Aut vincere aut mori

Ида проснулась рано — привычки «жаворонка» давали о себе знать. Часы показывали семь утра, и она зевнула, перевернувшись на другой бок в надежде заснуть еще хотя бы на час или полтора. Однако она чувствовала себя до отвращения отдохнувшей. В новой постели ей уже которую ночь ничего не снилось, и, что странно, она прекрасно высыпалась. Хотя, казалось бы, в этом серпентарии?… Лодброки пытались быть дружелюбными все эти дни. По крайней мере, некоторые из них. Сигурд хоть и смотрел на неё с некоторым подозрением, но, видя, как активно Ида пытается подружиться с Блайей, потихоньку оттаивал. Хорошо, очень хорошо. Хотя сама Блайя держалась настороженно, однако не противилась общению, как, впрочем, и не раскрывалась. Ида могла понять, почему, но все её планы терпели крах из-за подозрительности Блайи. Старший из братьев, Уббе, в целом казался Иде спокойным человеком, и пока что она в своем первом впечатлении только укрепилась. Маргрет, впрочем, не разделяла спокойствия Уббе, и Ида часто ловила на себе её хмурые, подозрительные взгляды. Глаза Маргрет, похожие на глаза лесной ведьмы, следили за каждым движением Иды, когда семья собиралась за ужином. С женой Уббе что-то было не так, но Ида не могла понять, что она сделала, чтобы заслужить столь враждебное отношение. Ивара и Бьерна, к счастью, Ида видела реже, чем остальных. Она была рада этому — находиться с ними в одном помещении было тяжело, а думать о них — ещё тяжелее. Оба они были слишком сильно похожи на Рагнара Лодброка, такого, каким она успела его узнать. Оба были будто две стороны одной монеты, будто черты их отца судьба разделила напополам и раздала старшему и младшему из сыновей Рагнара. Иде казалось, будто их молчаливая борьба за власть влияла на всех окружающих, и даже обычно трепливый Хвитсерк примолкал, когда кто-то из них подавал голос. Хвитсерк. От мысли о нем Ида нахмурилась. Его ненавязчивое, но неотступное внимание заставляло её чувствовать себя зверем, ступающим по лесу, заполненному капканами. Хвитсерк умел нравиться людям, хотя не прилагал к этому ровно никаких усилий. Он расставлял капканы на овец, эти капканы щелкали зубами, но Ида знала, что не поймается в его сети. Не позволит острым зубьям ловушки впиться в её сердце. Говоря по правде, не пойматься было трудно. Хвитсерк был удушающее мил: отвез её обратно на старую квартиру, помог забрать оставшиеся вещи, и за эту недолгую дорогу Ида поняла, чем он подкупает людей, заставляя их шагать прямо в заботливо расставленную ловушку. Он слишком хорошо чувствовал, что было нужно конкретному человеку здесь и сейчас. Ида улыбалась в ответ, но думала: «Ты не поймаешь меня, Хвитсерк Лодброк, ты слишком для этого прост». Распознать его, разобрать его поведение на шурупы и винтики было несложно, стоило только задаться такой целью. Он был линеен и легок в понимании. Впрочем, у Хвитсерка была любопытная черта, которая ей импонировала: он не сдавался так легко. На то он и был сыном Рагнара Лодброка. Размышляя о жизненных поворотах, забросивших её прямо в гнездо дремлющих змей, Ида спустилась на первый этаж. Завтракать ей не хотелось, зато хотелось кофе, и она, зевнув, побрела искать кухню. За несколько дней, проведенных в доме, она всё еще не выучила до конца расположение комнат и постоянно блуждала туда и сюда, пытаясь найти нужное помещение, и винила во всем собственный топографический кретинизм. Дверь в тренировочный зал была приоткрыта, и оттуда доносились знакомые голоса. Хвитсерк и Маргрет спорили о чем-то на повышенных тонах, и краем уха Ида уловила собственное имя. Любопытство, она знала, сгубило не только кошку, но и много невинных душ, однако в доме Лодброков умение вовремя подслушать и сохранить до лучших времен чей-то секрет могло спасти жизнь. Как мышка, Ида прокралась к дверям и заглянула в щелку. Хвитсерк, раздетый до пояса, вертел в руках кинжал. Волосы он забрал в низкий хвост, но короткие, влажные после тренировки пряди прилипли к шее и щекам.  — …я ведь люблю тебя! — Маргрет была едва ли не на грани истерики. Оп-па. Значит, вот почему Маргрет пялилась на неё так злобно! Она же просто ревновала! Ида затаилась еще больше, превратилась в слух. Гнойные раны семейства Лодброк начали вскрываться почти сразу, и важно было не упустить ни слова. Чем больше секретов — тем больше информации о тех, кто мог в любую минуту показать ядовитые клыки. Тем больше власти. Тем безопаснее…  — Великие боги, давай без сериала, — поморщился Хвитсерк. К дверям он стоял боком, и одним глазом заглянувшая в тренировочный зал Ида видела татуировки, увивавшие его плечи и руки. Хвитсерк был худощавым и жилистым, и далеко не таким огромным, как Бьерн, однако, как и в каждом из Лодброков, в нем ощущалась сила. И не только физическая. Холод его тона не оставлял Маргрет ни единого шанса, однако она, кажется, не сдавалась. Ида едва успела спрятаться, когда Маргрет подошла к Хвитсерку ближе. Возможно, даже попыталась обнять его.  — Я больше так не могу, — раздалось её бормотанье. — Я ненавижу Уббе, он бесчувственный, совершенно не амбициозный, его устраивает всё, что происходит, даже как Ивар унижает его. И Ивара я ненавижу. Хоть бы он сдох, а? Ещё интереснее. Ида ощутила то самое тревожное чувство, сродни ощущениям, что возникают на аттракционах вроде «Свободного падения» или «русских горок». Оно неприятно трепещет в животе, как пойманное и зажатое в ладони насекомое. Обычно это чувство означало только одно — «Разворачивайся и уходи, пока не поздно». Однажды, не послушавшись этого ощущения, Ида подслушала разговор отца с приятелем, пока они сидели у него в кабинете и пили виски. Тогда она узнала, что у отца есть любовница.  — Не смей говорить так о моем брате, — тихо, но твердо произнес Хвитсерк. Ида не видела происходящего, но догадывалась, что он отстранил от себя Маргрет. — Ни об одном из них. Наступившая тишина взрезала Иде уши, но продлилась недолго.  — То есть, трахать меня за спиной у Уббе — это нормально? — Маргрет больше не возмущалась и не бормотала, наоборот, её тон стал почти угрожающим. — Врать в лицо брату, которого так защищаешь — нормально? Ты тварь, Хвитсерк, ты знаешь об этом?  — Возможно, ты права, — глухо ответил он. — И я жалею, что подосрал Уббе. Ему и так не повезло с женой. Впрочем, ты никогда не сможешь об этом рассказать. Ида поняла, что если не уйдет сейчас, то Хвитсерк обнаружит её здесь, подслушивающую чужие разговоры. Впитывающую в себя чужие секреты. К счастью, по соседству с тренировочным залом как раз была ванная комната, одна из нескольких в этом доме. Ида едва успела спрятаться за дверью, как услышала быстрые мужские шаги, удаляющиеся по коридору. Хвитсерк ушел. Ида прикрыла глаза. Итак, что же она узнала? Хвитсерк трахал Маргрет, а Уббе, разумеется, был не в курсе, как в дурной мелодраме. Мужья почему-то всегда узнают последними. И жены. Она вспомнила, как мать поняла, что отец изменяет ей, и с каким достоинством приняла новость. Наверное, она плакала у себя в спальне, и не раз, но так и не ушла от него. Возможно, когда тебе сорок с лишним лет, некоторые вещи осознаются и принимаются иначе, нежели в двадцать? Возможно, перешагнув порог двадцатилетия, Ида сама стала думать иначе? Ида всегда терпеть не могла мужчин, не способных удержать свой член в штанах, но неприязни к Хвитсерку в себе почему-то не нашла. Хвитсерк никому и ничем не был обязан. Почему-то она могла представить, как Маргрет сама предлагает себя: из чувства ли мести за неудачный брак, из ненависти ли к Уббе. А Хвитсерк, очевидно, не был тем, кто отказывается от того, что само плывет в руки, прямо в его заботливо расставленные капканы. А еще он сначала делал, а потом думал. Стратегия и продумывание последствий собственных поступков не были его коньком, и не нужно было быть хорошим психологом, чтобы это понять. Он предал брата, но, кажется, сожалел об этом. И Маргрет в этой ситуации выглядела отвратительнее. Изменить мужу с его же братом? Ради чего? От скуки? Из ненависти? Или в Маргрет говорила жадность, желание получить всё и сразу… или всех и сразу? Ида решила сохранить этот секрет при себе. Похоже, что в этом змеином гнезде каждый норовит сильнее укусить другого, но происходит это не от скуки. Она ошиблась. Всё происходит от жадности и от ненависти. К себе и к другим. * * *  — Ида, Ида! Ты приехала! Ида едва успела подхватить на руки Оливию, уже вознамерившуюся вскарабкаться на неё, как на дерево, и чмокнула в щеку. Новое розовое платье малышки шелестело легкой тканью — воздушное, красивое, идеальное для принцессы, которой Лив мечтала быть. Маленькие ручки обвились вокруг шеи Иды, и Оливия зашептала:  — Ты ведь останешься с нами, правда? Мама всё время плачет, папа всё время злой. Они, наверное, скучают по тебе, поэтому такие, да? — Её вопрос полоснул Иде по сердцу, как ножом. Почему-то только дети умеют задавать вопросы, на которые взрослые постоянно ищут правильные ответы. Ищут и не находят, хотя вопрос мог быть очень простым. «Нет, малышка, не поэтому, но тебе не нужно этого знать». Ида вздохнула. Ей бы очень хотелось сказать Оливии, что да, она останется, она останется с удовольствием, лишь бы не видеть больше Лодброков, не ходить на цыпочках по дому, где никогда не станет полноправной хозяйкой, не раскрывать чужие тайны и просто жить своей жизнью, а не чужой. Но она не могла остаться. Гнездо северных змей ожидало её возвращения.  — Я не могу, Лив. — Она опустила Оливию на пол и отвела взгляд, чтобы не видеть расстроенной детской мордашки. — Я бы хотела. Правда. «Но мы не всегда можем поступать, как нам нравится, и тебе это предстоит понять. Надеюсь, что не так уж скоро…»  — Ты говоришь совсем, как мама, — топнула ногой Оливия. — Мама всегда говорит, что мы не можем делать, что хотим!  — Прекрати, Оливия Мария! — Усталый голос матери донесся до ушей Иды прежде, чем она увидела, как мать выходит из комнаты. Уже одетая, с сумочкой в руках, она, как и всегда, выглядела великолепно. Иногда Иде казалось, что уход за своей внешностью мать воспринимала, как работу, тяжелую, но необходимую. — Здравствуй, Ида. — Мать поцеловала Иду в щеку, на миг окутав ароматом столь любимых ею цветочных легких духов. — Отец ждет тебя с самого утра. Мы с Оливией уезжаем на детский праздник в её подготовительной школе, но если ты останешься на ужин…  — Конечно, я останусь, — быстро пообещала Ида, понимая, что Лив и так опечалена её отсутствием дома. — Я так давно вас не видела! — И это было сказано с той искренностью, о существовании которой Ида почти забыла. Каждый раз, возвращаясь домой, она думала, что, возможно, мать была бы более счастлива, если бы развелась тогда с отцом, но, глядя на Оливию, понимала, почему она так этого и не сделала. Оливия была чутким, нежным ребенком, очень болезненно воспринимавшим штормы и бури в семье, и ради неё родители сохраняли нейтралитет, хотя, Ида знала, мама измены так и не простила до конца. Глядя, как мать ведет Оливию к машине, а та беспрестанно оглядывается и машет рукой, Ида сглотнула. Ей бы хотелось изобрести машину времени, чтобы вернуться в те времена, когда они еще были вполне счастливой семьей, а Рагнар Лодброк и его сыновья не ворвались в её жизнь сумасшедшим вихрем, изменив её навсегда. Машина отъехала прочь от дома, и Ида отошла от окна, обняла себя руками. Отец ждал её, а ждать он ненавидел. Первым, что Ида почувствовала, войдя в отцовский кабинет, был горьковатый, неприятный запах дыма — отец, как всегда, курил сигары. Глядя на него, окутанного дымным туманом, Ида понимала, что, даже будь у неё возможность вернуться в прошлое, она бы слишком много знала о своем отце, чтобы любить его, как и раньше. Отец изменял матери, но это было лишь полбеды. Отец отдал её Рагнару Лодброку за возможность восстановить свой наркобизнес и доброе имя, за обещание получить Kattegat Casino. Только Рагнар Лодброк мертв теперь, убит руками «змеек» Эллы Кинга и по его приказу, и теперь Ида — единственный путь, который приведет Исайю Блэка к желаемой цели. Она шагнула вперед.  — Привет, папа.  — Здравствуй, Ида. — Исайя стукнул пальцем по сигаре, стряхивая пепел в тяжелую бронзовую пепельницу. — Я жду тебя с самого утра. Что тебя задержало? «Семейные тайны Лодброков, папа. Тайны, о которых я тебе не расскажу». Ида знала, что отец использует информацию в собственных целях, и пока что ей хотелось сохранить услышанное для себя, пока она не поняла, как можно это использовать. Отец считал её послушной куклой в собственных руках, но Ида уже давно осознала, что, если она не будет действовать по своему разумению, то превратится в игрушку. Ида Блэк не хотела быть ничьей игрушкой.  — Ничего такого, папа. — Она обошла стол, чмокнула отца в щеку. — Я задержалась, потому что болтала с Хвитсерком. Ты ведь сам хотел, чтобы я нашла себе союзников среди братьев и рассорила их? План отца изначально был прост и логичен: Ида появляется в семье Лодброков, сглаживая начавшуюся разворачиваться войну, ищет союзников среди братьев, находит слабые места каждого из них и наблюдает за междоусобицей. И поначалу Иде казалось, что всё может случиться и без её вмешательства, нужно лишь слушать, раскрывать чужие секреты и жонглировать ими, как фокусник — мячиками. Ей даже казалось, что Блайя и Сигурд вполне могли бы ей в этом помочь. А новость об измене Маргрет смогла бы подлить масла в огонь. Ида не знала, что отец предполагал делать с рассорившимися между собой сыновьями Рагнара Лодброка, и не хотела знать. Ей было плевать на долю в наследстве Рагнара. Единственным её страхом был страх за жизнь матери и Оливии. Кто знает, что могли сделать с ними, если бы отец не вытолкнул Иду на сцену сразу же после того, как Ивару удалось раскрыть его план? Отец думал, что Ида — слепая пешка в его игре. Она же пыталась ею не быть, и, зная его планы, пыталась настроить их под себя. Спасти близких ей людей и выжить самой в этом змеином гнезде. И — не думать об истинных причинах своих поступков, потому что, кто знает, вдруг Ивар умел читать мысли?  — Да, хотел. — Исайя откинулся на спинку кресла. — Но планы изменились. Теперь твоя цель — Ивар Лодброк. И всё полетело к чертям. Непрошенный образ Ивара из кошмарного сна, что преследовал её перед самым отъездом в дом Лодброков, опять призраком возник перед глазами. Окровавленный Ивар ухмылялся, растягивая губы, и кричал, кричал прямо в лицо… кому-то? «Я — Ивар Бескостный! Я — Ивар Бескостный! Вам меня не убить!» Холодок пробежал по спине, и мысль, промелькнувшая в голове, напугала Иду не меньше, чем мог испугать сам Ивар. Она подумала — вдруг это правда? Вдруг Ивара действительно хранят его боги, о которых он постоянно упоминает? Она помнила каждый его взгляд и каждое слово, прокручивала их в памяти, разыскивая скрытые смыслы и слабые места, но Ивар Лодброк был той самой шкатулкой с секретом, в которой всегда найдется место чему-то ещё. Вам кажется, что вы разгадали его, но никто и никогда не сможет проникнуть в его охваченный безумием разум. И это безумие было обжигающе ледяным.  — Я не понимаю тебя, папа. Отец потушил сигару в пепельнице.  — Я много думал, что нам делать дальше, — произнес он. — И я решил, что тебе лучше втереться в доверие к самому Ивару. В конце концов, он заправляет Lothbrok Inc., и если мы хотим получить хоть что-то из наследства Рагнара и остаться в живых, мы должны обратить внимание именно на него. Это он повязал нам руки, когда догадался о наших планах. Это его бдительность ты должна усыпить.  — Но… Идея отца не была лишена логики, но сама мысль о необходимости общаться с Иваром вызывала у Иды нервную дрожь, и вместе с этим — неясный жар, приливающий к щекам и плавно спускающийся вниз, к груди. Инстинкт самосохранения криком кричал, что Ивар — это опасность, опасность, его нужно бояться, его гнева нужно избегать, его нельзя тыкать палкой, чтобы королевская кобра не кинулась на тебя. Но что-то в нём и притягивало, как магнит притягивает металлические опилки. Может быть, его безумие просто было заразным?  — Я не хочу слушать никаких возражений, Ида. — Отец плотно сжал губы. — Мне всё равно, как ты будешь это делать. Хочешь — начни работать с ним, проверь вакансии компании. Хочешь — соблазни его. Мне наплевать. Забудь о других братьях. Только Ивар. Соблазнить Ивара. Ида сглотнула снова. Отец говорил об этом так легко, будто просил её заказать ужин из ресторана домой. Соблазнить Ивара Лодброка… Господи, сама мысль об этом казалась какой-то… неправильной? Нет. Не так. Ида не могла понять, что за странное чувство сдавливает ей грудь и горло, запирая любые возражения навсегда. Ивар был красив — той самой красотой, что почти пугала, но и тянула, как змеиный пристальный взгляд. Ивар был умен, бесспорно, умен и наблюдателен, и интересен, и… Но, Христос на кресте, соблазнить… ЕГО?! Ида сжала зубы, усилием воли возвращая себя в реальность, где отец задумчиво водил пальцем по краю кофейной чашки, ожидая ответа. Ожидая не просто ответа — согласия.  — Я могу попробовать начать работать в Lothbrok Inc., если там найдутся вакансии, — выдавила она из себя. Сказала то, что отец хотел бы услышать, но так и не смогла произнести, что согласна соблазнить Ивара Лодброка. Ида не хотела давать обещаний, которые, возможно, не смогла бы исполнить. Или всё-таки смогла бы? Не думать. Не думать об этом сейчас. Не вспоминать, как прокатывался по телу жар, когда она вспоминала Ивара в последние дни. Не копаться в причинах этого чувства, чтобы не затонуть в них, ведь правду люди говорят: коготок увяз — всей птичке пропасть. Она выдохнула.  — Да, папа, я действительно попробую. — Уж постарайся. — Отец отставил чашку, потянулся к портсигару, намереваясь закурить снова. Сколько сигар он уже успел выкурить? Сколько выкурит ещё? — Наша семья в опасности. Если мы не уничтожим Лодброков раньше, они уничтожат нас. Лишь бы не отдавать наследства, что принадлежит тебе по праву. Ивару ничего не стоит вырезать нас всех — меня, тебя, мать… Оливию. Сердце Иды пропустило удар, а потом ринулось вскачь, разгоняя кровь, забившуюся в висках маленькими молоточками. Оливия. Оливия. Маленькая Лив, обожающая Диснеевские мультики. У неё даже пижама была с изображениями снеговика Олафа. Оливия, напевающая песенки из «Холодного сердца» и «Рапунцель». Ида представила хрупкое, окровавленное тельце, перерезанное горло, мокрые от крови простыни в детской, и слезы подступили к глазам. Отец знал всё её болевые точки. Возможно, он и вполовину не был так умён, как Ивар, но свою семью он изучил достаточно.  — Пусть Ивар начнет доверять тебе. Если тебе придется сделать вид, что ты предала меня — сделай и это. Стань ему нужной. Необходимой. Пусть Ивар Лодброк верит только тебе. Выйдя из отцовского кабинета, Ида прислонилась к стене. Дрожащие ноги её не держали. Задача, поставленная перед ней, казалась невыполнимой. Но Лив того стоила. Оливия стоила всего на свете. Ида закрыла глаза. Вдох. Выдох. И снова — вдох. Ничего. Она справится. Как всегда справлялась. Главное — вернуть себе ясность мысли, хладнокровие, умение извлекать пользу из всего, что она знает и видит. И даже из отцовских намерений, кажущихся откровенным безумием. «Ты знала, на что ты идешь, Ида Блэк. Ида Лодброк. А дальнейших планов отца ты не знаешь. Думай, Ида. Думай, как обернуть ситуацию на пользу себе. Думай, как уберечь семью. Думай. И, ради Христа на кресте, делай это быстрее!»