Где есть ночь, там есть день

Шейх был весь в предвкушении. Нет, ему не по вкусу был сегодняшний юноша — лицо его было далеко от привычной утончённости, но со спины вид был вполне приятен, а большего ему и не нужно было. Шахрияр давно знал, как достичь удовольствия из любого положения. Настроения ему добавляла новая идея, озарившая намедни. Засыпал шейх с мыслью о тонкой шее под своей рукой и о тёплой крови, его клинок омывающей. Он почти чувствовал густую алую влагу, стекающую по острию вместе с уходящей жизнью. Шахрияр специально выбрал несколько острых ножей и приказал выковать заточенные штырьки. Плётка и путы всегда были рядом. Когда привели раба, шейх развлекался тем, что бросал на клинок лист бумаги, который рассекало надвое. Раб, сняв чёрную накидку, едва они остались наедине, безмолвно наблюдал за падением ровных кусочков на пол. Выбор на сегодня показался куда более удачным, чем изначально полагал Шахрияр. Тонкая фигура с округлыми бёдрами смотрелась даже лучше вблизи. Золотистые полупрозрачные шаровары сидели низко, не скрывая невинно выпирающих бедренных косточек. От тонкого золотого ошейника игриво скользили по тёмным соскам цепочки, сплетающиеся воедино за спиной. Нежная кожа влажно блестела от эфирных масел. — Повернись, — скомандовал Шахрияр, облизывая взглядом юное тело. Раб подчинился, открывая взору обнажённую спину с двумя боковыми цепочками, прикреплёнными к ошейнику, и центральной, спускающейся по позвоночнику. Шейх подошёл вплотную и провёл рукой по спине, замирая у самых ягодиц. Краем пальца он поддел невесомую ткань, с кривой ухмылкой отмечая, что она скреплена лишь тонкой шнуровкой, которую можно сорвать одним движением. Шахрияр провёл ладонью от локтя к запястью, легко сжимая пальцы и увлекая за собой под балдахин на широкую кровать. Устроившись на подушках поудобнее, он усадил раба на свои бёдра, чувствуя, как оживляется естество под ними. — Назови мне своё имя, — велел Шахрияр. — Имя раба недостойно звучать при вас, о, царь царей, — потупил глаза Шахраз. — Твоему шейху интересно. — Шахраз, — несмело изрёк тот. — Так что, Шахраз, есть ли у тебя какие-то особые умения, чтобы ублажить твоего повелителя? Конечно, Шахрияру нисколько не были интересны способности раба, которого и на свете-то не будет уже утром. Ему нравилось даровать надежду на спасение, а потом безжалостно отбирать её, наблюдая смену эмоций на юных овеянных наивностью лицах. Страх, искажающий нежные черты, заломленные в отчаянии брови и распахнутые в ужасе глаза были настоящей усладой. Шахрияр мог вкушать их бесконечно. И сейчас он заманивал очередную жертву в свою ловушку, играл с ней, как красота её тела играла с его желаниями. — Да простит меня милостивый царь, я не умею ничего, что бы могло удивить такого всезнающего человека, как вы. Но если мне будет дозволено, я бы хотел усладить слух несравненного владыки историей, чтобы придать этой ночи особый привкус. Говорят, мой голос приятно слушать, и я питаю надежду на то, что не утомлю сиятельного властителя пред свершением дел завтрашних. Шахрияр улыбнулся сладким речам его. Мальчишка был прав — мелодичные звуки, слетающие с его губ, были милы уху, да и за своей историей он забудется и откроется притаившемуся за маской внимающего слушателя хищника, который только этого и ждёт. Шахрияр будет этим зверем, чутко впитывающим расслабленный образ юного раба, чтобы подгадать момент и вцепиться в горло добыче, наслаждаясь контрастом. — Хорошо, да будет так! Но прежде накорми меня и испей со мною вина, — шейх небрежно махнул в сторону блюда с фруктами и сосуда с вином. Раб хотел было встать, но шейх удержал его бёдра, наслаждаясь их крепостью и вынуждая невольника грациозно потянуться к столику с едой. Золотые цепочки защекотали открытую кожу груди шейха, заигрывая. Растянув уголки рта в ожидающей улыбке, Шахрияр скользнул ладонями по бёдрам невольника вверх и потянул за завязки на штанах, тут же оголивших гладкую бронзовую кожу. Раскосые глаза невольника распахнулись, смущение румянцем мазнуло по щекам, но он совладал с собой, оторвал спелую виноградину от кисти и поднёс ко рту шейха. Тот улыбнулся, выпуская крупицы страсти во взгляд, и обхватил губами ягоду вместе с кончиками пальцев Шахраза, облизывая их. Изумлённый взгляд раба, тут же смущённо отведённый в сторону, доставил ему удовольствие, к тому же оголённые бёдра снова были плотно прижаты к его естеству. Невинные мальчики заставляли кровь в его жилах закипать в предвкушении охоты. — Смотри мне в глаза всё время, — хрипло проговорил Шахрияр. — А теперь напои меня вином из своих губ. Розоватые пятна, окрасившие скулы раба, ласкали взор пуще роз в саду. Шахраз дотянулся до наполненного кубка и сделал небольшой глоток, тут же склоняясь над шейхом и прижимаясь к его губам своими. Нетерпеливый язык Шахрияра тут же поделил дурманящую сладковатую влагу поровну, больше занимаясь податливым ртом глядящего во все глаза Шахраза. Шейх чувствовал, как напряглись тонкие руки того, комкающие постель, но ни одной попытки вырваться тот не предпринял. И эта покорность лишала терпения, которым не обделённый прочими добродетелями шейх и без того не славился. — Ещё! — скомандовал Шахрияр, отстранившись. Раб послушно потянулся к кубку, снова пригубив из него. Отпустив его из плена поцелуя во второй раз, шейх почувствовал себя опьянённым, хотя никогда не поддавался влиянию дурмана так легко. Во всём были виноваты раскосые глаза, бесхитростно смотревшие на него. Непозволительная роскошь для жалкого раба, но об этом никому не суждено узнать — эти глаза не увидят очередной рассвет. Они завораживали, навевали морок. Шахрияр едва удерживался, чтобы не разорвать тонкие звенья цепочек на его груди и не постичь нежность его кожи рукой, а затем и ножом. — Можешь начинать свой рассказ, — смиряя жар внутри себя, дозволил Шахрияр, возвращая его на свои бёдра. Он желал видеть во взгляде смотрящих на него глаз надежду и страсть и готов был подождать немного во имя этого. — Дошло до меня, о счастливый царь, что был один купец из благоденствующих, который очень любил деньги. Его товар пользовался успехом, его дети и жёны не знали нужды ни в чём, но ему всё было мало, — начал свой рассказ Шахраз. Шейх жестом напомнил ему, чтобы он не забывал смотреть в глаза, и устроился удобнее, наслаждаясь мелодичностью голоса и гладкостью обнажённой кожи под его пальцами. — И решил этот достопочтенный купец попытать счастье в других землях. Собрал он товары, погрузил на корабль и отправился в дальние края. Два года провёл он в странствиях и вернулся домой ещё богаче, чем был. Шахрияр ожидал увидеть смущение рассказчика, но раскосые глаза лучились спокойствием. И странное дело: чем больше он взирал на них, тем больше они его околдовывали. — Но и это не принесло ему счастья, — продолжал Шахраз. — В город, в котором жил этот купец, пришёл мудрец. Прознав про то, купец быстро собрался и обратился к старцу со своей проблемой. С каждой произнесённой фразой Шахрияр всё глубже погружался в историю. Пристальный взор и движения губ едва выступали из нарисованной воображением картины, где купец в дорогих одеждах вёл беседу с седовласым мудрецом: — Жадность — опасный советчик, — молвил старец. — Но если того желает твоё сердце, то я расскажу тебе, как добыть бескрайние богатства. Купец всячески увещевал старика, чтоб тот поделился с ним своим знанием. И златом, и серебром умасливал, яствами потчевал, и мудрец, наконец, сжалился, молвив тихим голосом: — Известно мне, о великий владыка, где находится долина джиннов. Страшный это край, но есть одна премудрость: джинн, владеющий бессметным богатством этого и иных миров, засыпает под звуки музыки. Другие джинны тебя увидят, но ничего не сделают, если ты не тронешь их владений: нейтральные земли очерчены пеплом, а занятые — чёрными алмазами. Джинны могут попробовать тебя напугать, но ты продолжай играть, не останавливаясь ни на секунду и не произнося ни звука — человечий голос чужд их миру и звучит не тише первого дуновения, возвещающего о конце мира. Соблюдай эти правила, и так с помощью Аллаха тебе удастся получить желаемое. Дальше мудрец научал его, как пройти к джинньему царству, дал флейту, сотворённую из коры сандалового дерева, и велел взять с собой помощника. Слова раба слагались в картины, и Шахрияр будто собственными ушами слышал секрет, рассказанный вкрадчивым старческим голосом, и испытывал радость от скорого обогащения. Собрав караван из всех имеющихся верблюдов и взяв с собой Азмагира, он отправился в горы. Путь был неблизок, пустыня немилосердна, но шейх достиг своей цели. Следуя научению мудреца, постучал он флейтой по горе, и та разверзлась надвое, являя проход. В царстве джиннов стоял полумрак и мертвенный холод, будто не было изнуряющей пустыни за её краями. Шахрияр смело двинулся в темноту, ведя за собой весь караван. Тут прямо из-под земли перед ними появилась голова. Да такая огромная, что рост человеческий превышала в пять раз. Верблюды в панике заартачились, поворачивая назад, но верный Азмагир удержал их. И воззвал тут Шахрияр к своей отваге, и поднёс к губам флейту, и заиграл на ней, но джинн лишь рассмеялся, показывая гнилые зубы. Рот его изрыгал зловоние и ветер. Ужас подступал к горячему сердцу шейха, но он упрямо шёл к желаемому, уповая на благосклонность воли Аллаха. И голова исчезла, стоило сделать с десяток шагов. Джинны кружили рядом, осыпали живыми и мёртвыми насекомыми, превращали узды верблюдов в змей, появлялись отовсюду, меняли местами небо и землю, и смеялись, смеялись, смеялись холодящим кровь смехом. От этого хохота земля под ногами дрожала. Не единожды пришлось Шахрияру собирать свою свою отвагу в сердце, прежде чем они наткнулись на земли мирно спящего прямо на богатствах джинна, все владения которого были очерчены пеплом и усыпаны золотом, без единого куска чёрных алмазов, выделяясь на фоне соседних. Его огромное синее тело, казалось, поднимется от любого шороха, но Шахрияр недаром являлся шейхом своих владений и был непреклонен. Подав своему спутнику знак набивать мешки, он продолжил играть на флейте, понимая, что только это спасает их от гнева джинна. Все члены его затекли, а горло сдавило, но глядя на то, как наполняются мешки и растёт его богатство, ощущал он невиданный прилив сил. Однако от места этого веяло страхом. Громадные джинны, с гоготом глядящие на них, вызывали ужас, к которому невозможно было привыкнуть. Ведь лишь наступив ногой, они могли раздавить с десяток верблюдов, и, видимо, даже имели желание к тому, но пока лишь наблюдали. Шахрияр не хотел знать, зачем один из джиннов подошёл вплотную к усыплённому флейтой сородичу. Как мантру он твердил про себя: «Они меня не тронут, пока я не трону их. И не иметь им власти надо мной, властителем земли моей и господином народов моих». Подошедший джинн, разевая рот свой в подобии улыбки, одним этим вызывая озноб по позвоночнику, ведь шейх с визирем доставали ему только до щиколотки, взял безвольную руку собрата своего и поднял вверх. Холодный пот застил глаза шейха: неужто джинн пытается разбудить хозяина богатств? Флейта едва не выскакивала из вспотевших пальцев, дыхание едва не оборвалось от страха. Замерев, он во все глаза наблюдал, как огромная конечность летит вниз и с силой ударяется оземь; как взвивается в воздух фонтан из монет, лежащих рядом, и волною воздуха отбрасывает сначала визиря, затем самого шейха, сбивая с ног. Звук флейты оборвался. Инструмент выскользнул из влажных рук шейха и покатился. Видя, как раскрываются глаза лежащего джинна, Шахрияр не помня себя, в два прыжка добрался до всё ещё катящейся по чёрным алмазам флейты, поднимая и поднося к губам. Оглушительный холодящий кровь смех джиннов взорвал тишину, ужасом заполняя сердце, но шейх точно видел, что успел: хозяин богатств даже привстать не успел, вновь сомкнув очи. Гогот раскатами грома разливался по долине, но это уже не задевало Шахрияра. Страх завладел его душой. Почувствовав опасность за спиной, он обернулся и тут же побежал. Огромная ладонь приземлилась на то место, где он стоял. — Как смел ты, жалкий человечек, ступить на землю, которая по праву считается моей?! — взревел джинн, сверкая огромными красными глазами. — Я не успокоюсь, пока не смою кровью следы твоих грязных ног! Ужас нёс шейха вперёд, он бежал к запрягающему верблюда Азмагиру. Но впереди был целый караван: животные, пугаясь, разбегались в разные стороны, мешаясь. Раздался грохот, в лицо Шахрияру брызнула кровь — то джинн раздавил с дюжину верблюдов в шаге от него. Спасаясь, шейх петлял между верблюдами, холодея каждый раз, как чувствовал ветер, сопровождающий удар ладони джинна о землю. В очередной раз поднимаясь и устремляясь в бега, шейх увидел то, что повергло его в ещё больший ужас: джинн, владеющий богатствами поднялся и, схватив Азмагира, отрывал тому голову. Флейта давно потерялась, потонув в крови и смешавшись с золотом. Выхода не было: спереди один джинн, сзади — второй, справа и слева — их хохочущие собратья, пришедшие в настоящий восторг от происходящей бойни. И упал шейх на колени и в последние мгновения жизни проклял мудреца, пославшего его на верную погибель, визиря, не сумевшего его спасти, и джиннов, не понимающих его величия, и воззвал к Аллаху, чтобы привлёк их к суду справедливому за деяния. Кровь застила глаза, боль пронзила тело, и смерть приняла его в свои хладные объятия. И тут же спасительный свет полуденного солнца встретил его в собственных покоях. В постели рядом с ним никого не было, а в зеркале, висящем напротив кровати, отражалась невозможная картина: в его смоляных волосах выделялись молочного цвета пряди. Шахрияр поседел.