Ты не должна была родиться... Я отплатила за твою жизнь твоим же материнством... Ты не должна была забеременеть. Никогда...
Голос ее матери и слова, произнесенные ею, звучали в голове Кесем, заставляя чувствовать бессилие, обиду и обреченность.Я ношу ребенка. Но если это не принесет никому радости, то зачем все это? Если рождение моего дитя понесет за собой наши смерти, то у меня нет другого выхода. Либо наш нерожденный ребенок, либо наши с Кеманкешем жизни...
Материнские чувства, проснувшиеся в женщине, не давали ей совершить то, что она планировала, будто ограждая от тяжелых последствий, которые могли бы быть. Кеманкеша не стало тогда рядом, когда ей это стало очень нужно. Сейчас она одна. Наедине со своим страхом и болью.***
Наступило новое утро, долгожданное и желанное. Кесем за оставшуюся ночь так и не сомкнула глаз, поэтому выглядела невыспанной и измученной. Из пучины тягостных раздумий ее вырвала вошедшая Фатьма Султан, явно скрывавшая какое-то случившее событие. — Кесем, доброе утро, — благодарным мягким голосом озвучила Фатьма, подходя ближе к династийной султанше. — И тебе, Фатьма, — выдавливая из себя слова, пытаясь произнести приветливо, проговорила Кесем. Речь давалась ей с трудом, а на разговоры и вовсе не было сил. — Боже, да ты вся измучилась! — завидев печальный взгляд бывшего врага и нынешней союзницы, воскликнула хасеки, — Нельзя же так. Подумай хоть о ребенке. — Хорошо, — кивнула дочь султана, вставая с кресла, — Ты случайно не знаешь, где Кеманкеш? Но ответа на вопрос не последовало. Фатьма потупила свой взгляд в пол, боясь ответить. Она испугалась, что если хоть слово об этом проговорит, сделает только хуже. Но Кесем была настойчивой. — Фатьма, — подойдя к ней ближе, прошептала Кесем, — Неужели и ты что-либо скрываешь от меня? Осознав, что отступать нет смысла, Хасеки Султан направилась к выходу, зовя за собой ее. Делать было нечего, поэтому Махпейкер последовала за ней, изредка кидая на нее пугливые взгляды. Через некоторое время они подошли к карете, после сев в нее и тронувшись с места.***
Долгим ли был путь - неизвестно. Однако для Кесем он казался вечностью. Благо, спустя долгих два часа они прибыли в то место, где, скорее всего, содержался ответ на ее вопрос. Первая шли Фатьма, а за ней и Кесем. Вместе они подошли к маленькому домику, ветхому и ничем не примечательному. Скорее всего, здесь никто и не живет, ведь дом выглядел заброшенным. Любопытство брало верх над молодой женщиной, но она умело усмиряла его, все ближе приближаясь к ответу. Наконец, спустя еще тридцать минут ходьбы по этому дому, они подошли к комнате, которая отличалась от других. Фатьма отворила дверцы, пропуская Кесем. Та осматривала свою новую подругу с опаской, не осознавая еще до конца, зачем ее привела сюда. Как оказалось, в комнатке этой была еще одна дверь, видимо по типу потайной. Она потянулась к ручке дверцы, но чужая рука остановила ее. — Ты действительно готова отворить ту дверь? — Не пугай меня, Фатьма, я готова. Кесем сделала попытку отворить дверь снова, и она увенчалась успехом. Пройдя в центр просторного помещения, она стала осмотривать его. Сделав еще несколько шажков, ее сердце замерло от увиденного. На мраморном, но до жути странном столе, лежал тот, кто был горячо любим ею. Кеманкеш Паша. Он лежал неподвижно, веки его были прикрыты, а все тело имело мертвенно-бледный цвет. Осмелевшись подойти максимально близко к мертвецу, она отодвинула немного ткань, прикрывающую мертвого, увидев темно-фиолетовый цвет от удавки. И сразу все встало на свои места. Он не ушел, а пропал. Он не жив, а мертв. Его задушили. — Кеманкеш, Кеманкеш, — вторила женщина, трогая его лицо, стараясь привести в чувство. Для возлюбленной не было такого понятия, как его настигшая смерть, — Милый мой, вставай! Проснись, ну же! Вставааааааай! Она опустилась перед ним на колени, хватаясь за края стола, на котором теперь потчевал ее суженный. Из груди вырывались истошные громкие крики, наполненные печалью и болью. Она орала, забывая обо всем на свете. — Кесем, отпусти его, — схватив страдалицу, произнесла Фатьма, прижимая Кесем, тем самым пытаясь утихомирить, — Он мертв. — Его нет, нет, нет, — бредила она, — Понимаешь? Кеманкеша больше нет. Моей любви нет. Кесем обняла Фатьму, а слезы продолжали течь с глаз. Она осознавала, что это конец их истории. — Успокойся, — продолжала Фатьма, гладя Кесем, — Успокойся и живи, ибо есть тебе ради чего жить. Слышишь? Ты не вернешь Кеманкеша. Однако он будет жить в вашем малыше, которого ты родишь. Махпейкер встала с колен, подходя к убиенному Кеманкешу. Она аккуратно провела своей рукой по его щеке, а потом наклонилась, поцеловав его в лоб. Это был последний прощальный поцелуй...