Где есть ночь, там есть день

Душная арабская ночь легла на плечи дворца великого шейха Шахрияра, окутав величественное строение мглой до самого дальнего уголка. Огни факелов, колыхавшиеся на тёплом ветру, виднелись лишь по периметру и на главных аллеях. Дворец спал, и только гибкую фигуру раба можно было заметить у светящегося внутреннего пруда с золотыми рыбками. Лунная ночь всегда была по душе молодому человеку, которому едва стукнуло восемнадцать, как он из нищеты едва не разваливающейся хижины попал в роскошь дворца шейха. Он задумчиво водил длинными пальцами по тёмной глади воды, пуская рябь по отражению светила. Дворец иль улица — всё одно. Кругом властвовали смерть и несправедливость. Шахраз поднял глаза туда, где делал первую, едва заметную разметку восход. Завтра там, на возвышении, лицом к всевидящему Аллаху, должны были казнить ещё одного несчастного, которого сегодня коснулась участь стать любовником шейха. Шахраз знал этого смелого парня с большими глазами лани. Они не были друзьями, но, как и все живущие в деревне, были знакомы. Кожа Хатжиба — а именно так звали несчастного — была аки перелив бронзы на дорогом начищенном сосуде, высокий стан его веял силой, а улыбка — добротой. Украдкой Шахраз посматривал на него, но унимал порывы души своей, не давая надежде даже зародиться. А через несколько часов голова ясноокого Хатжиба падёт наземь, чтобы позже быть развеянной по ней пеплом. Шахраз невольно задумался о своей смерти. Её непредсказуемость порождала озноб в самый пригожий день. Её ожидание было мучительным. Ночь перед ней внушала недомогание и удушливую тошноту. Шейх был хорош собой и ещё не достиг седин. Но его закалённое в боях тело и одарённое красотой лицо не смиряли с уготовленной судьбой. Всё существо Шахраза трепетало под взглядом шейха от липкого ужаса, внушаемого тёмным взором из-под жёсткого размаха бровей. То был взгляд, ищущий горячей крови, идущий на её свежий аромат. Стены дворца были высоки. Он бы мог преодолеть их, но даже это бы не даровало волю. Вне клетки шейха его ждало то же, что и здесь — смерть, и Шахразу, рабу Аллаха, следовало примириться с ней вопреки чаяньям молодой души. Тень скользнула по все ещё теплому полу, и Шахраз бестелесным ветерком слетел с насиженного места, укрываясь за колонной. Приближающиеся размеренные тихие шаги заглушались ударами его сердца, быстро бьющегося в висках. Он был напуган, ведь не ведая о его смиренных помыслах, его прогулку могли принять за попытку к побегу и лишить оставшихся немногочисленных часов жизни. На месте, где ещё недавно сидел Шахраз, остановился визирь, безмолвно устремляя свой взор на воду. Раб, наблюдающий за ним из-за колонны, мог видеть лишь поникший затылок Азмагира. Визирь также не оставил без внимания и место завтрашней казни, не скрывая печального вздоха. И подумалось Шахразу, что думы их тяжки и сходны. Душа наивного юноши потянулась к красивому мужчине, обманутая мороком собственных мыслей, и он не успел схорониться, когда визирь обернулся, чтобы уйти. — Во имя Аллаха, кто ты и что тут делаешь? — воскликнул Азмагир, нахмурив тёмные брови. — Моё имя Шахраз, — без утайки признал раб, потупившись. — Я не замышлял ничего дурного, предаваясь лишь мыслям о грядущем. Но вверяю свою судьбу на ваш справедливый суд, о, светлейший, всё равно долго жить мне не суждено. Молчанием ответил ему визирь. А когда рядом прошли стражники, не выдал. — Возвращайся в гарем, — глядя на него очами цвета ночи, тихо сказал визирь. — И не пытайся больше сбежать — это неминуемая смерть. — Моя судьба в скорой смерти, — с горечью произнёс Шахраз. — Такая, от стрел и пик, мне будет даже милее, чем прилюдная казнь после опочивальни шейха. — Тебе претят мужские объятья? Зарделся Шахраз, пряча смущение за шелком опущенных ресниц, не зная, как обмолвиться о таком. Ведь даже простой разговор вести было всё сложнее: грудь скоро вздымалась, силясь сдержать взволнованные удары сердца, взгляд не поднимался дальше загнутых носков визиревых туфель, а мысли разбегались, словно рябь по водной глади. — Только объятья шейха, — стыдливо молвил Шахраз, бросая быстрый взгляд на красивое и честное лицо Азмагира, боясь и надеясь, что тот поймёт тайный посыл, сокрытый в этих словах. Нахмурился тогда визирь, снова погружаясь в молчание. — Мне стоит идти, пока не навлёк беду на нас обоих, — боясь выдать своё волнение, сказал Шахраз. — Иди и гони печальные думы. Не оставляй надежду. — Таким как я не стоит будоражить душу иллюзией спасения, лучше провести последние дни в покое смирения, — ответил Шахраз, напоминая и себе об этом. С тем и ушёл, не оглянувшись. Прокравшись на своё место, он ещё долго не мог сомкнуть глаз, взволнованный красотой и силой взгляда визиря.