daniel pemberton — vortigen and the syrens
Проходит несколько дней с того момента, как Чонгук последний раз видел своего пажа. Его ссадины и кровоточащие раны постепенно затягивались, желудок не прекращал урчать, потому что есть хотелось безумно: видимо, главнокомандующий вместо милосердной казни решил заморить его голодом. Ни часовых, ни проверки, ни самого командира, ни одного пажа он не видел с тех самых пор, поэтому ночной скрежет замочной скважины тут же рывком вытаскивает его из цепких лап дремоты. Чонгук усиленно щурится, разом собираясь на месте, прислушивается к шагам по ту сторону решётки, а после неосознанно вздыхает, увидев, как силуэт напротив скидывает с себя капюшон. Тэхён не смотрит на него, только оглядывается и возится с замком, поспешно заходит и принимается за цепи. Чонгук оказывается шокирован настолько, что невольно думает: точно поведут на казнь. Они молчат друг с другом. Леодрафец не глядит в его сторону, всеми усилиями пряча голубые глаза, освобождает пленника и достаёт из сумки чистую одежду и точно такой же плащ, метнув в Чонгука и отвернувшись. Праосвенец щурит глаза, пристально наблюдая за каждым действием юноши, содрогаясь от мысли, что сейчас из тьмы подземелья точно выйдет военный, который отведёт его на плаху. Одевшись, Чонгук ждёт, а Тэхён молча встаёт и уходит, исчезая за дверью. Король оказывается в коридоре, прислушиваясь к разговорам командира армии Ангадорры и часовых. Всё-таки без помощи Санхёка, который приказал военному приготовить лошадей в секретном месте и заболтать стражников, он точно не справился бы. — Объяснишь? — Чонгук осторожно хватает его за локоть прежде, чем они двинутся дальше. Тэхён прижимает палец к губам, бесшумно движется по коридору и исчезает в своей лазейке. Праосвенец нервно оглядывается, сжимая в полах плаща ржавый обломок железа, что может перерезать кому-нибудь глотку, и послушно следует за ним. Это может быть чёртовой ловушкой, способной погубить его окончательно, но не воспользоваться шансом оказаться вне цепей было бы настоящей ошибкой. Чонгук готов в любой момент схватить пажа со спины, приставив к подрагивающему кадыку острую железку, если их окружат военные. Они идут долго, ползут чуть ли не в темноте, вдыхая сырой запах тоннеля, а после оказываются на заднем дворе у входа в лес. Если бы у Чонгука спросили, что ему нравится больше всего на свете, он бы не задумываясь ответил — вдыхать свежий ветер и видеть над собой звёздное небо вместо мрачного потолка. Он даже тормозит, запнувшись и растеряв все остатки собранности, и чувствует, как на секунду превращается в маленького мальчика, что впервые увидел холодные звёзды. Тэхён оборачивается, с восхищением взглянув на Чонгука, еле заметно улыбающегося, и подбегает к нему, жадно вцепляется в ладонь, чтобы утащить за собой в глубину леса, прочь из королевского замка. В мыслях — сплошные вопросы, оставленные без ответа, но одно Чонгук точно понимает: он на свободе, от которой сердце начинает трепетать. Две тени, облачённые в длинные плащи, под покровом ночи быстро убегают навстречу неизвестности.woodkid — never let you down
Когда стены замка остаются далеко позади, Тэхён позволяет себе замедлиться и стянуть с головы капюшон. Чонгук вторит ему, нагоняя, а после требовательно разворачивает к себе и замирает на месте, столкнувшись с взглядом трепетных глаз, успевших стать родными. Сердце предательски пропускает удар. — И... что мы делаем? — на самом деле, этот разговор ни к чему: стоит леодрафцу отвести его дальше в лес, он спокойно может перерезать тому горло и продолжить путь в одиночестве. Но почему тогда Чонгук хочет услышать ответ? — Ты хотел сбежать, — Тэхён нервно сглатывает, потупив взгляд, а ему вправду становится легче, когда тот не смотрит на него — напряжение немного отпускает. — Я исполнил твоё желание. Праосвенец и так понимает это, однако именно после услышанного внутри что-то ёкает. Ему стоило всего лишь совершить одну-единственную выходку, не увенчавшуюся успехом, а этот наивный мальчишка готов на всё, только бы Чонгук получил желаемое? Он приоткрывает губы, собираясь сказать что-нибудь, чтобы заполнить тишину между ними, но не может подобрать слов; собравшись, он шепчет: — У меня столько вопросов к тебе. Потрудишься ответить, котёнок? Чёрт, он когда-нибудь перестанет его называть так? — Потом. Тэхён хрустит ветками под ногами, пока медленно бредёт вдоль деревьев и вскоре скрывается в глубоком овраге. Происходящее заставляет Чонгука растеряться; он оглядывается по сторонам, всё ещё держа импровизированное оружие наготове, а затем быстро догоняет леодрафца, где их ждут две вороных лошади, за поводья привязанные к дереву. — Аки, — леодрафец осторожно зовёт его, заметив непередаваемый восторг на лице праосвенца, от которого у него самого на душе становится тепло. Чонгук оборачивается, не сдержав кроткой улыбки. — Позволь мне сделать одну вещь прежде, чем мы сбежим? Тэхён делает пару несмелых шагов навстречу, тормозит совсем рядом и поднимает на него свои блестящие синие глаза, слегка приоткрыв губы. Чонгук в глубине души понимает, к чему всё идёт, но сам ничего делать не собирается хотя бы потому, что остановиться потом будет слишком сложно. Он прислушивается к тишине вокруг них, к визгу ветра и тяжёлому дыханию лошадей: что сам праосвенец, что леодрафец совсем не дышат, смотря друг на друга, кажется, целую вечность. Наконец, Тэхён дёргает краем губ и подаётся вперёд, неожиданно мягко ткнувшись носом в чужую щеку. Теперь он может обнять его, зарывшись пальцами в жёсткие волосы, а Чонгук, в свою очередь, срывается и обнимает в ответ, с несвойственным трепетом прижимая к себе. Ему нравится чувствовать эту хрупкую фигуру в своих руках, без страха вдыхать аромат золотых волос, ощущать, как трепетно леодрафец жмётся к нему, стоит объятиям стать крепче. Когда коленки предательски подгибаются: Чонгук думает, что превращается в того подростка, которым был семь лет назад. Произошедшее тогда слишком поменяло его, разбило детство и юность на мелкие осколки, которым теперь не место в его жизни. Он никогда прежде не испытывал таких беспокойных, вгоняющих в ступор чувств. Когда Тэхён кончиками пальцев скользит по его щекам и обхватывает лицо руками, неловко тычась в губы своими, Чонгуку хочется сгореть на месте: этот поцелуй нравится ему больше свободы. Он не может пошевелиться и всего лишь через пару минут непрерывного поцелуя осознаёт, что пальцы сами зарываются в ворох золотых волос, путаются в них, перебирают, будто самый дорогой шёлк, и крепче прижимают голову Тэхёна, чтобы в очередной раз губы столкнулись друг с другом. Вокруг них стоит мёртвая тишина с далёкими отголосками замка, что в ночных сумерках кажется спасительным маяком для Короля, но он уже слишком далеко зашёл, чтобы сейчас мчаться назад к свету. Не слышно ни одного зверька, ни одной пролетающей мимо птицы, шуршащей крыльями; даже озеро неподалёку глухо молчит, боясь нарушить их покой. Лишь пара холодных звёзд сверкает посередине бескрайнего неба на пару с круглой луной, освещающей путь этим двоим. Тэхёну сложно дышать от местами требовательных поцелуев, но ему будто и не нужно делать это вовсе: такое ощущение, что дыхание у них теперь одно на двоих. Наконец, он слегка отстраняется, зажмурив глаза, а Чонгук машинально подаётся вперёд, уткнувшись носом ему в щёку. Его широкие ладони крепко обнимают Тэхёна за спину, и оба хотели бы стоять здесь целую вечность, забыв обо всем вокруг, о невзгодах, вражде и боли, через которую обоим пришлось пройти. Но лошади хрипят и ржут, как бы напоминая, что давно пора в путь. Леодрафец уверенно отпускает Чонгука первым, а тот вправду чувствует укол совести и некого разочарования, ведь снова сорвался, позволив себе это короткое мгновение спокойствия в чужих бережных руках. Тэхён быстро отвязывает лошадей, уводя одну из них в сторону. — Оружие есть? — спрашивает Чонгук, всё ещё замерев в тени дерева с лёгким жжением на губах. Тэхён еле заметно кивает, неловко роясь в полах плаща, щёлкает металлической застёжкой и протягивает ему длинный меч в ножнах. Чонгук задерживает взгляд на сосредоточенном лице, пока он поглаживает животное по длинной гриве и кусает свои красные губы, лишний раз напоминая о том, что произошло. — У тебя... есть, чем защищаться? — спрашивает, хотя, наверное, ему должно быть всё равно: если у этого пажа нет оружия, тем и лучше. Ведь так? — Есть. Заметив на себе выжидающий взгляд Чонгука, Тэхён рывком отгибает край плаща, демонстрируя ряд острых кинжалов, на что праосвенец фыркает и в два счёта запрыгивает на лошадь. — Таким ты вряд ли спасёшь свою жизнь в случае опасности, — он кривит губы, пока его конь обходит Тэхёна грациозной походкой. Он не знает, что ответить на это, поэтому молча взбирается на лошадь, дёргает на себя поводья и направляет её следом за праосвенцем. До Чонгука доходит: этот паж действительно отдал ему единственное оружие, совершенно не думая о себе. — Для этого у меня есть ты. Чонгук оборачивается и вопросительно раскрывает рот: — Что, прости? — Ничего, — улыбается Тэхён, и его лошадь, срываясь на бег, оставляет Чонгука позади. Вверх взлетают сухие ветки, листья и трава, пока лошади несутся навстречу неизвестности. Они выезжают на длинную серую тропу, заканчивающуюся темнотой, а Тэхён точно не уверен, туда ли нужно ехать. Всё-таки стоило послушать Санхёка, который хотел всучить ему карту с указаниями, куда и как лучше идти, но теперь думать было поздно. Поэтому Король несмело направляет животное прямо по дороге, а Чонгук послушно следует за ним, пристально осматривая окрестности: ожидать можно чего угодно, возможно, это ловушка, и это ощущение преследует праосвенца по пятам. Двое протяжно молчат, не переглядываясь и не переговариваясь, каждый прячет лицо в тени большого капюшона. Тэхён выглядывает, бросив несмелый взгляд на праосвенца, невольно вспоминая крепкие объятия, которые подарили незабываемое чувство покоя. Ему виден лишь аккуратный профиль праосвенца, пока тот скользит напряжённым взглядом по деревьям и тропе впереди, и Тэхён готов поклясться, что это — самое лучшее, что он когда-либо видел в своей жизни; лучше любой картины, скульптуры, лучше любого произведения искусства. Он бы вечно смотрел на этот профиль, кривую ухмылку и волчьи глаза, которые сперва кажутся холодными и жестокими, но на самом деле нежнее всех, которые довелось увидеть только ему. Тэхён понимает, что вот оно, это чувство, про которое рассказывал советник перед сном. Оно совсем не знакомо ему, потому что вокруг все давно позабыли о нём, сходясь и расходясь только из-за размера казны, приданого и связей. Единственное, что всё ещё кажется странным, так это то, что этот праосвенец совсем не похож на ту шикарную принцессу, которую Королю с детства пророчили бабки на ярмарках, задаривая маленького принца леденцами и безделушками. Тэхён улыбается своим мыслям, уткнувшись взглядом в черную гриву напротив, прислушивается и осознаёт, что слышит лишь дыхание Чонгука. И почему-то отпускать его совсем не хочется.⚔ ⚔ ⚔
daniel pemberton — assassins breathe
Когда она в очередной раз оказывается привязана к стулу толстой верёвкой, настроения брыкаться уже нет. Лола знает, что Юнги нужна её сила, знает, что Юнмён вряд ли будет способен защитить его в случае серьёзной угрозы. Поэтому он насильно пичкает её травой, привезённой из-за гор от старого ведьмака, и трава эта заставляет тебя молчать, слушаться, в ногах валяться, только бы получить такой желаемый приказ. Поэтому приближённые воины, как послушные шавки, готовы глотки рвать друг другу за место рядом с Королём; готовы рваться в бой и терять свои головы, только бы получить хотя бы грамм этой чёртовой соломы с дурным привкусом, от которого голова мгновенно начинает ходить ходуном, а к горлу подступает тошнотворный ком. Зато потом становится хорошо. Настолько, что вроде бы и спасать Чонгука не хочется. Когда Юнмён снова заходит в сырую комнату, насквозь пропахшую гнилью и металлом, Лола клянётся себе, что он не заставит её проглотить эту гадость снова. Она знает: прожуёт, помучается, но вскоре отойдёт и будет строить из себя послушную дурочку, только бы не оказаться на этом стуле. — Опять провинилась, — Юнмён выхаживает из стороны в сторону, деловито махнув стражнику, чтобы закрыл дверь с другой стороны. — Готов поспорить на мешок золотых, что ты специально выделываешься, только бы получить дозу. — Умом ты никогда не отличался, — парирует Лола, надменно хмыкнув, когда мальчишка, взъерошив ворох чёрных волос, упрямо игнорирует её, присев на кирпичный выступ. — Нравится ловить кайф? — Зачем ты это делаешь? — Что «это»? — Потакаешь ему, — Лола не сводит пристального взгляда с юношеского лица, потирая ноющие от боли руки с красными полосками от толстых верёвок. — Тебе ведь это не надо. Если бы не твои послушные выходки, он бы не дошёл до такого. Ему нужна поддержка, иначе он окончательно сломается, но также ему нужны союзники, без которых не начнётся война. А нужна ли война людям? — Замолчи, а, — отмахивается Юнмён. — Не тебе нас учить. Ты вернулась в строй только потому, что Юнги слишком долго сидел под твоей юбкой, но это не отменяет тот факт, что стирать рубашки и подкидывать дрова в печь у тебя получается лучше, чем воевать. — Я вижу тебя насквозь, — вздыхает женщина. — Я не такая уж и старая и вполне могу понять, когда ты строишь из себя невесть кого, а внутри тебя только одно желание — либо прирезать всех вокруг, либо потуже затянуть петлю на собственной шее. — Будешь читать мне морали? Ты? — Юнмён поднимается с насиженного места и, закатывает рукава чёрной рубахи, выглядя крайне отчуждённо. — Если бы я хотел поболтать, ты была бы последним человеком, к кому бы я пошёл. Поэтому, будь добра, закрой рот, ближе к делу. Процедуру знаешь, — он коленом заставляет её раздвинуть ноги и опирается на стул, больно вцепившись жилистой рукой в волосы. — Ли Юнмён, — шипит Лола прежде, чем видит перед глазами щепотку зелёной травы, — ты же знаешь, что сейчас только ты можешь повлиять на него, — правая рука Короля останавливается, задирая голову женщины к потолку. Она видит, как на миг подрагивает его губа, а в узких полумесяцах плещутся удивление вперемешку с раздражением. Поэтому в следующую секунду на женские губы ложится его палец, слегка надавливает, а сам Юнмён медленно наклоняется к уху: — Не твоё. Собачье. Дело. — и грубо заставляет разжать челюсти. Лола сильно сжимает зубы, блеснув диким огнём в чёрных глазах, напрягается и со всей силы отталкивается от земли, падая на спину вместе со стулом. Юнмён, не ожидающий такой выходки, по инерции летит следом, и они оба с грохотом оказываются на полу. Он грубо упирается в её крепкие плечи, нависнув сверху, не отстраняется, потому что в голове отчётливо звучит приказ отца Юнги: впихни в эту шлюху как можно больше травы. И Цербер Короля, опьянённый наркотиками, что помогают заглушить боль, достаёт из-за пояса кривой нож, намереваясь прирезать главнокомандующую. Лола с силой заезжает коленом ему между ног, смачно плюнув в юношеское лицо напоследок. Стул мешает ей встать, когда Юнмён откатывается в сторону, но зато выскочивший из руки клинок лежит рядом как раз кстати: женщина ловко цепляет его зубами, изворачивается, перекидывая оружие за спину и возится несколько секунд, чтобы ухватить клинок связанными руками. Делать всё приходится быстро, но годы тренировок помогают ей в пару приёмов разрезать верёвку на запястье, а заодно и кожу, отчего Лола еле слышно шипит. Юнмён, кажется, чуть ли не плачет от боли, совершенно не реагируя на то, что происходит вокруг, и это является его самой большой ошибкой. Лола разбирается с оковами, поспешно вскакивает и со всей силы ударяет его в живот носком сапога. Она чувствует себя чудовищем, когда избивает его, но по-другому не может: Юнмён сам был бы рад прирезать её. Все попытки ответить кажутся ей жалкими и не стоящими его громких слов, да и сам он понимает, что проиграл в этой стычке. Иногда малейшее сомнение может стать роковым: замер всего на секунду, а теперь плюётся кровью и стонет от боли, хрипя и умоляя стражу прийти на помощь. Лола уверенно хватает парня за плечи, встряхивая, пока тот обессиленно кряхтит, однако вскоре замолкает, потому что женщина грубо запихивает ему в рот рукоятку ножа — единственное, что оказалось рядом. Юнмён машинально сцепляет зубы, отчего становится ещё больнее, стонет, когда оружие больно упирается в глотку. А Лола выглядит так, будто готова убить его голыми руками. Она смахивает со лба каплю чужой крови, поправляет выбившиеся из кос волосы и быстро обматывает парня верёвкой, крепко-накрепко привязывая к стулу. — В следующий раз подумай о защите, — Лола цепляет пальцами остриё, сжимает и надавливает сильнее, чтобы рукоятка вошла в горло ещё больше, отчего на глазах у Юнмёна наворачиваются слёзы, а сам он глухо хрипит. Она рывком достаёт оружие из чужих ножен и уходит прочь. На лице её сквозит откровенное беспристрастие и безразличие, поэтому стражник, сидящий у входа в подземелье, лишь кидает на неё беглый взгляд и возвращается к флирту с одной из прачек. Когда Лола поднимается по лестнице, её окликают: — Эй, ты. Получила своё? Лола останавливается, медленно поворачивает голову. — Даже больше, чем хотела. Теперь выход только один. Именно поэтому она срывается на быстрый бег, от которого ноги начинают гореть за считанные секунды. Лола проносится мимо амбаров с запасами и оказывается на конюшне, игнорируя конюхов, что низко кланяются ей вслед. Она знает: у неё всего лишь один жалкий нож с собой и хромая лошадь, но это не мешает ей резво запрыгнуть на неё и, выехав на главную тропу и рывком дёрнув поводья, помчаться как можно дальше из Праосвена, пока Королю не донесли о важной пропаже.⚔ ⚔ ⚔
woodkid — run boy run
На чёрном небе начинают появляться светлые всполохи, еле заметная рябь, сообщая бежавшим о том, что совсем скоро настанет рассвет. Тэхён, признаться честно, давно замёрз, потому что под тонким плащом на нём всего лишь рубашка да льняные брюки, а утренний ветер совсем не ласковый, не заботливый, скорее заставляющий кутаться в одежды и дрожать. Всю дорогу они молчат, потому что один не знает, с чего начать разговор, хотя очень хочет, чтобы тот, наконец, начался, а другой скорее съест себя заживо, чем заговорит первым. Просто не простит себя, если будет разговаривать: и так уже тошно от чуждых чувств и кротких взглядов. — Как ты думаешь, — начинает вдруг Тэхён, откашлявшись, ведь голос слишком охрип, а Чонгук тут же вскидывает голову и нетерпеливо оборачивается, выглядя так, будто ждал, пока тот заговорит, — нам ещё долго идти? — Смотря куда мы идём, — тут же отвечает он и останавливает лошадь, разворачиваясь и преграждая путь леодрафцу. — Куда ты ведёшь меня? Тэхён сглатывает, нервно скользя юрким языком по пересохшим губам. — Я... не знаю? — Не знаешь? — Чонгук хмурит брови. — Что это значит? Что за игры ты устроил? Это ловушка, да? Псы твоего Короля где-то здесь? — Нет, успокойся, — шепчет Тэхён, нервно оглядываясь, потому что боится: вдруг кто-то и вправду следил за ними всё это время и сейчас готовится напасть. — Я просто хотел... хотел, чтобы мы с тобой... ну... спрятались где-нибудь? Суровое лицо Чонгука искажается гримасой непонимания, и он раздражённо фыркает. — Спрятались? — переспрашивает праосвенец, а в голосе сквозит откровенная насмешка, которая больно колет Тэхёна куда-то в сердце, пусть тот и не хочет этого признавать. — Я тебе что, собака на привязи, чтобы прятаться с тобой где-то в чужих лесах? Самому не смешно? — Почему чужих? — растерянно сокрушается Тэхён. — Ты говоришь так, как будто мы все животные, и у каждого есть своя помеченная территория, на которую нельзя ступать, но это ведь совершенно не так, потому что мы все лю... — Это так. Голос Чонгука, покрытый сталью и льдом одновременно, заставляет Тэхёна нервно сжать поводья, что не ускользает от пристального взгляда праосвенца. Впервые он видит в нём не парня, в которого поистине влюбился, а настоящего воина, того убийцу, о котором все твердили, и Чонгук замечает этот неподдельный страх, ужас, застывший в чужих синих глазах, что не моргая смотрят на него. Если бы они сейчас не были верхом, Тэхён, наверное, попятился бы назад, а праосвенец сорвался бы и всё-таки вцепился в хрупкое тело, покончив с этим этапом в своей жизни. Однако, в противовес злости, внутри Чонгука что-то трепетно вздрагивает, когда в мыслях всплывает осознание: этот парень и вправду боится его до дрожи в коленях. Он так сильно напугал его? — Я... ну... — Хватит мямлить, — одёргивает его Чонгук, рявкнув так, что чёрный ворон, сидящий на вершине пушистой ели, взмахивает крыльями и улетает прочь. Сейчас Тэхён понимает, что всё не так радужно, и в любой момент он может оказаться убитым. — Значит так. Сейчас ты говоришь, в какую сторону мне нужно ехать, чтобы выйти к реке, а сам разворачиваешься и исчезаешь так быстро, как только можешь. Чтобы я больше никогда не видел тебя. Тэхён снова сглатывает, чувствуя, как по спине пробегается холодок. Наверное, ему сейчас слишком страшно, чтобы осознать всю боль после услышанного и почувствовать, как сердце болезненно вздрогнуло. — Я неясно выразился? — Я не знаю, — срывается Король Леодрафта, собрав остатки самообладания, крепко сжимает поводья, чтобы сейчас же уехать отсюда, оставив Чонгука, не знающего местности, ни с чем. — Я не знаю, как добраться до этой чёртовой реки! — его голос хрипит, эхом летя вдоль оврага и разлетаясь по окрестностям. — Удачи в поисках. Ему хочется взглянуть праосвенцу в глаза, чтобы увидеть хоть каплю сожаления или обиды, потому что Тэхён действительно надеется задеть его хотя бы словами, но вместо этого он уверенно разворачивает лошадь и легко пришпоривает ту, мысленно считая в голове секунды до того, как праосвенец догонит его и отрубит голову мечом Леодрафта. — Клянусь, — шипит Чонгук позади него, — я прирежу тебя, если... Договорить он не успевает. Засада появляется словно из пустоты, чёрными тенями преграждая путь назад, а единственное, что успевает увидеть Тэхён, это направленную на него стрелу, когда неизвестный лучник целится ему прямо в лоб. Их всего трое, но сердце колотится так, будто перед ним высыпает целая армия. Наверное потому, что оружия с собой нет, и вряд ли Чонгук бросится спасать его. Король понимает, что эти воины не похожи на леодрафцев: либо это Праосвен, либо агрессивные отшельники, которые промышляют воровством и мелкими убийствами на окраинах. Только Чонгук сразу узнаёт своих. — Эй, сними капюшон, крошка, — вдруг говорит высокий мужчина в маске, прокрутив саблю в воздухе. Чонгук вскидывает голову, замерев позади. На миг проскальзывает мысль, что ему не придётся марать руки, но он тут же вздрагивает, отмахиваясь от неё. — Красивый, — чужеземец оборачивается, взглянув на ещё одного неизвестного. — Мне первого, тебе второго. Ты — на шухер. — Серьёзно? — воет девчонка и опускает лук вниз. — Я как бы тоже хочу. Па, ты когда-нибудь дашь мне убить кого-нибудь, кроме кабанов? — Старшим надо уступать, — он хрипло смеётся, перчаткой вытирая всё ещё влажное лезвие сабли, а Тэхён даже знать не хочет, чья это кровь. — Сами слезете или помочь? Крошка, — его конь делает пару ленивых шагов навстречу, пока его хозяин ловко орудует кривой саблей, — тебе разрешаю быть первым. — Ещё раз назовёшь его так, — и я снесу тебе башку. Виснет тишина, а Тэхёну кажется, что он слышит биение собственного сердца. Ему так хочется проверить, действительно ли Чонгук это сказал, но он не может сдвинуться с места. — Ого, — чужеземец глухо смеётся, а его дочь подхватывает отца звонким хихиканьем. Чонгук понимает, что стоит ему снять капюшон, люди Праосвена точно узнают его, и тогда Тэхёну не удастся уйти живым. — Ты уверен, что сможешь? — Более чем, — Чонгук довольно цыкает. — Ладно, — мужчина кивает, подняв руки вверх. Из-за оврага появляется ещё несколько человек в чёрных одеждах. — А теперь? — Глупо было полагать, что ты шаришься здесь один. Чонгук понимает, дело — дрянь, и нужно срочно что-то делать, если он не хочет, чтобы они оба лишились жизней. Он скользит напряжённым взглядом по плечам Тэхёна, что еле заметно вздрагивают, когда девчонка в тишине натягивает тетиву и направляет на него стрелу, желая исполнить свою мечту — убить кого-нибудь побольше лесных зверьков. Всего лишь какие-то секунды могут лишить Тэхёна жизни, но почему Чонгук машинально весь собирается, готовый в один прыжок наброситься на своих же людей? Он медленно тянет поводья, направляя лошадь вперёд, пока та равняется с королевской, и краем глаза смотрит на леодрафца, еле слышно шепча: — Уезжай. — Давай погромче! — кричит мужчина, на пробу рассекая холодный воздух саблей. Больше всего на свете Чонгук хочет, чтобы Тэхён понял его. И тот понимает, мгновенно разворачивая лошадь и срываясь с места прочь, в последний момент увернувшись от выпущенной стрелы. Вороной конь праосвенца дико ржёт и быстро догоняет его, праосвенцы, как по команде, подлетают со своих мест, наспех запрыгивают на деревья, будто ловкие обезьяны, и спешат за своей добычей. Сердце колотится будто бешеное, Тэхён, остервенело дёргая на себя поводья, чтобы успеть за Чонгуком, чувствует, что в любой момент может получить нож или стрелу в спину. Округа перед глазами смазывается синими красками расцветающего на небе утра, глаза застилает ужасающий страх за себя, за праосвенца, который каждую секунду оборачивается и проверяет, едет ли за ним тот, кто в одночасье стал ближе всех на свете. Тэхёна одолевает страх. Такой, что лёгкие сводит острым приступом, нагрянувшим совсем не в подходящий момент. Король понимает, что ещё секунда, две — тело начнёт сковывать обжигающая судорога, прогоняющая из головы любые здравые мысли. Тэхён понимает, что проиграл, когда один из нападающих метает кинжал, который резко входит в лошадиное бедро. Животное оглушающе ржёт, брыкаясь, сбрасывает Короля со своей спины, и Тэхён на ходу летит на сухую землю, кубарем катясь вниз, на дно глубокого оврага. И в эту самую секунду, отчего-то громко настолько, что дребезжит вся округа, Чонгук кричит; кричит, будто это — последнее слово в его жизни: — Юн!