Души прекрасные порывы

      Следующие несколько дней стали отличной прививкой от маггловского ступора перед волшебным. Где еще вы сможете увидеть вереницу пациентов с диагнозами, отсутствующими в МКБ-10? Мимо моей ширмы, словно тени химер Собора Парижской Богоматери, мелькали ученики с рогами, отросшими до пояса зубами, щупальцами на румяных щечках — ихже несть числа. Сопливые и кашляющие поспешно покидали больничное крыло, едва из их ушей переставал валить густой пар.       Впрочем, немало было и таких, как я — ординарных пациентов травмпункта — с ушибами, переломами и кровью из ушей. Только вот они проводили отчего-то здесь от часа до суток, а я продолжала лежать, хотя бинты уже сняли. На мои попытки выяснить хоть что-то о дальнейших перспективах мадам Помфри реагировала быстрым вливанием мне в рот очередного зелья. Пока я морщилась, крякала и жмурилась, колдомедик всея Хогвартса успевала испариться.       Наконец, я решилась на хитрость и жалобно испросила разрешения на визит Джеймса. Стоять на пути яростно влюбленных мадам Помфри не решилась, и вскоре оленька сидел на моей кровати, ровно излучая наполнявшее его счастье.       — Ты выглядишь намного лучше, — он нежно потрепал меня за щечку, отчего я почувствовала себя фарфоровой и приуныла.       С другой стороны, не живи в Джеймсе страх навредить мне пылкими объятьями, куда б я подевалась? Мой-не мой парень находился в том возрасте и кондиции, когда уклониться от поцелуев можно было разве что под прикрытием суровых пуританских убеждений. А я, по правде сказать, смотрела на него не более чем с интересом и сочувствием. Ведь он даже не подозревал, что потерял самого дорогого ему на свете человека. Нет, у меня были общие с Лили воспоминания: первые серьезные знаки внимания, первые неоднозначные словесные перепалки, первый поцелуй и лишь затем признание. Я помнила губы, которые отчаянно и быстро прижались к моим-не моим, помню, как сильно стучало его сердце под моей-не моей ладонью. Но то было нечто близкое к послевкусию от просмотра фильма.       Меня там не было. Вот в чем дело.       Джеймс обладал счастливым для интровертов талантом болтать без умолка. И, нет, это ничуть не походило на неловкие попытки заполнить молчание. Поттер, действительно, получал удовольствие от непрерывного журчания своего голоса, который с готовностью подхватывал любую мимолетную мысль и щедрым потоком доставлял мне новости обо всем, что происходило во внешнем мире. А я, используя нехитрые приемы активного слушания, имела возможность приглядеться к своим собственным чувствам и попытаться понять, что же мне делать дальше.       Вины перед Лили я не испытывала. С этим мне здорово повезло, ведь худших страданий, чем тяжелые угрызения совести, немного. Я не чувствовала себя паразитом, завоевавшим ее тело. Я не была лгуньей, носившей чужую личину, потому что не играла в Лили. Я просто осторожничала и не спешила раскрывать истинное положение вещей. В конце концов, моей вины в случившемся, действительно, не было. И, как любой нормальный человек, я имела право на жизнь, свободу и будущее. Что-то подсказывало: в любом из этих прав меня могли ограничить, а то и вовсе… Состряпать обвинение в использовании малоизвестной темной магии и до выяснения всех обстоятельств заключить в какой-нибудь далекой палате Мунго — великий труд. Про Азкабан я вообще старалась не думать — и без того хватало тревог.       Таким образом, в этот солнечный день я сидела на кровати, Джеймс заливисто смеялся, а я понимала, что сейчас время визита выйдет и я останусь не совсем с тем, что мне было надо. Поэтому сначала кашлянула, потом подергала его за рукав рубашки и, когда зрительный контакт случился, произнесла:       — Джеймс, ты просто чудо, правда. Я бы и дальше с удовольствием слушала о сложных отношениях Питера с травологией. Но просто мне важно знать…       Джеймс отвел взгляд в сторону окна. Его лицо погасло, и тут я поняла, что все это было не только частью его натуры. Джеймс бежал изо всех сил от какой-то точки, в которую я собиралась его вернуть. Все было испорчено, поэтому отступать не имело смысла.       — …что случилось перед тем, как я сюда попала?       Солнечный свет полосками ложился на наши руки. Джеймс продолжал смотреть в окно, и мне казалось: что-то холодное распускается в нем, морозное, что иней от дементоров на стекле.       — Лилс…       — Да?       — Ты совсем ничего не помнишь?       Последняя попытка избавиться от необходимости говорить о пережитом.       — Совсем. Прости, мне от этого очень страшно, Джимми. Ведь дни идут, а я все никак не выйду наружу. Мне кажется, словно я тяжело больна и все вокруг лишь делают вид, что я иду на поправку.       Нежное обращение вкупе с беззащитным признанием — нет, правда, это было искренне! — вдруг приклонили ко мне его холодное упорство. Джеймс обратил ко мне взгляд, и я поразилась, сколько боли может быть в этих совсем недавно веселых карих глазах.       — Да, ты права. Я просто эгоист. Мне следовало больше думать о твоих чувствах. Но это, действительно, было… нереально, невозможно. Первый квиддичный матч в сезоне и сразу со Слизерином. Отдохнувшие, полные сил, мы бросились друг на друга, готовые не то что мяч отнять — глотки перегрызть там же, в воздухе. Загонщики с обеих сторон не щадили никого. В какой-то момент слизеринцы повели в счете, но нам удалось переломить ситуацию. Трибуны ревели, и мне почудилось, что среди всего этого я слышу твой голос:       «Джеймс!»       — Бросил взгляд и, в самом деле, увидел тебя, сбегающую по ступенькам трибуны с верхних рядов. До сих пор не могу понять — зачем? Ведь оттуда лучше видно… Ты махала мне рукой, а потом оступилась и упала у начала лестницы. Кто-то склонился над тобой и воскликнул: «Она мертва!»       Джеймс резко замолчал, низко опустив голову. Смуглые пальцы вцепились в белоснежное покрывало.       — Ты не представляешь…       Впервые за все это время я осторожно обняла его. Он уткнулся горящим лицом куда-то в основание моей шеи и изо всех сил старался не плакать. Не знаю, почему это было так важно для него. Мужчины не плачут? Или просто характер такой… В сущности, все это не имело значения. Я просто обнимала его и тихо говорила, что все хорошо. Что это была какая-то ошибка, иначе разве сидела бы я тут сейчас с ним?       — Я не знаю, Лилс. Позже ребята — из тех, что находились рядом — говорили, что ты, действительно, выглядела мертвой. Разбила голову обо что-то, перестала дышать. Что ты лежала с открытыми глазами и смотрела в никуда.       Джеймс вырвался из моих рук, метнулся к ширме со странным клокочущим звуком в горле. Заледенев от услышанного, я могла только смотреть ему вслед. Через несколько минут он вернулся обратно, весь в красных пятнах, но с сухими глазами.       — Извини, я снова все о себе, — он сел против меня и прямо поглядел мне в глаза. — Тебе ведь тоже страшно слушать такое. Не представляю, как ты меня терпишь…       Тут у меня реально что-то повернулось внутри. Словно я все это время была снаружи нашего разговора, снаружи наших отношений, смотрела на них будто бы со стороны. И вдруг вошла внутрь, оказалась рядом не с персонажем — с живым человеком. Который изо всех сил старался быть хорошим, чутким парнем, превозмогая собственный страх, выбирая роль сильного в этой ситуации. Это реально зацепило меня. Парень-не парень. Это был дорогой мне человек, и мое потерянное между мирами сердце впервые ощутило прикосновение каких-то реальных чувств.       — Джеймс. Ты просто сокровище.       Вот и все, что я смогла сказать ему. Он благодарно улыбнулся, вновь провел ладонью по волосам и продолжил:       — Матч остановили. Из директорской ложи прибежала мадам Помфри, и до меня донеслось:       «Жива… она жива…»       — Честно говоря, что было дальше, я помню смутно. Кажется, я бежал за твоими носилками, меня просили не мешать… Я стоял под дверью больничного крыла, сидел под дверью больничного крыла и, наверное, отключился бы рано или поздно там же. Прошло много часов, прежде чем мадам Помфри, наконец, вышла и сказала, что я могу посидеть у твоей кровати. Но сначала переодеться. Я послушно сбегал в нашу комнату, надел школьную форму и вернулся. А потом ты очнулась.       Мы сидели и молчали. Мне показалось, что, как ни странно, Джеймсу стало легче после этого рассказа. Один раз пережив его ужас, он дал яду выйти наружу.       К ширмам приближался голос мадам Помфри. Джеймс поднял на меня взгляд.       — Просто живи, Лили.       Потом прильнул на мгновение к моим губам, поднялся и ушел. Я сидела, приложив к ним пальцы, в глубокой задумчивости, когда ко мне заглянула мадам Помфри.       — Ох да неужели? Я уже и метлу приготовила, чтобы в шею гнать отсюда Поттера.       — Когда меня выпишут, мадам Помфри?       Мой вопрос таки ее догнал. Женщина остро посмотрела на меня и поджала губы.       — Когда-нибудь обязательно выпишут. Не все же вам койку занимать, мисс Эванс.       — У меня чувство, что мне ее оплатили до конца учебного года.       Мадам Помфри хмыкнула, оценив мой мрачный юмор.       — Еще день-два придется потерпеть.       «День-два! Да это же просто праздник какой-то!»       Убедившись, что на моем лице отпечатался приличествующий этой новости восторг, мадам Помфри удалилась. Я же опустила голову на подушку и пыталась думать о том, что мне рассказал Джеймс. Про мой оклик и падение с лестницы, про распахнутые в небо глаза и неожиданное возвращение к жизни. Но вместо этого сознание плавно уходило к моменту, когда его губы встретились с моими. Я перекладывала это воспоминание и так, и эдак, пытаясь понять, почему же оно так важно для меня? Почему это все переживается, как что-то особенное, что-то значимое, хотя Поттера я знаю без году неделю.       «Может, это был твой первый поцелуй, дурочка?» — насмешливо, но добро спросил внутренний голос. И, кажется, не промахнулся. Я ничего не помнила о мире, из которого пришла, и все-таки была совершенно уверена: ни в одном из миров до этого парень не целовал меня в губы.

Достижение открыто!