Aut vincere aut mori

После отъезда Блайи и Сигурда в доме стало ещё тоскливее, чем прежде. Атмосфера напоминала Торви тухлое болото, из которого тонко тянуло тиной и разложением. Тайны семьи Лодброк стлались колдовским ядовитым туманом, и, оступившись, можно было провалиться глубоко в топь. Торви хотела бы видеть свет, но во тьме её манили только призрачные огни, пойти за которыми означало забыть, ради чего она вообще забралась в эти топи чужой, полной крови и смерти жизни. Её муж поначалу обращался с ней хорошо, и первые пару лет супружества Торви даже верила, что, возможно, он полюбил её, хотя это рушило все планы под корень. Она была даже готова забыть, что Лодброки лишили её мужа (почти-отца даже больше, чем мужа по-настоящему) и оставили Гутрума наполовину сиротой. Но Рагнар всегда смотрел на неё с подозрением, будто видел насквозь, а его влияние на Бьерна привело к возникновению Снефрид, ставшей в их семейной жизни тенью, которая насмешливо смотрела на Торви из каждого угла. И зарождающаяся симпатия к Бьерну растаяла дымкой, оставив только равнодушие и желание отомстить за дважды разрушенную жизнь. Заплатив таксисту, Торви ступила из машины на мокрый после дождя асфальт. Воздух был прохладным и влажным, оседал крошечными каплями на волосах. Торви не сомневалась — Бьерн прекрасно знал, что за тайны она скрывает, но почему-то всё еще не решился использовать их против неё. Вряд ли ему хватило бы ума прятать их, словно тузы в рукаве, скорее, просто было плевать. Он изменял ей со Снефрид, и их связь длилась уже десять лет. Торви… Торви продолжала хранить свои секреты, и это роднило её с призрачными огнями, вспыхивающими на топях. Хранить их от Лагерты, от Ивара, от Калфа, от любого, кто мог вторгнуться в её жизнь и растоптать её. И надеялась, что успеет выложить свои карты на стол прежде, чем Бьерн решится подписать бумаги о разводе. Прежде, чем Снефрид его дожмёт. Ключ повернулся в замке.  — Привет, — она уронила сумку на пол в фойе. — Ты дома? Краем глаза Торви приметила ботинки, стоявшие на тумбе для обуви, и улыбнулась. Могла бы и не спрашивать.  — Привет, — раздалось ей в ответ из кухни. — Ты будешь кофе? Прислонившись спиной к двери, Торви смежила веки. Она была дома, и здесь не было ни духов, зовущих её из тьмы, ни старых, полуразложившихся тайн, скрываемых, будто они были смертельно опасны. Здесь была только она и человек, которого она любила. И за восемь лет их знакомства она поняла это так ясно, как откровение.  — Буду! — крикнула она в ответ, скинула туфли, натирающие ноги до кровавых мозолей.  — Точнее, я бы спросил, будешь ли ты свое молоко. — Эрлендур вышел из кухни, прислонился плечом к косяку. Рукава его рубашки были закатаны до локтей.  — Иди нахрен, — Торви, ощутив свободу от адских колодок, сжимавших её ступни похлеще инквизиционных орудий, с наслаждением потерла щиколотки. — Как я всё это ненавижу…  — Очередной деловой обед с партнерами Железнобокого? — Эрлендур вздернул бровь, чуть сощурил глаза, прикрывая светлыми ресницами сине-зеленую муть.  — Со Сваси, — простонала она страдальчески. — Только представь себе этот цирк…  — Представляю, — он усмехнулся. — Иди ко мне. Торви позволила себе прижаться спиной к его груди, положила ладони поверх рук, обнимавших её за талию. Она давно привыкла к этому иррациональному чувству, подсказывающему ей, что, приходя к Эрлендуру, она приходит домой, в семью, которой она так жаждала всю её жизнь, и которую не мог ей дать Бьерн. Эрлендур поцеловал её в шею, и кожей Торви почувствовала его улыбку. Кофеварка на кухне пикнула, сообщая, что кофе готов.  — Сначала в душ или будешь ждать свой латте?  — Кофе, конечно, — Торви хотелось сбросить чертово платье, в котором она весь ланч ощущала себя так, будто Снефрид разглядывает её и оценивает. Она не так часто пересекалась с дочерью Йоханнеса Сваси, и каждый раз ей хотелось смыть с себя её взгляд, полный превосходства, липкой пленкой оседавший на коже. Эрлендур закатил глаза:  — Зачем я вообще спросил? За столько лет он научился читать её мысли едва ли не до того, как они возникали у неё в голове, и знал, что ей нужно после тяжелого дня. И если бы Торви могла, каждый свой день она заканчивала бы в его часто меняющихся квартирах, а не в чертовом доме, где за каждым поворотом её мог ожидать какой-нибудь из братьев Лодброк. Её глаза бы их не видали…  — Чтобы в очередной раз доказать мне, что я предсказуема? — Торви развернулась в его объятиях, ухватилась за ворот рубашки, и на долгие несколько минут кофе был забыт.  — Кажется, это я предсказуем, — Эрлендур прижался лбом к её лбу. Торви пихнула его в плечо.  — Убью, — беззлобно предупредила она. — Ты не предсказуем, а основателен.  — Скучен, — фыркнул Эрлендур, поддразнивая её. — Признай это. — Его глаза смеялись, и Торви рассмеялась тоже, подаваясь вперед и утыкаясь носом в его шею. — Твой кофе остынет, любовь моя. А холодный ты ненавидишь. Эрлендур знал, какой она предпочитает кофе (Бьерн за все годы запомнить не удосужился) и знал, что после высоких каблуков, которые ей приходилось надевать на приемы и деловые встречи, работая красивой картинкой для благополучного мужа, ей нужен массаж ступней. Эрлендур знал, что она любит на ужин и умел целовать так, что у неё подкашивались ноги, до сих пор, как у влюбленной студентки, хотя на самом деле они были любовниками уже больше восьми лет. И теперь Торви думала: как давно Лагерта знала об этом? Сколько времени ждала подходящего момента, чтобы прижать их к стенке?  — Почему я не встретила тебя раньше? — в сотый раз Торви задавала этот вопрос вслух. Эрлендур улыбнулся ей в макушку.  — Потому что так было нужно.  — Сегодня мне звонила Лагерта, — Торви сжала руки у него на спине. — Мне так страшно, Эрлендур, мне очень страшно.  — Идем на кухню, — он чуть отстранился, приподнял её лицо за подбородок и провел кончиком носа по её щеке, от подбородка к виску. — Сначала кофе. Потом душ. Потом я займусь с тобой любовью, потому что я скучал по тебе. Потом — всё остальное, включая Ингстадов. Как тебе план? План звучал отлично. Смывая с себя тяжесть прошедшего дня, Торви подставила лицо хлещущей из душа воде, зажмурилась. Длинные светлые волосы мокрыми прядями спадали по её спине на талию. Великая Фрейя, за что ты так наказываешь её, почему просто уйти от Бьерна и стать счастливой и свободной — не её путь? Она понимала, что Бьерн постарается отобрать у неё всё, что она любит, потому что никто не уйдет от Бьерна Железнобокого, пока он сам того не захочет. А если он и решит уйти сам и жениться на Снефрид, которая наверняка дожимала его, то не раньше, чем заполучит Lothbrok Inc., ведь он заодно со своей матерью и жаждет видеть своих братьев пусть не мертвыми, но нищими. Ведь отец так несправедливо поступил с ним, отдав свою долю Ивару, фактически, поставив старшего сына в подчинение младшему. Бьерн Лодброк не смог смириться с этим. А Лагерта сделает всё, чтобы защитить своего мальчика, пойдет на убийство и предательство, Торви знала это. И понимала, что, однажды схватив её в силки, Лагерта Ингстад не выпустит её. Что ей делать, великая Фрейя? Неужели ты отвернулась от Торви Лодброк? А ведь она так была уверена, что справится с этим. * * *  — Лагерта всё ещё хочет, чтобы я докладывала ей о каждом шаге Ивара, обо всем, что узнаю в семье, — Торви осторожно и нежно выписывала кончиками пальцев круги у Эрлендура на животе. — После покушения на Сигурда и Блайю мне страшно. Я боюсь, она что-то задумала, чтобы уничтожить всех сразу, только не знает, как провернуть, чтобы подозрение не пало на неё. Лагерте очень выгодно, чтобы Ивар подозревал кого-то другого, и «козел отпущения» у неё уже есть — это Ида. Лагерта пытается делать вид, что сотрудничает с Иваром, заключая с ним сделки и подбрасывая новости, которые он мог бы выяснить и сам, власти у него хватит. Бьерн тоже делает вид, что на стороне Ивара, хотя на самом деле сам за себя. Мне трудно в этом участвовать, Эрлендур. Не хочу я никакой мести уже, — она прижалась губами к его плечу. — Я просто хочу быть с тобой, и всё. К Хель всё это бы… Эрлендур слушал её, не перебивая, и только мягко гладил по обнаженной спине. За прошедшие восемь с половиной лет после их первой встречи он часто порывался просто забрать её и увезти хоть в Новую Зеландию, хоть на чертов необитаемый остров в Тихом океане, лишь бы вся эта кровь и лодброковские козни остались позади. Но Торви знала, что Эрлендур понимает: Бьерн не потерпит своеволия жены, ведь он сам её выбрал и сам забрал из Норвегии, привез в чуждую ей страну. Изменять она могла сколько угодно, и вероятно, он знал об этом, просто плевать хотел. Но бросить её он должен был сам. Это должен был быть его выбор, а не её. Теперь в игру вступила Лагерта, и всё стало ещё сложнее. Сам Эрлендур, теперь — единственный владелец отцовского бизнеса, едва уживался с Бьерном, но понимал, что добровольно под каток себя и семейную компанию класть не будет, а значит, нужно как-то терпеть Железнобокого. Лагерта угрожала всему, что Эрлендур построил за эти годы сам, угрожала его женщине, и управы на неё не было. Пока что не было.  — Может быть, стоит рассказать всё Ивару?  — Он убьет меня уже за то, что я ей помогала, — Торви качнула головой. — Рассказывать надо было сразу, но я увязла в этом, любимый, и теперь мне всей пропадать. Я за себя не боюсь, — она потерлась носом о его шею. — Я за тебя боюсь, очень. Ты даже не представляешь…  — Очень хорошо представляю, — Эрлендур мягко поцеловал её в губы. — Ты не должна была соглашаться, я ведь говорил тебе.  — Мне всё равно пришлось бы согласиться. Я думала, я знаю, что делаю. Но я ничего не знаю.  — Иди ко мне, — шепнул Эрлендур, и Торви уютно свернулась у его бока. — Мы со всем справимся. Я обещаю. За окном постепенно темнело, и, как бы Торви ни хотелось остаться, она засобиралась обратно. Слово «домой» никак не хотело срываться у неё с языка — дом Лодброков даже для них самих домом не был. Эрлендур наблюдал за ней, заложив руки за голову.  — Останься, — он улыбнулся. — Ты же сама сказала, что Бьерн сегодня не ночует дома. Торви присела на постель, взяла его за руку, сплетая их пальцы.  — Ивар может что-то заподозрить. Пока что я для него — все еще глупая жена старшего брата, и пусть так остается и дальше. Я не хочу давать поводов для подозрений. Мы восемь лет скрывались и осторожничали, не стоит пускать затраченные усилия коту под хвост. Эрлендур поднес её ладонь к губам.  — Будь осторожна, — пробормотал он, целуя костяшки её пальцев. Никаких вам «я боюсь тебя потерять» или «я люблю тебя», но Торви знала — любит и боится потерять, и ему вовсе не обязательно произносить это вслух, не обязательно обесценивать слова, которые она и без того читает между строк.  — Буду, — она поцеловала его, и её светлые волосы упали по обеим сторонам от их лиц, на несколько мгновения пряча от всего мира. — Я всегда осторожна. «Но не всегда по-настоящему знаю, что делаю», — подумала Торви, уже садясь в такси. Пора была это признать. Она по-крупному влипла и не представляла, что будет, когда все карты лягут на стол. В этой игре становилось всё больше участников, а победитель должен был остаться только один. Когда Торви села в такси, ей снова позвонила Лагерта.  — Ты должна со мной встретиться.