивает. — Банкой кинули. — В самом деле наваляли? — невольно впечатлен Сидни. — А как еще? Он же сам за себя постоять не может. Ну, раньше не мог. — Это я понял, — не в тему отзывается Сидни, оборачиваясь к Трою. — Подрался? — Немножко. — Кот, ну что ты за бандит такой? — ворчит он с бескрайней теплотой в голосе. — Дерешься, песни воруешь. Что случилось-то? — Вкратце, он защищал честь незамужней девушки, — поясняет Том. — Что за девушка? — Подружка Кермита. Сидни выглядит совершенно запутанным, будто не может понять, кто из них обкурился. — Мисс Пигги? Трой взрывается смехом, шлепает приятеля по плечу. — Сиииид! Из Панини который Кермит, не из «Маппетов», — он смотрит на озадаченное лицо спутника и продолжает объяснение. — Керриган, Митчелл, сокращенно Кермит. Гитарист их. — Аа, этот говномет перецененный, — врубается он. — Порочит доброе имя культового героя. Он еще и девушек обижает? — Налево ходить любитель. Кто-то же должен был ему врезать, — объясняет Трой. Сидни опускает глаза в пол, прячет взгляд за пушистыми ресницами, потирая осиротевший безымянный палец. — Тоже верно. — А у вас тоже на локтях, — замечает Том. Сидни смотрит на едва подзажившую ссадину. — Это я вчера заслужил. Осторожнее с косяками. — Где вы нашли косяк в Гонконге? — восхищается Том. — Не в Гонконге. В дверном проеме своего номера, — вздыхает он, потирая ушиб. — У меня две руки левые, что ты мне сделаешь? — Неправда, — улыбается Трой. — Ты очень ловкий. Когда высыпаешься. — Куда высыпаюсь? — Сидни, — он тихонько толкает его плечом в плечо, не переставая сиять. — Ты очень ловкий, покажи, как ты батончиками жонглируешь. — Я тебе цирк бродячий что ли? — Сидни. — Я давно не тренировался. — Сидни. — Детский сад, честное слово. — Ну, Сид. — Неси батончики, — сдается он, добавляя вслед. — Праздничное издание. Только без матчи. Троя долго уговаривать не надо — подрывается с места, несется к ближайшему автомату и возвращается с целой охапкой шоколадок. Сидни копается, выбирая те, что больше всего подходят то ли по цвету, то ли по размеру, неохотно поднимается с места, лениво разминая плечи, выдыхает. Сначала кажется, что две руки у него в самом деле левые: шоколадки то летят вниз, то слишком вверх и приземляются жонглеру по носу. Но он, похоже, не из тех, кто легко сдается; дубль за дублем представление складывается, и глаз уже оторвать невозможно. Том сам в восторге от ощущения, когда весь сложный мир раскладывается на простые объекты, все понятно, и ничего лишнего не существует. Вот такое выражение лица сейчас у Сидни. Точно такое же лицо у него на сцене, когда он поет в толпу свое личное. — Доволен? Том наблюдает, как по окончании шоу шоколадка летит в руки к Трою, но сам, как оказалось, ловить не готов. Потирает лоб под извинения ловкача, но с пола все-таки поднимает. На этот раз Сидни быстрее справляется с упаковкой и тут же негодует, что все эти праздничные шоколадки с красноносыми оленями и манящими золотинками та еще зараза прилипчивая, никакой силы воли на них не напасешься, обернутся диабетом когда-нибудь, и вот это будет его погибелью. — Это из-за недосыпа, — делится мудростью Том. — Когда организму не хватает сил, он пытается черпать их в других источниках энергии, поэтому есть хочется все время, особенно сладкое. Но это не очень эффективно. — Спасибо, док, сколько с меня за консультацию? — комментирует он безрадостно, но за конфету держится крепко. Трой притормаживает посреди батончика, подхватывает его в лапки помойного зверя и сует под нос старшему другу на манер микрофона. — Скажите, пожалуйста, мистер Сидни, сэр... в какую самую неловкую ситуацию вы попадали? — Что, на этой неделе? — Пусть на этой, — соглашается Трой, сдаваясь приступу хохота. —Я был постыдно скучный на этой неделе, — сокрушается глава Sad Cassette, — Но маменька моя отличилась. — Чем? — У нас был эфир на радио, серьезные вещи обсуждали, принимали вопросы от слушателей. И тут мама звонит. Что ты, говорит, трубку не берешь и не перезваниваешь, совсем забыл родителей, мы тут волнуемся. — Это мило, — не соглашается Трой с улыбкой. — В прямом эфире, кот. Ну кто так делает? — А что ты маме не звонишь? Сидни комично морщит нос. — Мне много извинений и объяснений донести полагается, по телефону не хотелось бы. — За что? — Когда я последний раз гостил у родителей, меня выносили из парка. Полез вытаскивать утку из пруда, чуть не утонул. — Зачем? — Не знаю… Жалко стало. Облезлая такая, все над ней смеялись. — Все равно позвони, — настаивает Трой, — Просто поговорить, объясниться еще успеешь. Сидни пожимает плечами, перехватывает шоколадный микрофон у плюшевого репортера, подвигая его к собеседнику. — Ну что, мистер Трой, теперь твоя очередь держать ответ. Что самое неловкое случилось с тобой на этой неделе? — Ты же эфир с феста смотрел, зачем спрашиваешь. — Смотрел. — Вот и дождался, как я лажать буду. Понравилось? — Показушник, — улыбается Сидни с восторгом в голосе, — Ты себя видел? С гитарой этой, господи, фигуринка анимешная. Даже на жопу не можешь шлепнуться нелепо, у тебя все как балет. — Как шлепнулся всем понравилось. — Кто бы сомневался. Там самый популярный комментарий под видео «На чем этот парень сидит? Мне тоже такое надо». — Не надо никому такое, — смеется Трой. — Понятно, что не надо. Чего распереживался? — Это был большой гиг. Вдруг он войдет в историю, а я там не очень? — Ничего в историю не входит. Тебя всегда будут равнять на твой лучший гиг, но судить по последнему. — Значит, сейчас я не очень. — Что значит, «не очень»? — Но пел-то плохо. — Трой, — терпеливо доносит Сидни, — Была бы моя воля, запихнул бы тебя в музыкальную шкатулку и таскал с собой, прости господи, ты всегда хорошо звучишь, даже если поешь плохо. Сейчас, погоди, наслушаешься от праведных экспертов про неграмотную халтуру и про отсутствие профессионализма… Но сорванным голосом зажечь толпу в незнакомом городе, где тебя не знают и не ждут — вот это рок-н-ролл, кот. Если это твое «не очень», то нам остальным тут вообще не место. — Скажешь тоже, — краснеет Трой, часто хлопая ресницами. — Скажу, — подтверждает Сидни. — Кто меня остановит? — Песню твою украл, — напоминает он тихо. — Да, вот это мне больше всего понравилось. Самих нас на фест не позвали, но песня все равно доехала. — Почему не позвали? — Вклинивается Том. — Из-за конфликта с оргами в прошлом году? — У нас какой-то конфликт был? — Удивляется Сидни, взъерошивая затылок. — Вот незадача. Окей, это многое объясняет. Он трясет половинкой батончика в сторону приятеля, не переставая жевать. — В любом случае, мистер Трой, давай другое рассказывай, это не считается. Трой задумчиво кусает палец, хмурится, притопывая ногой: — Нууу, например… я окно потерял. — Где? — В Гонконге, — сменяет он хмурый лоб на улыбку. Сидни открывает рот, закрывает, признается: — У меня нет теорий. — Я ночью встал, хотел окно открыть свежим воздухом подышать. Шторку отдернул, а окна нет. — Не подышал получается? — Вообще не подышал. Пересрался так, что забыл как вдох-выдох делать. — Потом вспомнил? — Не сразу. Завис там в темноте, пустоте, чуть не скукожился. Только и вспомнил, как бывшая ляпнула «Ты, Трой, состаришься и умрешь в одиночестве», а я такой думаю, до чего оптимистично, но походу состариться я не успею. — Ну ты, кот, — качает головой Сидни. — Ничего стыдного в этом нет. — Стыдно было в лифте потом блевать, но похуй. А вот окна от постояльцев прятать — совсем мовэтон, согласись? — Соглашусь, — кивает Сидни. — Хреново такое, кот. Но стыдного все равно ничего нет. Случается с лучшими из нас. Похоже вопросы у «помойного патруля» подошли к концу, какое-то время они молча шелестят обертками, допивая свои напитки. — Вам Панини не очень нравятся, да? — предполагает Том к концу кофейного стакана. — Ну почему, басист у них нормальный. — Басист ушел от них. — Конечно, ушел, нормальный потому что. — От вас тоже басист ушел, — напоминает Том. — Басисты все нормальные. — Я на гитаре играю обычно или на клавишных. — Конечно, играешь, — не сомневается Сидни. — Вам вообще мало кто из музыкантов нравится, — замечает Том через паузу. — Я тоже мало кому из музыкантов нравлюсь. И остальным людям в принципе тоже. — Почему? Вас много кто любит. — Люди любят мои песни про разбитые сердечки и срамные истории, — улыбается он смущенно, — Это мило. Я не навязываюсь. — Собакам зато нравитесь. Они вас слушаются. Писают по запросу. — Да, не каждый может похвастать, — соглашается он сквозь смех, и что-то тает на душе от того, что он — обычный Том Ридел — смог выбить целый залп хохота из фронтмена группы с таким печальным названием. Том не представляет, что за дьюти фри такой бесконечный, что коллеги никак не могут из него выбраться. Сам он уже несколько раз сменил локацию в попытках подстроиться под свет из панорамного окна и каждый раз перетаскивая за собой вещи коллег и более. Он сидит один, бездумно чертит извилистые линии в блокноте, наполняет их смыслом, заполняет цветом карандашей. Трой утащил приятеля в свой укромный угол с розеткой «смотреть видюхи про зверей» в телефоне, но на деле смотрит только Трой, а второй клюет носом, поглядывая на часы, пока не убеждается, что время вышло. — Том. Я твой список ачивок нашел, — вспоминает Сидни. — Каких ачивок? — не понимает он. — Ну вот ты растерял, — Сидни передает ему в руки помятый лист с «Бинго-Троем», который предательски не удержался в блокноте, а он даже не заметил. — Твое? — Это не ачивки. — Ну не знаю, что у тебя там, ачивки, симптомы… — Это бинго. — Как типа «собери ряд и выиграй паническую атаку?» — Сидни прячет золотые искорки за темными очками, подхватывает лямку рюкзака остреньким плечом и подытоживает, не дождавшись ответа. — Ну что же, док, похоже мне пиздец.∞ ∞ ∞
— Вы уже придумали резолюции на следующий год? — звучит резонный вопрос накануне праздников. — Спать, — первым перехватывает Майк. — Отличный план, с таким не залажаешь, — одобряет Саймон. — Хочу на летние фесты в следующем году, — делится Том. — Если не с группой, то в одного просто в качестве зрителя. — Да кто тебя одного пустит? — снова влезает барабанщик. — Мы своих не бросаем. — Саймон, тебе слово. — В следующем году я собираюсь отпраздновать свое 22-летие, — обещает он. — Это не резолюция, — мотает головой Трой. — А сам что? — переводит он стрелки на главу группы. — Я думаю, займусь спортом. — Чтобы и дальше на сцене кульбиты выделывать? — Чтобы было больше силы в руках выражать свое веское мнение, если придется. — Ой ли? — Да. Потому что какого хера все до меня доебались? Я нормальный чувак, согласись? — Не нормальный — качает головой Саймон. — Охуенный. — Тем более, — потирает он разбитую костяшку, расправляя плечи. — Значит, резолюция такова: я не буду терпеть всякую срань и не собираюсь причесывать себя для публики, любимая комедия которой смотреть, как люди на жопу падают. Я охуенный Трой Гордон, да? Что вы мне сделаете?