∞ ∞ ∞
— Кот, дело одно завершить надо, — вспоминает он после полудня. — Сгоняешь со мной? Сидни долго выбирает букет, не подготовлен заранее, явно сомневался до последнего. — Для мамы её, — сообщает он кратко. — Она говорит, я единственный мужчина в её жизни, который дарит цветы на Новый Год. В прошлый раз пропустил. Плохая примета, нарушать традиции, да? Трой не сразу понимает, что едут они на кладбище. Сидни молчит долго, стряхивает капли с надгробья голой рукой, но когда прикладывается лбом, чёлка все равно потом мокрая. — Такая вот хуйня, кот, — объясняется он неловко. — Ты сейчас в какой стадии «бросаю курить»? — У меня другая резолюция на год, — обещает он. Сидни протягивает руку: — Ну, давай зажигалку. Пару затяжек спустя трава уже не такая мокрая, и мало интересует, чья это была гениальная идея запихнуть косяк в картонку из-под пробника для духов, но теперь это обещает быть ароматом года. Потом спиной он упирается в холодный камень, а Сид и вовсе распластался на земле, сложив голову ему на колени, и хотя дождя не обещали, редкие капли всё равно срываются с небес, щёлкая незваных гостей по носу. — Говорят, музыка в которую влюбляешься в 16 остается с тобой навечно. Я думал, что с людьми так же. Мы начали встречаться, когда нам было по 16, поженились в 21. Я не говорю, что это было ошибкой, но как оказалось, не навсегда, — поясняет Сидни. — А маман её, сколько себя помню, всегда как родного меня встречала, защищала. Говорила моей «Ты с ним не ссорься, он хороший». Вот и не ссорились. — А твои родители что? — интересуется Трой. — Мои родители — чопорные англичане. — Состоятельные? — Нет, просто чопорные, — Сидни покусывает хвостик торчащей из рукава фестивальной бирки, но продолжает сохранять серьёзный вид. — Когда у меня деньги появились, я им в первую очередь купил дом. С садиком красивым, как мама хотела, с мебелью новой. Они переживали, что всё так дорого, говорят, мол, мы люди простые, нам ремонтов никаких не надо, мы сами доделаем. В итоге угадай, кто пахал как бригада строителей? — Сидни вскидывает руку вверх. — Мы с Теном в неделю уложились. Но диван упрямый попался. До 4 утра эту сучару полосатую собирали, а в 7 надо было быть в аэропорту. Они ещё так благодарны были, говорят, Сидни, не переживай, для тебя здесь всегда будет место, — он перехватывает косяк, выпускает облачко дыма. — Как выяснилось позже, они имели ввиду именно диван. — Чего ты ожидал от родителей Сидни Янга? Трой выбирает тонкую прядь волос из отросшей шевелюры, ни говоря ни слова, тянет на себя. — Ты что, косичку мне плетёшь? — догадывается приятель. — Кот, тебе 5 лет, честное слово. — Это не так мало для кота, согласись? Сидни фыркает, но не возражает; интересуется тоже: — А твои родители? — Развелись. — Хреново. Сколько тебе было? — 23. — А сейчас сколько? — 23. — Хреново… — повторяется Сидни. — Переживаешь? — Пережил, — вздыхает он. — Они давно собирались. Я тогда пообещал, что если они когда-нибудь разведутся, я с крыши прыгну. — Не прыгнул, — замечает Сидни. — Нет. Мама знаешь что сказала? — Мм? — Говорит: так что, Трой, получается ты обманщик? — Мама так сказала? — Это не самая страшная фраза в исполнении мамы, — заверяет он. — Самой страшной она меня в детстве запугивала: «Раз плохо себя ведёшь, мороженого не получишь». — А что ты плохо себя вёл? — Не вёл. У нас просто денег иногда не было. Сидни со вздохом протягивает ему косяк. — Держи. Тебе нужнее. Трой не спорит. — Потом много бумажек оказывается, когда люди друг друга из жизни вычёркивают. Чем больше денег, наверное, тем больше бумажек. — Много вышло? — Дохуя. А я психанул, сказал, что мне чужих денег не надо… Мудак ёбаный, — затяжка выходит крепкая, он потирает лоб. — Потом папа всё равно настоял, чтобы я дом купил. Ну, чтобы он мне дом купил. — Мировой папа. — Лучший в мире, — соглашается он всем сердцем. — Но не мой. — Мне что нравится: твои карманы полны сюрпризов, — комментирует Сидни, пока Трой сцепляет кончик косички ярким пластырем с мультяшными мордами. — Никогда не угадаешь, что выпадет в следующий раз. — Ты даже не представляешь, — Трой углубляется в недра пальто, звонко шлепает связку ключей другу прямо на грудь, накрывает сверху его ладонью. — Держи, твои будут. — Не понял? — Я понял. Ты купил дом родителям, купил дом жене, родителям жены наверняка тоже, а сам что? Ты же не можешь круглый год турить. — Я могу. Но банда почему-то не разделяет. — Ну и вот. Куда ты после тура возвращаться будешь? — В рехаб? — Сидни… — Где это? — переспрашивает он, сжимая связку. — В Шеффилде. — Какие демонические силы заставили тебя купить дом в Шеффилде? — У меня семья там. — Конечно, семья. Мог бы догадаться. Сидни разглядывает замысловатое хитросплетение нитей и бусин на брелоке. — Ловец тоже мне? — Кто? — Ловец снов. Красивый. — Красивый. Я ради перьев купил. — И где они теперь? — он дёргает облезлые огрызки на затянутом в яркую нить каркасе. — Не хочешь, не надо, — обижается Трой. Вместо ответа Сидни вытаскивает длинный шнурок с безделушкой из-под рубашки, нацепляет брелок туда же прямо с ключами. — Ловцы призваны отгонять плохие сны. Но не уверен, что оно работает без перьев. — Скажешь тоже, — фыркает Трой. — Никто в такую ерунду не верит. — Я верю, — не соглашается Сидни. — Ты во всё подряд веришь, — смеется Трой. — Не во всё. Но на Таро мне расклад недавно делали. — Гадалка? — Нет, подруга одна. — Что у тебя за друзья, Сидни? — Разные. У неё колода такая смешная, с котиками, тебе бы понравилась. Я как увидел этого пушистого: сидит один одинёшенек, лапками закрылся, а над ним мечи в воздухе зависли. Говорю «Оо, этого кота я знаю». Сразу понял, что не про меня рассказ будет. — Такой большой, а в глупости веришь. — А что, не так было? — заглядывает он в глаза. — Что случилось, кот? Я же понял, что случилось. У Сидни глаза как калейдоскоп разноцветных стёклышек на побережье — ласковые от моря и солнца, но нет-нет да и порежут. — Не хочешь, не рассказывай, — вздыхает он после затянувшейся паузы, — Но с кем-нибудь поговори, ладно? С бандой своей поговори. Вы же банда. Трой ничего не отвечает, Сидни задумчиво откусывает конфету со сладкого браслета на запястье друга вспоминает внезапно. — А знаешь ещё такие браслеты-желания бывают? Мне подарили как-то девчонки, говорят, желание загадай, как порвётся — значит скоро сбудется. — Знаю такие. — Нихуя они не рвутся и не теряются. Зато в рехабе кольцо своё проебал, ничего не загадывал. — Свобода — твой утешительный приз? — Я такой свободы не просил. Мне хотелось бы сказать, что ничьей вины в этом нет, мы все взрослые люди, у взрослых всё запутано. Но на самом деле всё просто: я был плохим парнем и не получил принцессу. — Ты не плохой парень, Сид. — Это ты сейчас так говоришь. — Какая разница кто что говорит? У тебя бывают плохие дни, я понял. Всё равно ты хороший. — Кот, — выдыхает он трепетно, переходя на шёпот. — А в привидений веришь?∞ ∞ ∞
— Это же твоя песня точь-в-точь. Сидни стремительно берёт в оборот первого встречного музыканта в метро, принимает гитару в свои объятья, щиплет за струны, подкручивает, ворча, что сплошное расстройство, а не инструмент и неодобрительно косится на Троя, который мимоходом спускает купюры в чехол, наклоняясь до самого пола. Играет сначала песню, которая штурмует нынче все радиостанции, а потом ту другую, с которой разразился их спор. — Слышишь теперь? Один в один. — Ты мою песню спел. — Я тебе говорю, у тебя хит украли. — Пфф. Ты мою песню спел! — И что, ты отчислений каких-то ждешь? Ты первый начал! — Всё равно не похоже, — не согласен Трой. — Даже если аккорды схожие, песни же не только из аккордов состоят. — Много ты знаешь песен, которые состоят из одинаковых аккордов? — Больше, чем ты думаешь. На вскидку он вспомнить не может, но спорят они две станции подряд, загораживая выход пассажирам. Трой успел уяснить, что когда ты не самый высокий на других смотришь с гордо поднятой головой. Он привык уже к своим «телевышкам» в группе, но Сид если честно, Пизанская башенка, и пока он пытается донести до Троя нечто важное, длиннющая именитая челка щекочет нос так, что хочется чихнуть. Но Трой не чихает, слушает внимательно и несогласно мотает головой в итоге. — Аккордов в природе конечное количество, и ещё меньше в традиции конкретно взятой культуры. По буквам пересчитать можно. Но когда про это не в курсе, набор безграничный. Особенно если отталкиваться от голоса, как от инструмента, можешь рулить куда захочешь. — Да, но любимый набор все равно формируется музыкой, которую слушаешь, — возражает Сидни. — Если китайскую оперу не слушаешь, тебе в голову не придет строить мелодику вот таким образом. — А как строить? Сидни что-то пытается объяснить, но на мелодике задерживается недолго и резко переходит к текстам. — Они у тебя глубоко наивные на первый взгляд, но всё не так. Они как истории без счастливого финала, потому что финала там нет, они застыли в кульминации и запечатаны в кассетный луп. В этой наивности нет интриги, но есть трагедия. — В чём там трагедия? — не понимает Трой. — В том, что они в ретроспективе. Будто вот это всё уже случилось, тебе жаль, что оно прошло и ты не веришь, что оно вернётся. Но ты хочешь верить, и каждый раз, когда поёшь — оно опять настоящее. Вот эта крохотная разница между реальным и желаемым — это искорка надежды на надежду, которая нужна людям. Они это знают, и ты это знаешь. Тот клоун на радио тупо горланит и по струнам хуярит, а ты, с вот этой бесконечной улыбкой, ты — уайлдовская птичка с шипом в груди, будешь петь до смерти, чтобы другие с тоски не сдохли. У тебя это в каждой песне теплится. Такое не подделаешь, потому что песни — это истории, которые мы о себе рассказываем, вот эта история — только твоя, понимаешь? — выдыхает Сидни, переходя к заключению, — В итоге с одним набором аккордов все равно не одно и то же получается, песни же не только из аккордов состоят. — Я так сразу и сказал, — замечает Трой, с трудом вспоминая, как дышать обратно, дёргает лямку на его плече. — Ну что ж, значит, ты был прав, — он следит за его рукой, цокает языком на весь вагон. — Умный кот. — Сид, — он снова дергает лямку, позволяя эху трепетной тирады рассыпаться фейерверками до самого сердца. Вспоминает важное в моменте. — Ты у чувака гитару украл. Сидни вздыхает, сменяя руку на перекладине. — Ну что ж…∞ ∞ ∞
— Опять эта морда противная, — хмурится Сидни, подхватывая со стойки минимаркета глянцевый журнал со своим фото на обложке, выбеленным до скучного совершенства. Тянется за маркером на соседней полке, вносит коррективы в облик в виде закрученных усов и пиратской повязки. — Ни разу не противная, — не соглашается Трой. — Чем тебе не нравится? — Да задолбался смотреть на неё, — он завершает художества автографом, как по привычке, возвращает журнал на стойку. — Это не аргумент, — качает головой Трой. — Не аргумент, это факт. — Я бы предложил махнуться, но у меня только вот эта морда щекастая. — От такой не отказался бы, — улыбается приятель. — Майк вообще сказал, что у меня лицо, как у Диснеевской принцессы. — Так. Не понял. — Я тоже не понял. Но потом проверил: Диснеевские принцессы тоже довольно щекастые, так что… Сидни, кажется, хочет возразить, но с размаху закрывает рот рукой и смехом уходит куда-то в ультразвук. — Лидер и солист Sad Cassette, дамы и господа — поёт как боженька, ржёт как дельфин, — комментирует Трой, поглаживая трясущуюся спину. — Господи, ну какие щёки, кот? — выдыхает он с трудом. — У тебя лицо как у античной статуи, а талия с египетской фрески. Щёки ещё перерастёшь и пожалеешь. — Не пожалею, — бурчит он, пряча улыбку за испорченным журналом со стойки, но всё равно краснеет до ушей. Сидни меж делом теряет интерес к печатной прессе и переходит к содержимому холодильника с напитками, подмечая, что баночки скучные, все на одно лицо, никто оригинальным дизайном не блещет. — Чтобы легче было перепутать, — поясняет он, дергая за колечко. Делает глоток, морщится и тем же маркером выводит вердикт поверх названия бренда — «классическое говнище». — Так по всем фронтам, ты заметил? Подсунуть якобы знакомое слушателю или зрителю, типа тоже самое. Здесь может быть, одна годная банка шипучки на весь холодильник, но пока до неё доберёшься… — Вот это точно не она, — хмыкает Трой на гримасу в исполнении друга, когда очередной экземпляр возвращается на место с нелестной подписью. — Надо обладать определённым упорством и самодостаточным умом, чтобы найти ту самую… — Банку? — Банку, — кивает Сидни, завершая дегустацию терпеливым вздохом. — Ты же ненавидишь шипучку, — напоминает Трой. — Так не удивительно, — соглашается друг, сосредоточенно потирая лоб. — Знаешь, что про нас говорили после первого альбома? — Что Сидни Янг родился в 1982 году в Оксфорде, любимый цвет — красный? — Ну, кроме этой ерунды. — Что? — Говорили, что мы изобрели новый жанр. — Звучит. А потом? — Сам как думаешь, что бывает, когда изобретаешь что-то новое? — Вам дали миллион наград? — предполагает Трой. — У нас попытались его украсть. — Успешно? — Много ты групп знаешь, как мы? — спрашивает он с лёгкой гордостью в голосе. — Ни одной. Сидни с видом победителя разводит руками. — Фокус в том, что мы не изобретали жанр. Он давно уже варился в подполье за пределами мейнстрима. Мы просто добавили щепотку своей магии и сделали его слышимым и привлекательным для широкой публики. — Да-да, а с годами он становился всё слышимей и привлекательнее, — подхватывает Трой. — Теперь и вовсе секс-символ года, самый завидный холостяк, знаешь ли. — Знаю, — вздыхает Сидни, допивая нелюбимый напиток. — Говорят, группа настолько хороша, насколько хорош её последний сингл. Я-то наивно полагал, что ты — наш последний сингл. А в итоге оказалось, что это я.∞ ∞ ∞
Трой подмечает, что вообще это второй молочный коктейль за год, «что у нас праздник какой-нибудь?». — Ну, кот, с тобой под боком круглый год праздник и есть хочется, — причитает приятель, зачерпывая охапку кукурузных колечек из картонной коробки. — Это потому что от «травки», — резонно замечает Трой, но тут же встречает сопротивление. — Это потому что привычка формируется за 21 день. Теперь как тебя вижу, сразу тянет что-нибудь зажевать и в пляс. — Так может нормальное что-нибудь зажуй, а то на сахаре одном далеко не упляшешь, — предлагает он, потому что Сидни, который врезался в память ясноглазый, загорелый и сильный, но с каждой их новой встречей такого Сидни всё меньше и меньше. — Мы же в Лондоне, тут сплошная отрава. Жуй не жуй, всё равно ничего не вкусно. — А где вкусно? — Говорят, дома вкусно. Говорят, дом — это там где вкусно и спится хорошо. Хорошо тебе спится в Шеффилде? — Получше. Но где попало и не по порядку. — Ну ты кот, потому что, — смеётся Сидни, суёт руку в карман пальто и жестом волшебника достаёт банку с маленькими похожими на бесхвостых головастиков оливками. — Вот эти без сахара. — Страшненькие какие, — сочувствует Трой. — Зачем ты их взял? — Ещё спасибо скажешь. Говорю же, клубы столичные дорогие, а на оливки жопятся, — он трясет банку над ухом. — Эти по акции стояли. — Много сэкономил? — смеется Трой. — Не знаю, ты же платил… Ты не платил, — сдается он, наблюдая, как друг мотает головой. — Ну что ж… Трой разглядывает кукурузные колечки на ладони выложенные олимпийской эмблемой, решается наконец. — У меня тоже как-то так было. Но не так совсем. — А как? — Наш Робби после тура потащил меня к врачу, прямо на следующий день. Я даже проснуться не успел, только куртку накинул. Врач говорит, да всё норм, не критично, петь будешь. А я так и слышу, как у Робби в голове счётчик тикает, сколько мы денег теряем, пока мне тут советует помолчать и расслабиться. Ещё джетлаг этот хуже похмелья, башка плывет, думаю, банально поесть что-то надо. На обратном пути попросил меня высадить около супермаркета, а сам не могу сообразить, чем вообще нормальные люди питаются. — Кроме хлопьев с молоком? — Вот только хлопья с молоком и вспомнил. Нашёл еле как, отпил молока по пути до кассы, а как расплачиваться стал, понял, что кошелька у меня с собой нет. Стою по карманам шарю, вдруг что завалялось, а нет, последнюю купюру, как дурак, на табличку со штрафом приклеил в другом городе. Там уже очередь возбухать начала, а я ничего не могу без голоса, вообще ничего не могу — доктор сказал, что помолчать надо. — Доктор же сказал, что не критично. — Да. Но это не то, что я тогда услышал. — Ну ты, кот… — Да, представь дебилизм ситуации. Бутылку вернуть не могу, стою молчу, голодный, злой, морда в синяках, глаза красные, в куртке с пижамой, как пиздюк отбитый. Думал, ну вот, сейчас меня загребут в участок, а оттуда департируют пинком через границу, запишут, как злостного нарушителя, и потом вообще никуда не пустят. А кассирша такая вздохнула и говорит «Ну что поделаешь, задолжал — потом вернёшь». — Вернул? — Я думал, как следует вернуть: с цветами, фанфарами на белом коне. — Не вернул. — Не сразу. И без коня, если честно. — Долго молчал? Он пожимает плечами. — Пока ты не позвонил. Сидни в смятении трясет коробкой, слушая, как шуршат колечки. — Кот, так это сколько недель прошло… Как же так? — Не знаю. Не хотел говорить ни с кем. Боялся, что каждое слово может стать последним. Я подумал, что если это будет «Эй, Сидни», то оно того стоит. Товарищ прячет взгляд в разноцветной коробке, напряженно покусывает край губы, точь-точь попадая в подзажившую царапину. — Оно того стоит, — тихо повторяет Трой.∞ ∞ ∞
Трой, конечно, верит, что первое впечатление — самое важное, но моментально падает на колени, складывая ладони в умоляющем жесте. — Сид, ну ты что, — дёргает он его за рукав, призывая опуститься следом. — Как-то раз я уже стоял на коленях перед одной барышней, 12 лет спустя это плохо кончилось. Девица улыбается во все зубы, мимоходом треплет Троя по макушке и делает шаг вперед, чтобы заключить Сидни в бесстыдные объятья. — Оз в своем репертуаре. Гениальность не пропьёшь, а вот совесть и пунктуальность проспал окончательно. — Не спорю, — кротко соглашается Сидни, не подавая никаких признаков угрызений совести. — Ну кто ж виноват, что у тебя такие друзья хреновые? У Троя много вопросов на самом деле. Почему «друзья» Сидни — это Лилиан в единственном экземпляре, которая едва старше самого Троя, и почему он представляет её как Вив, и почему она зовёт его Оз. И что за договорённость у этих двоих, что у неё декольте до пояса и юбка длинной с ноготок, а Сидни под её взглядом и вовсе будто догола раздетый, но делает вид, что совсем ничего не замечает. У неё же к Трою вопросов нет, потому что песню слышали все, что тут еще добавишь? — С сестрой моей училась, — объясняет Сидни. — Считай, сто лет друг друга знаем. Нас когда сестра в первый раз представляла, я не расслышал или не запомнил, и потом годами называл её Вивиан, а она ни разу не исправила. Влюбилась. Мечтала, что вот вырастет и охмурит Сидни Янга. А я такой подонок не дождался, на другой женился, да? — Поностальгировал? — дразнит Вив, толкая в его сторону бутылку пива. — Лучше организуй нам реквизит. — С кем тут в бутылочку играть? Хочешь его поцеловать, просто поцелуй. — Не будь занудой, Оз, где твой дух приключений? Трой наблюдает, как ловко и без пререканий Сидни вскрывает клубничное светлое и находит ироничным, что чип так хорошо подходит для этой цели. Но как только бутылка Пандоры открыта, первым хватается за горлышко. Сидни удивленно изгибает бровь, когда пустая стекляшка опускается на стол, Трой пугается, как быстро комната начинает идти по кругу, но пожимает плечами под аплодисменты красотки. — Ну что ж, — отзывается приятель с щемящей покорностью в голосе. — Похоже, реквизит у нас есть. На какое-то время он уплывает, но наблюдает будто со стороны, как Сидни кладёт ладони на её щеки, притягивает к себе и чмокает в лакированный пробор. Как сам он утопает в поцелуе, вспоминая, что можно не дышать так долго, и даже не пытается потом стереть с губ липкую помаду. Как тепло ложится рука на его спину, когда он нарушает правила протестом, что люди с которыми он целуется надолго в его жизни не задерживаются, а он категорически не согласен. Окончательно выплывает он в горячей дымке посреди толпы, когда та же самая рука крепко ловит его за шкирку, не позволяя обрушиться на танцпол. — Я понял, — едва слышит он собственный голос за грохотом колонок. — Это рок-н-ролл, тут всё короче: песни, юбки, продолжительность жизни. — Да хер с ним, — мотает головой Сидни, — Я просто что хотел сказать, кот. Что бы ты ни делал, ты никогда, запомни, НИКОГДА, не достаточно хорош для диванных критиков, а у толпы память короткая. Никого не слушай. Меня тоже не слушай, ты умнее. — Ты упитый в дребезги, — грустно подмечает Трой. — Тсс! Скажешь тоже, — громко перебивает он, потягивая напиток. — Я чуть-чуть на высоте. — А что с пивом? — Гидрироваться очень важно, кот. Очень. Важно. За столик он возвращается на полусогнутых, чётко и ясно принимает сигнал организма перейти на воду и посидеть. Вид у Сидни тоже изрядно взъерошенный, рукава рубашки закатаны по локоть, уголок рта предательски отсвечивает перламутром. Но струны под пальцами перешёптываются послушно, пока он заводит свою любимую песню. — Так-то я перед ней не раз на коленях стоял, конечно. Каждый раз, когда возвращался после тура на колени плюхался. Только в этом и был хорош. А она всегда говорила «Сидни, у тебя один день на пижаму и поваляться. Завтра чтобы был красивый, как на сцене и готовый к свершениям». Знала, как меня приструнить, чтобы не раскисал. Вот и не раскисал… — он аккуратно опускает бутылку на пол с присказкой «плохая примета пустые на столе держать», мимоходом заваливает остальные две. — Где Вив? — оглядывается по сторонам Трой. — Вышла. — Давно? — Не думаю, что она вернётся, — признаёт Сидни. — Тен, наверно, тоже? Приятель мотает головой. — Только мы с тобой, кот. Трой завороженно наблюдает с какой лёгкостью пальцы скользят по грифу, то быстро, то медленно, но всегда ласково, чтобы каждая струнка была залюблена и задета. — Надеюсь, себе он с таким же остервенением теребонькает, клоун этот, — негодует Сидни, поглаживая расцарапанный корпус гитары. — Не надо нам потомства от таких музыкантов. С не меньшей проворностью, однако, он поддевает крышки своей любимой игрушкой. — Смотри чип на надорви, — ворчит Трой. — Да ладно, последний в жизни что ли. — Сидни… — Я тебя умоляю, бутылочное пиво — чище воды родниковой. — Отличная история, в рехабе потом расскажешь. — В рехабе потом послушаешь, — огрызается Сидни. — Расскажи сейчас, — подталкивает он. — Да там не так всё было, на самом деле. — А как? — Ну так… — пытается подобрать слова приятель. — После разрыва стрёмно было. Я к родителям поехал, но они больше недели не выдержали. — Что ты сделал? — Ничего. Плакал в диван, спал, сосал бутылочку. Ломал комедию, мол, «смотрите, мама, папа, за 33 года ничего не изменилось». — А потом уток пошёл из пруда спасать? — напоминает он. — Мне нужно было время и спрятаться, вот я и спрятался. — В рехаб? — А куда ещё? Думал, отсижусь, пока все от меня не отстанут, но там свои заебаторы нашлись, — он раскручивает чип, роняет, но поднимать не спешит. — Ты пойми, кот, мне себя от бутылки отодрать несложно, но бывают дни, когда я ненавижу быть трезвым, — он прячет взгляд в узеньком горлышке. — Не суди строго, у меня целая судейская сборная за спиной, знаешь. Никому не рассказывал. — Даже банде своей? — Где ты видел эту банду? — вспыхивает Сидни, и на момент у него такое впечатление, будто он подглядывает чужую жизнь в замочную скважину. — Точно не на обложке. — Конечно, не на обложке, кто ещё ходит раздавать интервью в 9 утра? Только трезвенники и синглы. — Там с синглами ещё бисайды идут, — напоминает Трой. — Куда идут? — Туда же. — Вот туда же пускай и идут, — приятель раздражённо кивает, скрываясь за взмокшей чёлкой. — У меня тоже такие дни бывают, — признаётся Трой после напряжённой паузы. — Когда нет сил быть трезвым. — Да я понял, — с благодарностью выдыхает Сидни. — Случается с лучшими из нас, да, кот? Сидни собственные пальцы посчитать не может по порядку, но платить, конечно же, будет он, потому что Сидни всегда за всех платит сам и редко ожидает такого же от других. В бумажнике у него что попало, но он рад найти в беспорядке что-то важное: — Аа, так вот она, — он выкладывает на стол карту таро с несчастным беленьким котом в синей пижаме. — Говорю же, на тебя похож. — Где ты взял? — У подруги моей. — Стащил из колоды? — вздыхает Трой. — Как она теперь гадать будет? — Нормально, — отмахивается Сидни. — Пусть на счастливых картах гадает, а эта, ну знаешь, так себе. — Так себе, — соглашается Трой, разглядывая уютную кровать-ловушку и зависшие мечи над головой несчастного. Он ничего не понимает в гаданиях и знамениях, но почему-то очень хочется подержать Сидни за руку. — Что конкретно она сказала? — уточняет он. — Говорит, что мечей на самом деле не существует, напрасно котик бессонницей мучается. — Почему не существуют? Вот же они. — Не знаю, она так сказала. — Мне кажется, довольно стрёмно спать, когда в любой момент на тебя могут обрушиться… столько их там, девять мечей? Пронзят насквозь, кровать потом не отмоешь. — Мне кажется, ты неправильно карту читаешь. — Ты же сказал, что моя карта, как хочу, так и читаю. — Ну так… — хмурится Сидни. — Жалко ведь. — Что жалко? — Такого-то кота. — Тебе всех подряд жалко, — тепло улыбается Трой. — Мякотка.∞ ∞ ∞
За полночь они бредут какой-то аллеей нескончаемых клубов, Сидни шкивает немножко, но Трой всё равно едва поспевает следом. — Ты от фонарей далеко не уходи, — друг дёргает его за руку, втягивая в пятно света, — Тут шаг вправо, шаг влево — пиздец кромешный. Город такой, кот, что ни снобы, то орки. — А мы тогда кто? — Ты неместный, а я бездомный, — напоминает он, но сам же с устремленностью ледокола направляется к разноцветной кучке гоповатых молодых людей под неоновой вывеской. Кучка однако не тушуется, приосанивается, встречая гостей вопросительным взглядом, где явно читается «вы покупать или пихать припёрлись?» Сидни задирает воротничок пальто наверх, кивает приветственно, голос опускается до баса. — Я что хотел спросить, пацаны, — он расправляет плечи, прикрывая его спиной. — У вас, это… Жвачка есть? В итоге выясняется, что жвачка всё-таки есть. Вполне обычная, какой в любом ларьке навалом. — Что это было? — решается Трой почти квартал спустя. — В газетах потом почитаешь, — подмигивает Сидни и заливается бессовестным смехом. Ко второму рассвету года они чокаются картонными коробочками с лапшой на задворках кафе, куда то и дело выглядывает покурить задёрганный персонал. Сидни сначала ворчит, что убил бы сейчас за оригинальный пад тай, но потом слишком увлечён процессом и не спорит, когда Трой махая палочками возражает, что считает чудом найти что-то на удивление аппетитное и восхитительно тёплое в самый тёмный час. К концу порции взгляд у Сидни немного проясняется, он опускает коробку на землю, берёт гитару в привычный захват. — Ну что, кот, выбирай, что петь будешь. — Как в последний раз в жизни? — уточняет Трой. — У тебя всё как в последний раз жизни. Выбирай, не ошибёшься. Он шутит что-то про предписания доктора, распевки для разогрева и что и так запыхался за ним бежать, но потом всё равно выбирает и поёт, всегда поёт, конечно, потому что какой смысл не петь для Сидни и какой смысл жить, если не петь вообще; он не может поверить, что так долго ходил мёртвым. — Ну ты кот, — улыбается Сидни, поддевая ресничку с его мокрой щеки под конец импровизированного сета, — Давай, загадай желание. Как следует загадай, без этих твоих «никто в такую ерунду не верит». Трой смеётся, наблюдая, как он трясёт рукой, обещая, вот сейчас до моря долетит и всё сбудется, а потом щурится в экран телефона и приходит к выводу, что ложиться уже нет смысла, только нервы себе трепать будильником. — Утренний рейс? — соболезнует Трой. — Да нет, у нас тут эфир через пару-тройку часов. — Утреннее шоу? — переспрашивает Трой, падая сердцем до самых пяток. — Надеюсь, хотя бы на радио. Разумеется, не на радио. Ему вспоминается первая неделя их летних каникул, когда они заблудились в Барселоне и шли пешком до тех пор, пока не закончились силы, а потом просто ломанулись в первый попавшийся хостел на ночёвку. У Сидни хватило прыти забраться на верхнюю полку и вырубиться свесив руку вниз. Сам он тоже ворочался недолго, но проснулся от того, что кто-то из соседей пытался стянуть с этой самой руки дорогущие часы, вследствие чего конфликт у них состоялся острый, но быстрый, и хоть переговоры шли на разных языках, после пары пинков постоялец шустро ретировался прочь, яростно нашёптывая то ли проклятья, то ли извинения. Сидни при этом настолько ни разу не пошевелился, что он даже пульс проверил на всякий случай. У Троя давно есть теория, что существуют такие люди — пробудители — функция которых пробуждать других людей, которые спят и не знаю, что спят, пока однажды не проснутся по-настоящему. Но он просто стоит и смотрит. — Ладно тебе, — приятель зевает в кулак под сочувственным взглядом. — На саундчеке отрублюсь на полчаса, в первый раз что ли. Давай руки в ноги, беги на поезд. Может ещё успеешь посмотреть, как секс-символ года будет позориться на главном экране страны. — Прошлого года, — имеет наглость напомнить Трой, но Сидни снова смеётся на октаву выше обычного и уточняет строго: — У тебя же телек есть дома? — Есть, — заверяет он. — Вот там меня и лови. Трой обнимается так долго и крепко, чтобы трещины встали на место и заросли цементом. — Ты только не сердись на меня, кот, — виновато бормочет приятель ему в плечо. — За что сердиться-то? — Так замотался, если честно, берегов не чую. Я буду лучше. — Ты и так уже Сидни Янг, куда лучше? — улыбается Трой. — Главное, в порядке будь, ладно?∞ ∞ ∞
— Он же тебя наебал, как малолетку, а ты за него, — распаляется Кермит под вывеской на чужом языке, прижимая к себе чужую девчонку, — У него жена знаешь какая? Её боготворит публика. Пресса бы его заклевала с этим разводом и её тоже, а он, хитрый гад, эту песню про тебя вбросил и раздул инфоповод. Громоотвод поставил. Ты же все шишки на себя за него собрал, а ему почести. Ты не понял что ли? — Ты говорил, хорошо забываешь некоторые вещи, — уточняет Трой пару ударов спустя, когда они с коллегой быстро удаляются с места происшествия. — Я понял, — обещает Том, — Завтра ничего не вспомню.∞ ∞ ∞
Трой успевает до эфира. В телевизоре Сидни точь-в-точь как в жизни. Склоняется Пизанской башенкой к микрофону, смешной такой и безумно красивый с ворованной гитарой, косичкой в волосах и облезлым ловцом на шее. Чпокает пузырём от жвачки в микрофон, смотрит прямо на него с экрана и розовея носом обещает: — Слежу за тобой, кот. По крайней мере самый в плохой день он знает, что где-то в этом мире у Сидни Янга есть ключ от его дома.