Awakers: Пробудители. Том 3

Майк уже понял, что когда дело касается работы, Гордон разумный до безрассудства, и если есть необходимость на него повлиять, делать это лучше всего тщательно заготовленными аргументами. Ещё лучше, если там будут графики и картинки. Всю ночь он корпит над презентацией, но до графиков даже не доходит. — Микки, да ладно тебе. Конечно, мы вместе будем отбирать песни. Я же сам их писал, я не могу быть объективным. Майк, конечно, исходом доволен, но графиками своими и тезисами доволен не менее. Он также подозревает, что обыденной логикой и красноречием до Гордона не достучаться, а визуальное подкрепление материала должно быть не столько наглядным, сколько высоким и плечистым. — Что ты ему такое сказал, что он передумал? — Спрашивает он у Саймона. — Ничего. Походу утро вечера мудренее. — Ага, если спал ночью, — зевает Майк. — Вот он и поспал. Из плюсов — это студия им уже как комната родного дома, ничуть не изменилась с прошлого раза. Из минусов — это консервная банка без окон, без дверей, и если долго держать её под давлением, того глядишь вздуется и лопнет. Том подал робкую идею, что дурной тон писать материал в одной и той же студии, но ни на кого его слова не возымели действия. Пока Ральф твёрдой рукой вписывает наброски расписания на маркерной доске, Том пересказывает какие-то кусочки ревью с прошедшего тура и, оказывается, они довольно хорошо выглядят на бумаге. — Серьёзно? — переспрашивает Трой, когда Том заканчивает декламировать о том, что «Гордон имеет тонкую способность проваливаться в свои песни и тянет толпу за собой». — Я помню это выступление. Я там в какой-то момент был уверен, что вырубился. Потом глаза открыл, оказалось, что нет, по прежнему стою пою. — Тоже мне шутник, — возмущается Майк. — Я не шучу даже. Я тогда порошки от простуды прямо в бульоне топил, так болеть задолбался. Был бы я в здравом уме, думаешь, согласился бы на фест ехать? — Но хорошо же сгоняли. Экстрима хапнули. — Это не экстрим, это пиздец грёбаный, — смеётся Трой. — Этот пиздец грёбаный знаешь сколько дверей нам открыл? — Напоминает Майк. — Ну, давайте тогда постараемся, чтобы они не закрылись обратно. Трой имеет привычку храбриться задним числом, когда кризис уже миновал. А потом пара ночей здорового сна превращают его в адекватного человека, который сам диву даётся насколько часто в туре всё идёт по бороде и клянётся отныне планировать на десять шагов вперёд. Иными словами, адекватность в исполнении Гордона тоже не лезет ни в какие рамки. Он хоть и сказал, что не может быть объективен в выборе, но сам один за другим отметает чужие варианты, причём так ловко, будто тоже ночи напролёт корпел над отмазками и речь готовил заранее. В какой-то момент все понимают, что игра у них чисто показательная и никто кроме Троя в неё выиграть не может. — Ты опять сам всё решил, — закипает Майк. — На фига весь этот фарс? Мы сейчас ещё день просрём, а всё равно прийдём к твоему личному списку фаворитов. — Я такой целью не задавался. — Но всё туда и катится, — не согласен Майк. — Это даже не мои фавориты, — улыбается Трой. — Почему не твои? — Потому что быть частью группы накладывает определенные обязательства. Я знаю, что хочу петь, не зависимо от того, как это примут. Но было бы нечестно втягивать в эту аферу всю банду. — Не хочешь втягивать — пой один! — взрывается Майк и тут же пугается, что Гордон в порыве адекватности сейчас хлопнет дверью, и увидятся они через пару лет, когда он будет получать награду за лучший сольник. Но тот похоже на пике продуктивности и все обиды сегодня складывает в дальний ящик, куда он всё равно залезет с головой, но попозже, когда все отвернутся. — Если я буду петь, всё что хочу будет разножопица, и совсем не то, чего от нас ждут, — объясняет он. — Пусть не ждут. Мы что, группу собирали для того, чтобы оправдывать чьи-то ожидания? — Мне нравится твоя позиция, — осторожно соглашается Трой. — Но это важный переходный период между первым альбомом и остальным творчеством. Я хочу, чтобы мы как группа звучали. Как Авэйкеры, а не как набор побочных проектов, которые пытаются себя нащупать. — Я не понял, на чьей ты стороне? — Шумно вздыхает Майк, потирая виски. — Мне что, придётся тебя уговаривать, чтобы ты включил в список песни, которые ты сам хочешь петь, но не хочешь? Зачем тогда вообще их показал? Тебе что, поспорить больше не с кем? — Вот ещё, — хмурится Трой. — Надо иметь определённый уровень доверия, чтобы вступать в спор. На фига мне спорить с тем, чьё мнение меня не колышет? Майк уже привык, что Трой неделями не может отмыть блёсточки с лица, а потом на месяц застревает в сером балахоне. Он не смел надеяться, что эта чехарда затронет музыкальную составляющую. Трой ищет оправдание за непоследовательность и «разножопицу» в демках, но Майк чётко видит единое ДНК и вызов, предвидя, что скучать не придётся. Он помнит как на записи прошлого альбома Трой искал себе конфликт, чтобы не звучать плоско. Помнит свои собственные таблетки от бессонницы и разбитые нервы. Он уверен, что в этот раз будет не лучше, но если надо, готов и таблетки глотать и разбиваться вдребезги. Майк очень любит выступать, но впервые по-настоящему горит желанием делать музыку. ∞ ∞ ∞ — Вы помните свою первую любовь? — Помню, — кивает Ральф, пока все ждут продолжения. — А она тебя помнит? — уточняет Майк с десяток кивков спустя, но тот лишь пожимает плечами и передаёт микрофон Трою. — Да, — живо отзывается Трой. — Я пытался впечатлить её, хлебнул раствор для мыльных пузырей. — Авв, это мило. — Не мило, мне было 18. Но я свой урок выучил: если не можешь впечатлить девушку мыльными пузырями — не хер влюбляться. — Том? — Мисс Пигги. — Она свинья, — напоминает Майк. — И что? Я же не еврей. — Какие у вас планы на 14 февраля? — Слушать подборку праздничной музы на радио и плакать в еду, — первым находится Трой. — Это вечеринка? — оживляется Том. — Это жалкое зрелище. — Еда и музыка, звучит как вечеринка. — Я принесу еду, — хлопает по плечу Саймон. ∞ ∞ ∞ — Смысл интервью раздавать, когда мы сами особо ничего не знаем? — Здраво подмечает Трой, не отрываясь от росписи мерча, который Робби сунул под нос лаконичным «не спрашивай, просто подпиши». Трой не спрашивает, но «просто» находится далеко за пределами его зоны комфорта, так что все подписи разные, пестрят черно-белыми картинками и крошками от печенья. Робби снова заводит шарманку, что неважно о чём говорить, главное светить лицом в прессе, чтобы никто не забыл, как выглядит группа. — Как, по их мнению, выглядит группа, которая с утра до ночи торчит в бункере? — Задаётся вопросом Трой. — Посмотри на Дороти — белющий как чистокровный аристократ. Это вообще законно? — Не помню, когда я в последний раз видел солнце, — подтверждает Ральф. — В прошлый четверг, — напоминает Том. — Мы тогда вместе на обед ходили. — Но это неточно, — мотает головой Саймон, — Я бы не стал доверять Тому касательно дней недели. На прошлой неделе Том аккуратно выводил расписание на доске, на все лады радуясь, как хорошо они укладываются в дедлайн, пока Ральф не подметил, что у него 8 дней в неделе, которая начинается с воскресенья, и воскресеньем и заканчивается. Том тогда с невнятным вскриком передал ему маркер, ушёл лицом в диванную подушку и больше к расписанию не допускался. Сегодня Том прилежно трудится над разрисовкой мерча, потому что взял курсы каллиграфии заранее, и теперь в автографе у Тома больше вензелей, чем букв, но подделывать такое задолбаешься. Трой раззадорено смеётся, покусывает кончик маркера и жалуется, что никто до сих пор не додумался делать насадки с леденцами на письменные принадлежности. — Ага. Ничем другим ты тогда бы не питался, — замечает Саймон, пока Трой переходит к стенаниям на тему, на кой чёрт он бросил курить. — Раньше хотя бы предлог был на улицу выскочить. Пошёл на перекур, подышал свежим воздухом, собрал мысли в кулак — сплошная польза. — Нет, — перебивает Саймон. Майк не в курсе, когда они состряпали резолюцию на двоих, но судя по отрывочным наблюдениям идут по плану и держатся крепко. На следующий день эти двое ошиваются на крыльце под вялыми лучами зимнего полуденного солнца, выдувают мыльные пузыри каждый из своей склянки. Перед тем, как зайти внутрь, Гордон держится за плечо друга, стаскивает с ноги тряпочный кед и пытается стряхнуть снег, будто это песок какой-нибудь. Почему-то он уверен, что идея целиком принадлежит Саймону. Саймон курит столько он его помнит, а Трой, сколько он его помнит, пытается бросить. Майк не сомневается, что у Саймона получится с первой попытки, но за Троя болеет больше. Он каждый раз немножко разбивается сердцем, когда Гордон признаёт «ну такое я безвольное трепло» и сдаётся. Он надеется, что однажды он перестанет себя терзать и просто бросит бросать. ∞ ∞ ∞ Майк похоже задолбался на всё иметь своё мнение и заучил новую фразу, которая спасает его в острых темах на интервью. — Я не компетентен в таком разбираться. Трой менее деликатен. — Такое не каждый день увидишь. То есть ты-то, Сай, может и каждый день ну не все мы тут такие счастливчики. Майк ржёт забыв о своей компетентности. Это всё Эмма виновата. Точнее её подруга, у которой первая выставка в престижной галерее, а на него разумеется повесили ответственность собрать «элитную тусовку». — Искусство не обязано быть однозначным, — напоминает Саймон. — Это не искусство, это что-то выпало из недр организма. — Это концепт. Для Троя это слово в последнее время как красная тряпка для быка. Когда в последний раз спросили в чём будет концепт нового альбома, он ответил, что это просто набор хороших песен, этого достаточно для концепта? Но в итоге мокап собрал глубокомысленный. По сути там названия песен и голосовые, в которых Трой рассказывает про что эта песня и как она звучит. Но пока он шутки ради увлеченно вещает своим приятным мягоньким голосом, Саймон уверен, что вот у этого альбома фанаты найдутся. — В том смысле, что искусство — это то, что вытаскиваешь из глубин себя, чтобы поделиться с миром, — продолжает комментировать Трой. — Но не так же буквально и не вот оттуда, если честно. — Может это цветок, — пожимает плечами Том. — Я тебя уверяю, такие цветки только в рекламе тампонов. — Без обид, но первый выходной за недели, я такое лучше дома посмотрю, — хлопает по плечу Майк. — Вы мудаки оба, я же говорил, что не надо вам приглашения, — мрачно заключает Саймон. — Я пойду, — включается Том, разглядывая брошюру. — Отлично, я потом в пересказе Тома послушаю, — кивает Трой. — Зачем мне куда-то идти смотреть то, что я и сам намалевать могу? — Не дай бог, исков потом не оберёшься, — острит Майк. — А ты эксперт, конечно, — обижается Саймон точно так же, как обижается Эмма, когда кто-то некорректно отзывается о творчестве его лучшего друга. — Тут не надо быть экспертом, Сай, я же вижу, что вот это — пизда на палочке в фас и в профиль, в этом нет идеи, в этом нет художественной ценности, извини, я не могу идти в «просвещённое общество» и делать вид, что это что-то другое, — развёрнуто поясняет Трой. — Вот твоя паста, да — произведение искусства. — Ты тупо голодный. — Да я и недотраханный, — вздыхает Трой. — Но это всё равно ничего не меняет. ∞ ∞ ∞ Но это внутри группы он такой дерзкий. Стоит Эмме позвонить лично, и гнев тут же сменяется на милость. Трой не из тех, кто приходит на мероприятия с фляжкой в кармане. Он умудряется протащить с собой полную бутылку шампанского под предлогом «это мой выходной, буду пить, что захочу». А на укоризненные взгляды добавляет: — Что? Мы тут ради искусства, а не за бесплатной выпивкой. Делится он неохотно, но с каждым глотком становится благосклоннее к экспонатам, а на бесплатных напитках приводит к выводу: — Я хочу картину, — он снова приветственно расцеловывает Эмму по щекам, минуя факт, что это их далеко не первая встреча за вечер. Эмме это, похоже, кажется довольно забавным. — Какую именно? — Любую, они все одинаковые, — отмахивается Трой. — Может, желаешь сначала познакомиться с автором? — Мне после этой выставки кажется, мы уже так близко знакомы, что я обязан на ней жениться. Эмма строго смотрит на возлюбленного, как на главного виновника всего этого безобразия, но тот лишь пожимает плечами: — Что? Я привёл покупателя, мне процент будет? — Я серьёзно, Эм, — заверяет Трой. — Разве не важно поддерживать творчество начинающих авторов? Я могу себе позволить. — Бусечка ты моя, — Эмма поправляет воротничок рубашки потенциального покупателя, чмокает в щёку и отбирает опустевший фужер. — Пей кофе, потом поговорим. — Я так и не понял, он картину унёс с собой или что? — Вспоминает Саймон к концу дня. Она объясняет о процессе выкупа картины с выставки, но понятнее не становится. — Сам у него спроси, — закатывает глаза Эмма. — Вы же завтра увидитесь. Увидитесь? Назавтра на Трое очень вчерашний комплект одежды. — Скорее всего купил, — сомневается он, пускаясь в нескладный пересказ о сложностях процесса, в котором ничего особо не смыслит. — Мне кажется, денег у меня стало меньше. Но картин вроде не прибавилось, — он шарит по карманам, будто рассчитывает найти там полотно. — А говорил, что тебе не нравится её искусство, — припоминает Майк. — Нет, — не соглашается Трой. — Я говорил, что это не искусство. — Но денег у тебя стало меньше. — Я не компетентен в этом разбираться, — сдаётся он с широченной улыбкой. В детали Трой не вдаётся, но вчерашний комплект одежды прочно входит в традицию. — Ты хоть кота забегаешь покормить? — уточняет Ральф участливо. — У него кормушка автоматическая, на фига ему я? — Зевает он в кулак. — Плохо спишь? — Лучше всех сплю, — заверяет Трой. — Но очень-очень мало. Майк вскидывает голову в надежде на детальный пересказ событий, но напрасно. Про личную жизнь из Троя клещами не вытянешь. Эмма частенько жалуется, что подруга живёт в «творческом часовом поясе», и водится там что угодно, кроме нормального. Саймон кивает в ответ: — Теперь там на одного ненормального больше. — Ага. Она мне все уши прожужжала про то, какой он горяченный. Типа, «Когда он меня схватил и понёс я сразу поняла, что у него и силы в руках достаточно и дури в голове не меньше». — Добро пожаловать в мой мир, — подтверждает Саймон. — Он про неё говорит? — Мы работу работаем, нам некогда сплетни сплетничать. — Совсем не говорит? — угадывает Эмма. — Я думала, у них серьёзно. — Они взрослые люди, сами разберутся. — Но он же твой лучший друг. Совсем ничего не говорит? — Мелоди пишет, что её бросили ради рок-звезды, — Трой укоризненно качает головой в сторону гитариста, едва скрывая улыбку, — Ну, Микки… Майк закатывает глаза. Съехались они со своей дамой сердца, как только у него подошла к концу рента, но через раз он всё равно ночами торчит у Троя, потому что тот «заказал очередную приблуду на сайте, надо срочно потестить». — Мелоди просит передать, что тоже заказала приблуду на одном сайте и… — Трой вчитывается молча, краснеет, убирает телефон подальше. — Короче, рекомендую тебе сегодня ночевать дома. — Мне конфетно-букетный период больше нравится, — влезает Том. — А ты другие пробовал? — бурчит Майк. Том морщит нос. — Зачем? Мне этот нравится. Что за романтика в бытовухе? — Впивается он взглядом в Саймона. — Так и скажи, что боишься, что если кто-то тебя узнает поближе, то побежит куда глаза глядят, — отбивается он в ответ. — Да, это тоже, — без тени смущения кивает Том и переводит взгляд на Троя. — Она очень умная, — Трой выпускает большой мыльный пузырь в холодную тьму, взбивает жижу в баночке. — Помнишь, как она на презентации рассказывала, что искусство это не про красоту и мастерство, это то, что вот конкретно тебе надо выпустить наружу без оглядки на то, что скажут окружающие. Вот в этом состоит смелость. Саймон кивает, в ожидании рассказа, он продолжает: — В теории я согласен. — А на практике это тупо пизда на палочке? — Безжалостно припоминает он. — Са-а-ай, — он бьётся плечом о его плечо. — Папа сказал, что это хорошее вложение. Я в этом не разбираюсь. — Он долго покусывает колпачок, пока Саймон наблюдает всю гамму внутреннего конфликта на лице. — Она умная и она смелее, чем я. Это я уважаю. Всё остальное всего лишь моё личное мнение. — Она говорит, у него там, где рёбра срастаются, как взлётная полоса для голоса — через ключицы и до подбородка, очень красиво, — докладывает Эмма. — Ну хорошо, — соглашается Саймон, не понимая, чего от него ждут в ответ на такое заявление. — Он её прелести только размером описывает, да? — Никому он ничего не описывает. — Вы что, совсем не общаетесь? — обижается Эмма, будто от неё прячут сокровенное. — Он поёт. Я играю. Мы обсуждаем песни. — Майк свою Картоху постоянно цитирует. У Картохи явно на всё есть своё мнение, но им они наслаждаются в основном в секции комментариев. Причём распространяется оно и на деятельность группы, и на активность особенно тупоумных аналитиков в соцсетях. Наблюдая, как ловко она отбивает их и отбивается сама, Саймон заключает: — Мне кажется, мы денег Картохе должны. — У неё много талантов, — сияет Майк. — Ещё и готовит вкусно. — Вот этого не надо, — осекает Трой. — У нас в банде уже есть человек, который вкусно готовит. Майк сияет ещё больше от того, что его Картоха официально принята в банду. — Она говорит, что если достаточно долго говорить то, что думаешь, рано или поздно тебя назовут выскочкой, — цитирует Майк в самом деле. — Но обидно только первую сотню раз. ∞ ∞ ∞ — Видал, чего твой Янг учудил на вручении? — Выпрыгивает Майк перед Троем вместо приветствия, будто ждал этого всю ночь. — Походу сильно расстроился, что ему за тебя трофей не дали. Он разворачивает видео во весь экран к всеобщему вниманию, напрочь забыв о поминутном графике. — Знаете, что, вот кому вы там раздали наград, пусть они и вам и поют, — бессменный фронтмен Sad Cassette швыряет знаменитую синюю гитару прямо под ноги на сцену и продолжает в микрофон. — Вот эти визглявые пизделушки у нас теперь лучшая песня? Почему не они выступают? А? Они даже шоу не могут обеспечить. А я могу! Нате, вам, блядь, шоу, с меня хватит. Я всё. Трой нехотя вытряхивается из своего счастливого места, хмурясь в изображение. — Умеет градус задать даже на трезвую голову, — восхищается Майк, перебирая пальцами в телефоне. — Там весь интернет ждёт от него пояснений и извинениями. Вот он в твиттере написал, цитирую: «Некрасивый вышел инцидент. Можете не благодарить». Судя по вздоху Трой ненавидит твиттер за то, что его ни пощупать, ни понюхать, зато Майк вполне развлечён ситуацией. — Твой Янг остряк и не то, чтобы не прав, — гогочет он. — Не прав, — тихо выдыхает Трой, прячась взглядом за густой чёлкой, и на дни растворяется в работе. — Теперь эта визглявая пизделушка стонет, что всегда фанатела по Сэд Кассет и Сидни Янг был её вдохновением, а на деле такой подонок, — пересказывает Майк с неприличным энтузиазмом. — Школьницы всего мира бомбардируют его твиттер, чтобы он принёс публичные извинения. — А он что? — Не выдерживает Ральф накала страстей. — А он что, он Сидни Янг. Так и написал: «Ну что ж, приношу свои глубочайшие извинения за то, что у меня такие бездарные фанаты». Ральф неодобрительно морщит нос. — Это довольно жёстко. И опрометчиво. Он же должен понимать, что его слова имеют определённый вес и влияние на массы. — Я бы тебе сказал, что это за массы, — фыркает Майк. — Но вообще чувак годами работал на то, чтобы его слова имели вес. И что, они думают, теперь что угодно ему в рот подложить можно? Так он и побежал извиняться… Мы же не побежали, да, Горди? Трой прячется за портативным ингалятором, давая понять, что связки он будет напрягать только по долгу службы, но Майка уже не остановить. — Конкретно впал в немилость, — не унимается он, листая ленту твиттера. — Теперь школьницы всего мира требуют, чтобы у него отобрали все прошлые награды и желают ему поскорее спиться к чертям собачим. — Картохи на них не хватает, — негодует Том. Ральф с вопросительным взглядом отвлекается от инструмента, Майк продолжает: — А он такой «Выпивать — весело, спиваться скучно. Я пробовал, мне не зашло». Он нарочно, да? — Я не понял, почему все Школьницы Всего Мира не в его команде? — задаётся вопросом Том. — Будь мне 13, он бы у меня на почётном месте над кроватью висел. — Ты что, это же музыкальная индустрия, тут всё про музыку, ради музыки, — напоминает Майк. — Тогда я не понял, почему пизделушкам визглявым награду дали? Поскольку к Трою на ночь вход теперь воспрещён, ночует Майк исключительно дома, но сводку новостей пересказывает ежедневно. — Они теперь выцепили девчонок, которые своей группой с Кассетами в поддержку ездили и пытаются выяснить насколько Янг их ни во что не ставил. Девчонки мило отшутились, что они особо не общались, они же все женатые мужики, им не положено. Но к этому тоже прицепились, типа Сидни Янг такой женоненавистник, считает ниже своего достоинства общаться с певичками. — Охуеть теперь, — подводит итог Том. — А он что? — Ничего, ушёл в радио тишину, отмалчивается, — сокрушается Майк, не получив продолжения горяченькой истории, — У тебя же телефон его есть? — Есть, — безразлично подтверждает Трой, не отрываясь от монитора. — Позвонишь? — Зачем? — Тебе не интересно разве? — Что? — Ну, что он делать будет, — Майк сверлит взглядом упрямую спину, будто пытается найти ответ между лопаток. — Тебе реально не интересно? Трой рывком вытаскивает телефон и недолго щёлкая кладёт перед Майком экраном вверх. — Вот номер. Хочешь — звони. — Что сразу я? — быстро сдаётся Эллиот, пряча руки в карманах. — Твой же приятель. — Я за него не отвечаю. — Не отвечаешь… — хмыкает он угрюмо. — Он про тебя из каждого чайника поёт, а ты как девчонку нашёл, так отморозился. Тоже мне герой баллад любовных. Трой что-то фыркает в ответ, убирая телефон, но мыльные пузыри в перерыве вдувает затяжками. — Нашёлся твой потеряшка, — заверяет Майк к концу очередного рабочего дня, глядя в покрасневшие глаза коллеги, который «ничего я не волнуюсь, с чего ты взял». — Все на него гонят, а он желешки постит. Это мем что ли у вас какой-то, я не врубаюсь. Трой? ∞ ∞ ∞ — Мне правда песня не нравится, — легко объясняет Сидни. — Песня как песня, — пожимает плечами Трой. — Угу, — соглашается он плоско и хрипло. У Сидни совершенно рисованные полумесяцы под глазами, тёмные и резкие, как тень от ресниц, провалы с кулак под скулами, а нижняя губа раскусана в кровь. Чёрт знает, где он пропадал всё это время и какими народными средствами себя подлечивал, но преуспел неважно. — Я сорвался, — сознаётся он так же плоско и хрипло, когда Трой находит его у себя на диване в гостиной. — Я понял, — он укрывает его одеялом прямо поверх пальто. — У тебя парад желе в холодильнике. — Я знаю, — без надобности отзывается он, поглаживая спутанные вихры на затылке. — Спи. Трой двигает кружку в его сторону, но с темы не слезает. — Если тебе не нравится песня, не значит, что она не имеет права на существование. — Да пусть будет, мне жалко что ли? — ворчит Сидни. — Она посредственная и пустая, ну пусть будет. Поощрять такое зачем? — А, ты, конечно, всех наград достоин. — Осторожно, это сейчас непопулярное мнение, — падает в сарказм приятель, но тут же возвращается обратно. — Как будто я мужиков ни разу в жизни не хаял… А тут стоило раз заикнуться. И в чем равноправие, кот? — Сидни Янг, борец за справедливость, — цокает он языком. — Да похуй, — он снова закусывает губу, но видимо решает, что всё-таки не похуй. — Мы когда с бандой играть начинали, у меня была рубашка с принтом в полосочку и щёки вот как у тебя в хороший день. В прессе потом написали, что солист Сэд Кассет похож на диванную подушку и драйва в нём примерно столько же. Про девчонок бы такое кто написал? — Ты расстроился? — Я запомнил. Но рубашку сжёг. — Я тоже расстраиваюсь, — сознаётся Трой. — А я нет, — настаивает Сидни. — Я каждый раз глазам не могу поверить, что кто-то настолько охуевший. — Но сам в высказываниях не стесняешься, — напоминает Трой. — Я что, должен извиняться, за то, что у меня есть мнение? — закипает Сидни. — Это не моя работа кого-то оценивать. Меня не столько бесит, что им награду дали, сколько тот факт, что нас вообще на равных запихали в одну категорию. Если вот это планка, кот, нахуя я вообще что-то делаю? — А что, есть вариант «не делать»? Сидни сопит угрюмо, откидываясь на спинку стула. Трой двигает к нему тарелку с тёплым сэндвичем — единственное, что он научился готовить. — А секретный ингредиент? — капризничает приятель. Трой картинно подносит блюдо к губам, чмокает в самую корочку: — Ваш бутер, мистер Сидни, сэр. Сидни смеётся беззвучно, осыпая золотинками из глаз, но вид у него такой, будто его распороли, а обратно сшили нервами наружу, и нитки торчат, как обрывки песен. — Ты же не серьёзно решил сцену бросить? — уточняет Трой. — Нет, конечно. Когда я чего бросал серьёзно. — Сидни, — с укором одёргивает Трой. Бессменный фронтмен Sad Cassette одним взмахом ресниц заставляет трепетать девичьи сердца, потому что с этим взмахом его взгляд устремляется ровно в пол, и весь Сидни Янг представляет собой полную покорность и смирение. — Помнишь, как ты рассказывал, что молчал неделями, боялся слово лишнее сказать, но на мой звонок всё равно ответил, — напоминает он. — Помню, — кивает Трой. — Вот это твоё «Эй, Сидни» — это планка. Он вскидывает голову, и глаза у него как дремучий лес. Заблудиться — раз плюнуть. — У тебя весь альбом такой будет, да, кот? ∞ ∞ ∞ Троя долго искать не приходится, сидит на ступеньках студии. Чёрт его знает, где он нашёл хот-дог в окрестностях, а для пива ещё откровенно рано или непомерно поздно. Но он сразу мотает головой, завидев друга, предупреждает с набитым ртом: — Как много порицания в одном взмахе бровью, Саймон П. Я хочу это на свою заставку. Вероятно он делает какой-то укоризненный взмах второй бровью, Трой продолжает: — Только не начинай, пожалуйста, Сай. У меня была тяжёлая ночь, я заслужил один плохой день и хороший хот-дог. — В самом деле хороший? Он щедро протягивает на пробу, уговаривать долго не приходится. — Отличный хот-дог, — одобряет он с первым же укусом. — Где ты его взял? — В пабе через дорогу. — Они не делают хот-доги. — Для меня делают. Пиво тоже не бодяга левая. Крафтовое, лучшее за свою цену. — У них еще вишневое есть, — замечает Саймон, минуя тот факт, что он уже перевыполнил норму. Трой старательно проглатывает дожеванный кусок, отзывается с лёгкой обидой в голосе: — Вишнёвого не было. — Ладно, — кивает он, признавая, что в заедании печалей Трой знает толк, и просто сидит рядом за компанию, пока друг продолжает вдумчиво жевать свой бесстыдный антистрессовый завтрак в полной уверенности, что завтра себе такую вольность позволить не сможет. — Я в порядке, — обещает он между укусами. — Просто день идиотский выдался. — Сейчас девять утра. — Ну. Считай треть дня позади, — он смеётся, глядя на озадаченное лицо Саймона, пока тот пытается посчитать и приходит к выводу, что он прав. Довольно здорово иметь шпиона в чужих интрижках, потому что из Троя про личную жизнь клещами не вытянешь, но Эмма всё рассказала. — Она говорит, пусть только попробует посвятить мне песню. Так по яйкам напинаю, что до конца жизни потом фальцетом будет петь. — А от меня ты чего хочешь? — Заранее сдаётся Саймон. — Твой Проглот повёл себя как мудак. Проверь, что он в порядке. Она быстро находит в каких местах он абсолютно беспомощный и как сделать так, чтобы он имени своего не вспомнил. Но всё это прелюдия перед настоящим моментом близости, Трой не может поверить, что тянул так долго. — Расскажи мне про картину. Пожалуйста. — Ты сам её выбрал, — напоминает она. — Да, но всё равно. Расскажи ты. — Почему тебя это парит? — Я хочу понять. — Мне есть с кем обсудить своё творчество, а вот ребят горяченных не так много, — её смех врезается в темноту. В лицо он смотреть не хочет, но всё равно тянется к светильнику. — Я же тебя вижу и понимаю. Я хочу понять твое творчество. — Я твою группу тоже не особенно понимаю, тебя это парит? — Ты не слушаешь музыку? — У тебя нет глаз, чтобы видеть картины? — Картины не глазами смотрят. — Ты пытаешься нащупать, есть ли у меня душа? — Есть, конечно, поэтому и хочу понять. — Я не мои картины, а ты не твои песни. Она тянет его под одеяло, выключает свет, и боже правый, это пьянящее чувство засыпать в тепле чужой кровати, однозначно вызывает привыкание, а он трепло безвольное, когда он чего бросал всерьёз? — Я — мои песни, — уверен Трой. — Я не мои картины, — не согласна она. Наверное, есть такие вещи, которые проще всего говорить в темноте. — Если ты — не твои картины, то, может, ты что-то не так делаешь? — Это довольно резкое суждение для человека, который сам не переносит критику, — замечает Саймон. — Я разве спорю? — Трой прижимает к груди опустевший стакан и взгляд у него какой-то дрейфующий. — А она говорит: «Задача артиста видеть красоту в окружающем мире и нести её людям. Но ты, Трой, способен видеть красивое только в себе и в том, что на тебя похоже». — Потом вы расстались, — догадывается он. — Потом мы не виделись. Саймон вздыхает, принимая на себя роль гонца с плохими вестями. — Вы расстались, Трой. — Ну что ж. ∞ ∞ ∞ Никто на самом деле не судит Троя. Вокал они не пишут, он никуда не лезет, запивает работу пивом, наблюдает внимательно и чем дольше молчит, тем меньше собирает на себя сочувственных взглядов. К обеду фронтмен всё ещё далёк от похмелья, очень погружен в процесс, в себя, в звук, который ровным потоком льётся из колонок. Они ещё раз прогоняют куски песен, чтобы убедиться, что наконец-то есть крепкий костяк треков, на который можно равняться. — Мне не нравится, — мотает головой Трой. — Что не нравится? — уточняет Ральф. — Ничего не нравится, — признаётся он как назло адекватным тоном. — Гордон, это хорошие песни, — убеждает Майк. — Ты написал хорошие песни и волна хорошая. Мы уже имели этот спор, мне опять графики с картинками нести? — Просто у меня день плохой, да? — Наверное, плохой, раз ты в полдень уже прибухнувший. Это не делает твои песни менее хорошими. Трой молча изучает пол, сложив руки на груди. — Ему это на сцене потом петь, — робко напоминает Том. — Он же не может петь то, во что не верит. — Это сегодня не верит, — не согласен Майк. — Потом протрезвеет и передумает. Тогда Трой говорит ещё более возмутительную, но вполне адекватную вещь. — Да, ты прав. Мы группа. Мы не можем себе позволить, чтобы наш репертуар зависел исключительно от моего настроения. — Давайте не будем спешить с выводами, — предлагает Ральф. — Не обязательно решать сегодня. — Почему? — пожимает плечами Трой. — Тебе нравится, как звучит? — Нравится, — соглашается Ральф. — Нравится, — эхом повторяет Трой, — Том? — Я думаю, важно, чтобы всем нравилось. Это не то, что можно выставить на голосование. Песни — это сердце группы, четыре из пяти сердец в песнях — это нечестно и это будет слышно в музыке. — Я тебя понял, — кивает Трой. — Мы не голосуем, мы обсуждаем. — Мы не будем делать, если тебе не нравится, — вступает Саймон. — Да, конечно, давайте спросим у барабанщика, — фыркает Майк. — Тебе вообще пофигу, что и как играть, лишь бы Гордон был счастлив. Саймон с комичным приступом гордости стучит кулаком в грудь, минуя сарказм: — Бро! — Скажи своему бро, что хорошие песни, блядь! — продолжает гнуть линию Майк. — Хорошие, блядь, песни на дороге не валяются! — Вот это мне нравится! — оживляется Трой. — Вот Микки готов биться за свою точку зрения. Так что, окей, я на его стороне. Как скажешь, так и будет. И Майк совершенно не знает, что с этим делать. Оказывается, легко спорить и кусаться, когда Трой спорит и кусается в ответ. На деле никто не хочет брать принятие решений на себя. — Ну… так не делается, — отступает Эллиот. — Сам же сказал, что мы группа, какого хера я должен решать за всех? — В прошлом альбоме решал я, — напоминает Трой. — Мы тогда много спорили, конечно, и все меня ненавидели, но я был уверен в том, что мы делаем и альбом получился хороший. Хороший ведь, правда? — Обратная психология, да, Гордон? — обижается Майк. — Не знаю, я не силён в психологиях. — Ты дуркуешь. — Я нормальный диалог с тобой веду, я никогда не дуркую про работу. — Сказал человек, который на завтрак хлещет пиво в будний день. — Ты прав, — соглашается Трой, снова заводя коллегу в тупик. Майк беспомощно подвывает в потолок. — Вот если бы я дурковал, я бы предложил на руках бороться, — он закатывает рукава, опускается на колени перед низеньким столиком. — Давай? К удивлению, тушуется Майк недолго, точно так же заворачивает рукава и решительно плюхается напротив. — Можно делать ставки? — впрыгивает Том, но поставить никто не успевает. Борьба выходит недолгой, и после напряжённого старта Майк рывком заваливает руку Троя, а следом заваливается Трой, утягивая за собой стол. — Мой герой, — отсмеивается он на полу, — Я за тебя болел. Майк оттаскивает стол, первым склоняется над проигравшей стороной, чтобы проверить на предмет увечий. — Господи, Горди, ты пьяный медведь, — ворчит он. — Что с тобой не так? — Что со мной не так в каждой песне поётся, — напоминает Трой. — Но я не могу быть объективен, я же сам их написал. — Не надо быть объективным, будь честен, — просит Майк. — Что тебе не нравится? Скажи, как есть. — Картина, — вздыхает Трой. — Я её купил, а мне совсем не нравится. — Слава богу, — заверяет Эллиот. — Хоть в чём-то мы солидарны. Теперь полегчало? — Да не особо. Майк напряженно складывает руки на груди, будто вот-вот взорвётся, но вопреки ожиданиям не взрывается, а спрашивает самым серьёзным тоном: — Отлично. Значит, сегодня ты достаточно бухой и расстроенный, чтобы писать вокал к моей любимой песне? Трой смеётся так же искренне, как с минуту назад негодовал.