Awakers: Пробудители. Том 3

— У тебя там сплошное желе, — заключаю я. — Неправда, — спорит Трой. — Там ещё джем где-то был. — И шампанское. — А где ему быть? Ученые не рекомендуют хранить шампанское при комнатной температуре. — У тебя тут не комнатная температура, а как на Северном полюсе, — я дергаю вторую дверцу холодильника, чтобы убедиться. — Здесь еще немножко желе. Коллекционируешь? — Чем желе плохо? Может я теперь вегетарианец. — Да-да, конечно, ты у нас первый на очереди в ряды вегетарианцев. — Что! Я очень люблю зверей! — Но карбонару любишь больше. — Ты пришёл обсуждать содержимое моего холодильника? — Там не так много материала для обсуждения. — Сааай! — тянет он привычно запрокинув голову. — Сааай, — синхронно передразнивают Майк и Том. — Что? Что вы разсайкались? — теряется Трой. — Ты русалочка, — смеюсь я, складывая руку на его плечо. — Мы скучали по твоему голосу. На самом деле, начиналось всё не так. ∞ ∞ ∞ Я и сам не замечал, насколько задолбался в туре, но в первый же день подобно Тому успеваю облежать каждую вертикальную поверхность в доме. Математический склад ума подсказывает, что впихнуть 40 часов сна в половину суток невозможно, но Робби сказал «Отдыхайте на быстрой перемотке», и я делаю всё, что могу. — Это вам он сказал так, а меня за ноздри и к врачу, — ворчит Трой в трубку, потому что какой смысл страдать в одиночестве, когда можно дернуть кого-то из коллег. — Одеться нихуя не успел… — через пространство слышно, как он отбивает чечётку своим тряпочным кедом, нервно зевает в трубку. — Я буквально в штанах пижамных тут сижу. Очень рок-н-ролл. Только фанатов не хватает. И тиары. — Почему тиары? — вяло отзываюсь я. — Что-то же должно сиять, я точно не сияю, — нотки возмущения теряются в полушепоте, я гадаю, не напрасно ли Робби разводит панику. — Оставь немножко голоса на жалобы врачу. — Это очень вежливый способ попросить заткнуться. — Трой. — Ммм, мой выход, — тянет он. — Увидимся через неделю. ∞ ∞ ∞ Но неделя растягивается до самого Рождества. Вслух никто говорить не смеет, но этот тот самый месяц отпуска, который мы все очень ждали. Я послушно ношу всё, что надевает на меня Эмма только ради того, чтобы вечером сорвать обратно и расчертить шею сеткой из невидимых засосов. Покорно склоняю голову, чтобы она запустила пальцы в отросшие волосы с комментарием «давай так оставим, тебе идёт»; вздыхаю беспомощно на каждую просьбу, а она закрепляет пакт поцелуем и шутит, что отныне она мой единственный собутыльник. — Потерян для общества, да? — Смеётся Майк и будто пыжится от гордости на другом конце провода, что он не настолько погряз в «розовых сердечках». У Майка есть много типов влюбленности, на самом деле, ни один он не признаёт до конца. — Меня до пяток зафриссонило. Картоха такая «Я не поняла, ты там дрочишь или медитируешь? Я про демки, конечно, — поясняет он в трубку, хотя пояснений не требуется, ни о чём другом Майк в последнее время не говорит. — Ты до какой дошел? — До третьей. — Ну, Саймон, — укоряет он таким троевским тоном, что у меня ёкает сердце. — Ну что ты, не можешь уделить полтора часа времени, чтобы Гордон тебе в ухо попел? — Одного фанбоя ему достаточно, — ухмыляюсь я в трубку и напоминаю вежливо. — Вечером без опозданий. Засранец: > Горди, что трубку не берешь? Проглот: > Занят. Засранец: > Отжимаешься? Проглот: > :) — Мы же не празднуем, мы репетируем, — комментирует Эмма за неделю до Рождества, наблюдая вереницу кастрюлек по всей кухне. — Ты до конца года решил запасы сделать? Проглота же твоего не будет. Не будет? Трой затерялся где-то на другом материке в другом часовом поясе, забил на звонки, а пишет неохотно, но со всеми знаками препинания, смайликами и без матов, будто боится, что папа заглянет через плечо и задаст нагоняй. — Вот только он такое выкинуть может, — ворчит Майк в своё удовольствие, не отступая ни на шаг. — Скинуть бомбой стопятьсот демок и угнать на другой край света. Не звонит, не пишет, только на демках его и слушаю. У меня есть вопросы. — Есть вопросы — записывай, — рекомендую я через плечо и никак не могу разгадать, что за вожделенная улыбка на лице Майка. — Что ты там такое расслышал? — Ты сам до какой дошёл? — он безошибочно читает верный ответ на моём лице, качает головой. — Ну, Саймон. ∞ ∞ ∞ Том приходит вторым, опасно таскает посуду на стол, скользя как конькобежец по гладкому полу; раскладывает приборы в рандомном порядке. — Не трогай, — перехватывает моя благородная Эмма, когда пытаюсь перестроить этот хаос. — Том старался, пусть будет. Картоха теряется в компании Эммы, будто хочет блеснуть остроумием, но все её шутки не вмещаются в приличное общество. Зато находится Том. — Выглядываю в окно, а там две девы белесые стоят, — вещает он зловеще-торжественным тоном, подкладывая в тарелку перченые крылышки. — У меня кладбище в двух кварталах от дома, я вообще попутал. И что теперь, полицию вызывать? Думаю, ну ладно. Взял соль в карман, всё как полагается, выхожу, говорю «Вы зачем за мной пришли?». А они телефоны достали и давай селфаки щелкать. Оказалось, кто-то им рассказал, что я в крутой группе. — Кто-то, — ухмыляется Майк. — Так и скажи, что Янг тебя запостил. Смотри, ещё песню про тебя напишет, мало не покажется. Том вопреки угрозам мечтательно краснеет и уходит взглядом в полупустой бокал под обречённое сопение Первой гитары группы. — Это временное, — уверен Ральф. — Не думаю, что за нами в ближайшее время будут бегать толпы. — Скажи это Горди, — не согласен Майк. — Мы пока домой с феста летели, я проснулся от того, что кто-то пытался потрогать его за волосы. — Зачем? — теряется Ральф, пока Том одобрительно кивает. — Хорошие волосы, — вносит он мнение эксперта, потому что вписался в какие-то парикмахерские курсы, и теперь мы все подвергаемся тщательному осмотру, но пока что издалека. — Но трогать-то зачем? — вздрагивает басист. — В любом случае, переломный момент он проспал, — успокаивает Майк. — Но мне кажется, мы уже заслужили первым классом летать, чтобы без вот этого. — Мне предложили в тур поехать, — доверительно сообщает Том в приватной беседе, когда все уже разошлись по домам. — Сессионщиком. — С кем в тур? — не понимаю я. — Попросили не разглашать, если не соглашусь. — Значит, не разглашай, — настаиваю я очень твёрдо. Том кивает, но как-то неуверенно. В нормальный день он пошёл бы с таким к Ральфу, но после неурядицы с фестом между ними будто кошка пробежала. Майк попытался выступить медиатором с аргументом «Давайте без вот этого всего», но в письменном виде реплика не выглядела столь убедительной, даже подкрепленная воинственным смайликом. — С чего им в голову пришло? — Переспрашиваю я. — Они в курсе, что ты в группе занят? — Конечно, в курсе, поэтому и пригласили. Говорят, вы же не будете выступать, пока солист не запоёт нормально. — Что значит нормально? Всё у него в порядке с голосом, Робби же сказал, — огрызаюсь я. — Почему мы тогда на паузе? — Всё у него в порядке, — повторяю я грозно. — А если не в порядке, всё равно петь будет не хуже, ты будто не знаешь. — Я знаю, мне тоже нравится, — Том виновато опускает глаза. — Ещё мне на гитаре играть нравится. Но боюсь, с этим он тоже справляется отлично. ∞ ∞ ∞ Конечно, все эти томьи разговоры продолжаются ровно до того момента, пока эти двое не встречаются лицом к лицу. Трой заметно осунулся после болезни, но когда улыбается, вся улыбка тянется к самым ушам, складывается щёчками на заострившихся скулах, и все мысли о сторонних проектах вылетают у Тома из головы. На самом деле мы не планировали собираться. Трой просто ляпнул в чате вопрос к Ральфу «Фредди заберу или завезёшь?», и все приняли это как приглашение в гости. — Дайте ему время, вас много, а он один, — встаёт он теперь на защиту чайника, пока Том сверлит прибор нетерпеливым взглядом. Я ему сразу тогда сказал, бери объем побольше. Но Трой, конечно, возразил «не хочу побольше, хочу красный», с тех пор бедняге приходится кипятить за двоих. Мы толпимся на кухне, выдыхаем единогласно, радуясь, что буря миновала так и не разразившись, а сейчас наш фронтмен бурлит позитивным энтузиазмом перед лицом нового этапа работы. — Зато буду издавать много идиотских звуков перед гигами, — предупреждает он. — Не спешите кидаться на помощь, это не предсмертное, это для разогрева. Майк крутится вокруг коллеги, как неуклюжий школьник после каникул, который никак не может решить, с какой стороны дёрнуть за косичку девчонку, по которой он скучал неделями. — Вот только ты так можешь сделать, — негодует он восторженно. — Сказал, что будешь морды бить и слинял через границу. Тебя тут в каждой бумажке цитируют, а ты что там делал? Отжимался? — он тянет руку проинспектировать бицепсы, но Троя самого едва видать под ворохом одежды. — А что, где-то очередь на мордобой выстроилась? — фыркает он. — Кто в здравом уме с тобой драться полезет, — рассуждаю я. — Это все равно, что пинать котенка. — Я смотрю, ты не имел дело с котятами, — он закатывает рукав, демонстрируя расцарапанную от запястья до локтя руку. — Где тебя так? — Охает Ральф. — В приюте. — Когда ты успел? — Да я на пять минут заглянул оказать посильную помощь. — Почему? — не врубается Майк. Трой закатывает глаза. — Робби до меня уже докопался, — сообщает он. — Так и сказал: «Трой, это непродуктивно — намывать жопы бездомным котятам. Пусть это делает кто-нибудь другой менее талантливый». А я говорю: какая тебе разница, чем я занят в свое свободное время? — Может, он не совсем не прав? — предлагаю я. — В чём? — В том, что в отпуске принято отдыхать и расслабляться. — То есть, если я буду бухать и гулять по девчонкам, никто не скажет, что это не продуктивно? — Это концепт отдыха, который ему понятен. — А я тут причем? У меня свое понятие об отдыхе. — Намывать жопы бездомным котятам? — И что? — Тебе Фредди как будто мало, — киваю я на кота. — Всех подряд шерстистых бестий домой тащить будешь? Трой закусывает губу, задумывается о чём-то и в полный голос заливается тем самым смехом, который выпадает осадками после затяжной бессонницы. — И отдохнувшим ты не выглядишь, — подмечаю я. — Сай, я тебя умоляю, — улыбается он. — Хорошо выглядеть после праздников — мовэ тон. Вот ты, я смотрю, очень невоспитанный. Ральф аккуратно разливает чай по чашкам, расставляет по столу. — Да ладно, пусть ругается, — разрешает он. — Лэйбл считает тебя бесценным. — Мнения разделились, — прохладно замечает Трой. — Не разделились, — не согласен Ральф. — Панини теперь хотят нас в тур. Похоже я не единственный, кто слышит новость в первый раз, но Том опережает с вопросом: — А как же их любимые клоуны с пригорелыми копчиками? — Нормальные у них копчики, — вступается Трой. — Вы теперь друзья с ними что ли? — нехарактерно резко продолжает Том, но корректности коллеги можно только позавидовать: — Мы не конфликтуем, — напоминает он. — А Панини если нас хотят — пусть позвонят лично. Том пощелкивает ножницами, жалуясь, что парикмахерские курсы он закончил, но себя постричь всё равно не может. — А инструмент зачем притащил? — Не понимает Майк. — Может, есть желающие? Трой доверчиво делает шаг вперед, но я ловлю его за плечо, заставляя сесть на место. — Когда ты вообще за тур столько нафигачил? — качает головой Майк. — Да забей, — успокаивает Трой. — Я уже выборку сделал. — Что значит сделал? — обижается Майк. — Мы же вместе должны выбирать. — Я самые-самые выбрал, — обещает Трой, принимая удар в грудь. — Вот ты как всегда, сначала делаешь что-нибудь грандиозное, а потом всё портишь своим дурацким подходом. — Я тебя уверяю, у меня самый лучший подход, — настаивает Трой с упрямой улыбкой и опасно косится в сторону Ральфа в ответ на его вздох. — Зачем ты со мной споришь, ты ещё не видел выборку. — Про «потеряшек» там есть? — сдаётся Майк. — Про «потеряшек», — смеётся Трой, будто это какая-то внутренняя шутка, спрашивает несмело. — Правда понравилась? — Она же, считай, почти готовая. — Да там ничего и нет, кроме гитары и вокала. — Там нет ничего лишнего. Я её прямо вот так хочу в альбом, даже лезть не буду. Перепишем? — Не знаю, я там бухой и очень расстроенный, — припоминает Трой. — Напоить и расстроить мы тебя всегда можем, — с готовностью отзывается Майк. Трой кладёт руку на его плечо, и улыбка теплеет. — Для чего ещё друзья нужны, да? Какое-то время мы все выслушиваем глубокомысленное сопение Ральфа, но у солиста слух устроен тоньше, поэтому не выдерживает он первым. — Дороти, у тебя голос есть? Хватит дышать, скажи уже что-нибудь. — Я просто не понимаю, куда торопиться, — сознаётся он. — Там много достойного материала, есть что обсудить и есть время повыбирать вместе. — Кто сказал? Робби? — Ну. — Это он вам такое сказал, а мне принёс аналогию про то, что даже если надо достать сокровища со дна океана, всё равно необходимо время от времени выплывать на поверхность. — Чтобы глотнуть воздуху? — Уточняет Майк. — Чтобы корабль без тебя не уплыл. Майк качает головой: — Довольно неточная аналогия. — Точная аналогия: мы впрыгнем в какой-нибудь тур в поддержку, а выпрыгнем посреди звукозаписи, — поясняет Трой. — Время у нас закончилось ещё когда я перед кабинетом врача сидел. Сколько ты успел выспать из своей резолюции? — Походу, больше, чем ты из своей морд набил. — Не буду я бить никого, что ты заладил? — отмахивается Трой. — Конечно, не будет, — подхватываю я. — У него барабаны теперь, он в них теперь бьёт. Майк измеряет взглядом ударники посреди гостиной: — Я так и не понял, Санта адресом ошибся или что? — Микки, — качает головой Гордон. — Такой большой, а в Санту веришь. Трой уверяет, что установку заказал на сайте по пьяни. Сам удивился, когда привезли. Но собрал собственными руками без инструкций, вот этой частью позора он гордится. Легко догадаться, что инструмент не первой свежести, побит, затёрт и выглядит расстроенным. Трой сразу предупреждает: — Извини, что она такая, с характером. Ты же любишь с характером? Я, в принципе, тоже не подарок, ну что поделаешь. Наверное, я улыбаюсь, так широко, что всё легко читается на лице: — Конечно. Не подарки — моё любимое. — Когда ты вообще пьянку успел развести? — вмешивается Майк. — Не успел, — оправдывается он невнятно. — Но очень намеревался. — И правильно намеревался, — кивает он. — Это надо отпраздновать. — Что конкретно? — Песни! — предсказуемо поясняет Майк. — Что с тобой случилось, Горди? — А что, я раньше песен не писал? — Ты детские считалочки писал… — Детские считалочки? — Вскидывает голову Трой. — Ну ты понял. — Не понял, объясни, пожалуйста, — продолжает он настойчиво всем своим видом приближаясь к новогодней резолюции. — Ну, не считалочки, — сдаётся Майк. — Просто я из тебя годами не мог вытрясти чего-нибудь… ну, чего-нибудь. — Агрессивно-депрессивного? — подсказывает Трой в затянувшейся паузе. — Унылого? — Настоящего, — находится наконец Эллиот. — Откуда ты их вытащил? Трой накрывает ладонью солнечное сплетение, будто пытается поставить блок, смотрит куда-то поверх его плеча со странной улыбкой. — Из папки «в стол». — Ну серьёзно. — Серьёзно, — заверяет он. — Я их не собирался никому показывать. Но потом подумал, что хуже, чем «Баллада о Трое» всё равно не будет. Сид гениален, конечно, но я не могу позволить, чтобы он был моим голосом. Майк кивает, окончательно забыв о том, что поощрять Троя следует осторожно. — «Баллада» там рядом не валялась. — Это не соревнование. — Это вызов? — Это просто песни, Микки. — Это охуенные песни, — настаивает Майк, Гордон пожимает плечами с флегматичным вздохом: — Ну что ж. ∞ ∞ ∞ К вечеру мы плавно перебираемся в «адекватную комнату», как называет её Том, потому что это единственная комната в доме, где есть тёплые полы, поверх которых раскиданы пледы и лежанки, а посреди всего великолепия возвышается текстильный вигвам. Не знаю, где он его нашёл, в детском отделе или зоомагазине, но утверждает, что звукоизоляция внутри годная, для демок вполне достаточно. Судя по всему к праздникам Трой тоже подошёл по-бунтарски, потому что его дом — единственное место на всём материке, где совсем нет рождественского декора. Но по щелчку выключателя потолок заливается звёздным небом и некоторое время я не без смеха наблюдаю, как Ральф молча залипает на созвездия, указывая пальцем в потолок, пока Майк пытается вести переговоры с Троем, который улёгся в вигваме, так что снаружи торчат только согнутые в коленях ноги. Слышно, как он что-то бренчит на гитаре, но со временем утихает тоже. — Ты там уснул что ли? — Майк тыкает тканевую стену пальцем, нарушая уговор, что если Трой где-нибудь уснул, то трогать его категорически не следует. Он тыкает снова, но в ответ получает лишь приветственную пятюню от кота и победный смешок следом. — Не позволяй джетлагу взять надо тобой верх, никогда потом в режим не войдёшь обратно. — Это не джетлаг, это запоздалое похмелье, — оправдывается Трой. — Нормальный отпуск: уехал без голоса, вернулся с похмельем. — Я не уезжал, — доносится из укрытия. — В смысле? — переспрашиваю я. — Ты же сказал, что к папе поедешь. — Ничего я не говорил, и не уезжал — вы сами решили, я не стал спорить. — Тогда где ты был всё это время? — присоединяется к недоумению Ральф. — Дома. Где мне ещё быть? Я же его купил. — Да ты гонишь, — не верит Майк. — Сказал бы сразу, я бы давно кота привёз, — сокрушается Ральф. Я на четвереньках добираюсь до вигвама, без лишних вопросов тяну за ноги, вытаскивая его из укрытия прямо с гитарой и лежанкой, зависаю над лицом, переспрашиваю твёрдо: — Ты не уезжал? Он вжимается в пол, трёт глаза ладонями, прячась от вспыхнувшего над головой света лампы. Я вспоминаю, что если Троя надолго оставить в одиночестве, он теряет гравитацию и начинает улетать в космос. — Не особо, — он наконец-то встречается со мной взглядом, какой-то встрёпанный и задёрганный, но меня грызут подозрения, что настолько встрепать и задёргать себя может только сам Трой. — Лежал в одеяле, загонялся и жевал свои желешки? — догадываюсь я. — Почему желешки? У меня ещё хлопья с молоком были. А потом я нашёл бутылку пива в морозилке. — Чтобы холодненькое к больному горлу прикладывать? Он перекрещивает сердце, мотает головой. — Я тебе клянусь, я разогрел. Я вспоминаю, что если Троя хорошенько прижать, он рассыпается на шуточки. — Ты ничего никогда не рассказываешь, — упрекаю я. Он снова собирается, целится, наносит удар. — Я всегда всё рассказываю, Сай. Ты просто такое не слушаешь. Я вспоминаю, что главное его оружие отнюдь не кулаки. — Давай наушники, — сдаюсь под его взглядом. — Давай наушники и оставьте меня в покое. ∞ ∞ ∞ Некоторую музыку только так можно слушать: лежа в одиночестве в тёмной комнате на полу. Видимо наш следующий альбом тоже. Майк прав, песен там всего на полтора часа, но будто вся жизнь проносится перед глазами. Ни разу не моя. Я вспоминаю, как он сидит напротив с гитарой в обнимку, поглаживает плоские струны на экране планшета и пытается донести до меня что-то важное: —… и потом, когда живописная ваза, разбивается, то вроде этой самой вазы больше нет, но осколки такие красивые, блестят на солнце. Это бесценно. — Мы всё еще говорим про музыку? — уточняю я. — Абсолютно. Трой шутит иногда, что тот он плюшевый мишка, который обнимается и говорит приятности, когда жмёшь за лапку. Но я слышу, звон хрусталиков в каждой песне. Он возвращается в комнату, но свет не включает. Опускается на пол, ложится рядом прижимаясь ухом к грудной клетке, будто пытается сравнить, совпадаем ли мы по ритму. Вздыхает. Я вспоминаю, что ему жизненно необходимо, чтобы время от времени кто-нибудь тоже обнимал его вне логики и всяких приличий, чтобы у него потом хватало сил обнимать других. — Мне очень нравится, — делюсь я, спуская наушник. Мне правда очень нравятся песни. Я ненавижу, что он так себя чувствует. — Мм, я выиграл в лотерею лучший год в жизни? — Усмехается он. — Сегодня 2 января, Трой. — А что, был какой-то другой год, когда тебе понравились мои песни? Он зевает мне в плечо, я глажу по спине. — Ложись спать, я за собой закрою. — Не хочу. Боюсь, что проснусь потом, а это всё сон. — Хороший сон? — Конечно. Я же говорю, что перья не обязательно. — Какие перья? — Потом… Он устраивается уютно, прижавшись ухом к моей груди. Я тяну наушник обратно в ухо, но он стучит пальцем мне по ребрам. — Сай. — Что? — А в привидений веришь? — Нет тут никаких привидений, не слушай Тома. — А что, Том сказал, что есть? — Привидений не существует, — обещаю я. Он подцепляет мизинцем мой палец, снова останавливает руку с наушником. — Мне один приятель рассказывал, как в школе у него была подруга, которая увлекалась оккультизмом. Они с ней заключили пакт, что кто из них первым умрёт, тот явится к другому привидением. — Потом они поженились и жили долго и счастливо? — Прерываю я его страшилку. — Нет, потом она умерла от передоза, а он неделю со светом спал и от каждой тени шарахался. Ждал. Но никто так и не пришёл. — Я же говорю, нет никаких привидений. — Да, он тоже так сказал. Типа «Так что я не верю в привидений. Да и в людей-то не очень верю в принципе», — декламирует он с фальшивым британским акцентом под мой смешок, — А я подумал, может, дело не в этом. Может, просто подруга была хорошая. Он накручивает на палец шнурок моей толстовки, обещает вкрадчивым шёпотом: — Я к тебе каждый день приходить буду. — Дурачок, — я хлопаю его по спине, слушая, как он утопает смехом в моём плече. Я вспоминаю, что Трою иногда надо всю почву выбить из-под ног, чтобы он по-настоящему взлетел. Но больше всего хочется лечь мягким ковриком, чтобы было куда падать. Я хочу сказать что-то ещё, но он прикладывает палец к моим губам и затыкает ухо наушником. Затихает сам, засыпает под стук сердца, которое слушает его музыку, а уговор гласит, что если Трой где-нибудь уснул, то трогать его категорически не следует. Я доволен своей жизнью и Эмму люблю бесконечно. Но скучаю иногда по тем временам, когда у нас ещё не было альбома, но был один на двоих холодильник забитый дурацкими желешками.