⚔ ⚔ ⚔
marilyn manson — disassociative
С каждым днём всё происходящее напоминало ужасную шутку: леодрафцы не могли поверить, что всё это происходит с ними взаправду. Война не ослабевала, силы Праосвена крепчали всё больше, и благодаря тренировкам, запасам оружия и жадным воинам, которым было не страшно пасть за идею, Священная пантера лидировала в этой войне. Юнги не чувствовал вкус победы или какую-либо радость от происходящего: он не чувствовал вообще ничего. День за днём он понимал, что всё это настолько бесполезно, бессмысленно и жалко, но уже поздно было сдаваться — сам Юнги был готов выйти на поле боя обезоруженным, упасть на колени и, вдыхая дождливый запах, голову опустить в ожидании, пока её отрубят. Он понимал, что Чонгуку уже давно отомстил, тот сейчас в камере гниёт с крысами и ждёт своей казни, но никакого удовольствия он не испытывал и не знал, что делать дальше. Совета спросить было не у кого, потому что Юнги как был один, так один и остался; будто ров огромный вырыл вокруг себя, близко никого не подпуская, вот и чахнет теперь в одиночестве на своём острове разбившихся надежд. Спустя несколько недель кровопролитной войны Король решает вернуться в замок и проверить, как проходят дела во время его отсутствия. Отец, безумно радующийся при виде сына, расспрашивает его о делах за бокалом горького вина, а Юнги смотрит на его морщинистое лицо, светящееся неподдельной радостью, и понимает, что его-то он тоже ненавидит. Старик ведь бросил его одного, оставил, совершенно не заботясь о чувствах сына, а теперь за нитки умело дёргал, наконец усадив на желанный трон. Юнги слушает его серенады в свой адрес, смотрит в чёрные полуслепые глаза, на сухие руки, размахивающие чашей с багровым напитком, и думает лишь об одном: тот, кто казался ближе всех на свете, сейчас вызывает у него самое большое отвращение. Юнги эта чёртова корона не нужна была, ему просто хотелось быть счастливым; хотелось сделать больно Чонгуку, но не хотелось, чтобы самому стало в миллионы раз больнее. Он боль эту вином заливает, топит в себе, мысли гнетущие отпугивая, старика давно не слушает, напиток вишнёвый разглядывая, что кажется настоящей кровью. Юнги тошно от выпивки, однако остановиться не может. Он рад, что Юнмён с ним не поехал, иначе давно бы на руки подхватил да унёс в комнату, чтобы Король бед не натворил. А ему хочется; хочется сделать что-нибудь — с собой, с другими — плевать. Хочется сотворить что-нибудь, только бы не чувствовать себя настолько раздавленным, поэтому Мин не находит ничего лучше, чем спуститься в тёмное подземелье, когда за окном уже наступает чёрная ночь, а отец давно спит в своих покоях. Король отправляется туда в полном одиночестве, совершенно не заботясь о безопасности, бредёт медленно, в плащ королевский укутавшись. Коридоры тюрьмы напоминают настоящий лабиринт, выбраться из которого простому смертному будет непросто, однако трёх братьев ориентированию в подземелье обучали ещё их отцы. Поэтому Юнги и без тюремщиков знает, куда идти, и вскоре он приходит к знакомой двери, запертой на ключ, за которой находится забытая Богом темница. Перед глазами всё плывет, но Король, собрав остатки самообладания, смотрит на сонного охранника. — Открывай, — приказывает Юнги, и мужчина послушно кивает, да и сказать против ничего не может: ему давно отрезали язык. Король рад, что рядом нет Юнмёна, который обязательно остановил бы его и не позволил бы разгуливать по тюрьме в одиночестве, ещё и поздно ночью. Правая рука и не должен знать всех тайн своего правителя. Юнги терпеливо ждёт, пока часовой откроет сначала одну толстую дверь, после — ещё одну, чтобы ни одна душа не знала, что за опасный преступник скрывается в самой тёмной яме Праосвена. Немой охранник молча отдаёт ему связку ключей и возвращается на своё место, а Юнги толкает последнюю, тут же взглядом ища одну-единственную фигуру, что, свернувшись в клубок, спит на маленькой кровати. Король скидывает с себя плащ прямо на кирпичный пол и опускается на колени, подползая ближе к дремлющему телу. Он был здесь от силы три раза, дабы не мучить себя, но сейчас больше всего на свете ему хотелось уткнуться в чужие запястья и выплакать все слёзы. Когда он оказывается совсем близко, заключенный вздрагивает и тут же вскакивает на месте, громыхнув кандалами. — Это я, — Юнги вымученно улыбается, говоря тихо-тихо, и разглядывает пленника блестящими от слёз глазами. — Ты скучал по мне? Мы давно не виделись, — его подрагивающая рука тянется к железной маске, надетой на лицо заключённого. Мальчишка в маске не двигается, всё ещё сонно моргая и не веря, что происходящее — не сон. Они действительно давно не видели друг друга, вот только один скучал до одури, каждый божий день желая увидеть, а другой ещё век бы не встречался с тем, кого возненавидел. Он привык носить тяжелое железо на своей голове, привык разговаривать с самим собой и есть холодную похлёбку, которую приносит немой сторож; привык к сумраку и запаху сырости; привык вместо пения птиц слышать глухие стоны других заключённых, привык, что теперь остался один. Но он так и не понял, за что его опустили на самое дно. За что собственный брат заключил в кандалы как самого опасного убийцу и на голову надел железную маску, скрывающую лицо от чужих глаз. — В прошлую нашу встречу ты тоже молчал, — Юнги ведёт ладонью по матрасу, аккуратно переходя на подрагивающую ладонь брата, и тот хочет отдернуть её, но, сжав зубы, терпит чужие прикосновения. — Помнишь, ты говорил, что война — не шутки? Я понял это и больше не хочу вести её, играть с чужими жизнями. Я хочу, чтобы всё закончилось. Мне жаль, что я не слушал тебя, — Король пододвигается ближе, отчего Чимин улавливает лёгкий запах алкоголя, а в следующее мгновение чувствует лёгкий поцелуй на своей бледной исцарапанной руке. — Поговори со мной. Поговори со мной, братик. Чимин под маской губы кривит, глядя на брата с сожалением, но тот не видит ничего, кроме блестящих карих глаз, сияющих огоньками сквозь дырки в железной маске. Младший понимает, что это — его шанс на свободу, потому что сидеть в четырёх стенах он больше не мог. Теперь третий брат, собравшись с духом, решил, что выберется из тюрьмы во что бы то ни стало и найдёт настоящего Короля, потому что он был уверен: Чонгук жив, и возмездие не заставит себя долго ждать. Чимин, находясь в заточении столько месяцев, научился пользоваться своим даром, не сошёл с ума, а окреп, набрался сил, осознал свои ошибки, наконец поняв одну важную вещь, которую ему внушали с детства: хочешь жить — умей идти по головам, ведь в Праосвене по-другому нельзя, тем более, когда у тебя такие братья. А жить ему хотелось больше всего на свете, пусть все вокруг и думали, что третий брат, сын Священной пантеры, был давно убит за длинный язык. — Я... устал, — вдруг хрипло говорит Чимин, а Юнги, крупно вздрагивая, осознаёт, как давно он не слышал родной голос. — Я устал здесь находиться. Знаешь, я поклялся себе: если ты не придёшь в ближайшие дни, я убью себя. Юнги вздрагивает снова, на миг перестав дышать. — Не смей даже думать об этом, — он грубо одёргивает Чимина, уронив неосторожный взгляд на его запястья, где сияют свежие глубокие насечки. — Это что? Ты совсем с ума сошёл? — Юнги хватает его за руку, а тот отдёргивает её и прижимает к груди, отвернувшись и уперевшись железным лбом в кирпичную стену. — Перестань реветь! — услышав всхлипы, приказывает старший. — Почему я должен перестать? — еле слышно спрашивает Чимин. — Я заперт здесь уже столько времени, и ты не собираешься меня отпускать. Ты представляешь, как тяжело дышать в этом уродливом шлеме? Я белого света не вижу... — он еле слышно всхлипывает, накрывая руками маску, потому что даже слёзы собственные утереть не может. — Лучше бы ты убил меня, Юнги, если так нужно было. Лучше бы ты уничтожил меня, чем посадил на цепь в нашем отчем доме. Я не понимаю, зачем я тебе, почему ты не выполнил приказ отца?.. — Как я могу убить собственного брата? — Юнги сам слёзы рукавом рубахи утирает, утыкаясь лбом в острые колени младшего, который неловко дёргается. — Я... я люблю тебя, больше всех на свете люблю, — словно в бреду, шепчет Юнги, чувствуя, как всё внутри ноет от проснувшейся боли. — И я не хочу, чтобы ты уходил. Я не могу отпустить тебя, иначе у меня больше никого не будет. Чимин не отвечает, пухлые искусанные губы поджав, чувствует, как в груди дыра огромная разрастается. Он понимает, что Юнги не достоин прощения, не достоин и взгляда доброго после того, что сотворил с Праосвеном и собственными братьями. Но он не может не простить его; мальчишка с детства привык прощать всех даже, если сам страдал и злился. По-другому он просто не мог, как бы сильно ни ненавидел, как бы ни плакал от обиды — всё равно прощал, жалел обидчика, улыбаясь сквозь слёзы. Будучи ребёнком, постоянно думал, что этот раз — точно последняя капля, больше прощения не заслужит никто, а потом обдумывал всё по несколько раз и понимал: наверное, у этого человека были причины? Вот и сейчас он не знал, что делать. До того момента, как Юнги появился в камере, Чимин был полностью уверен в своей стойкой ненависти к старшему, которую тот сполна заслужил. Теперь же, видя чужие слёзы, слушая его слова, он мечется, понимая, что если поддастся порывам светлого сердца — никогда из-под земли не выберется. Он смотрит на плачущего брата, что несколько месяцев назад инсценировал его собственную смерть и запер в тюрьме от чужих глаз. Смотрит и не понимает: что им движет? Откуда в нём столько жестокости? — Извини меня за то, что ты вынужден быть здесь, — шепчет Юнги, дыханием горячим обжигая чужие разбитые коленки. Чимин вздрагивает от затухающего голоса, ёжится, чувствуя, как холодные руки брата цепляются за него, обнимая. — Ты ведь убежишь, да? Если я отпущу, ты оставишь меня?.. Чимин, считая себя самым большим дураком в мире, колеблется, действительно не зная, что ответить. Он всей своей юной душой, испытавшей боль и обиду, хочет сбежать из Праосвена как можно дальше, но Юнги, того самого Юнги из детства, своего любимого старшего брата и опору он оставлять ни за что на свете не хочет. Его пугает то, во что тот превратился сейчас: от чужой марионетки, от ужасного Короля, потерявшего самоконтроль, хочется скрыться, спрятаться, чтобы его никогда не нашли. — Не молчи, прошу, — ему больно — Чимин видит это по застрявшей в чёрных глазах бесконечной печали. Собравшись, он осторожно кладёт аккуратные ладони на спутанные угольные волосы, ласково приглаживая. Юнги вздрагивает, чувствуя чужие прикосновения, тут же крепче прижимается, обнимая, будто боится, что это всего лишь сон. — Я не заслужил твоей доброты, Чим-Чим. Ты — всё, что у меня есть. Чимин давно плачет, и солёные слёзы катятся по щекам, сияющими хрусталиками срываются вниз из-под тяжёлой маски. Дышать становится тяжело от свербящего чувства внутри, что словно дыру настоящую буравит в его груди, принося адские муки. Мальчишка брата обнимает, а тот неожиданно тянется и дрожащими пальцами ведёт по маске. Чимин хочет успокоить его, видя застрявшие в покрасневших глазах слёзы, но Юнги не даёт ему этого сделать, вдруг звякнув ключами. Юнги сам не понимает, что делает, когда открывает замок, снимая ненавистную маску с лица брата. Он знает, какие чувства им движут, и впервые они оказывают над ним безоговорочную победу, не дав и шанса на обдумывания. Король сам освобождает своего пленника, ведь больше не может слышать эти всхлипы, не может видеть, как страдает его самый любимый человек. Чимин, не ожидавший подобного, жадно хватает ртом воздух, большими золотыми глазами смотря на брата с нескрываемым шоком, а тот лишь сломано улыбается. В его глазах будто настоящие звёзды отражаются, пока он смотрит на младшего; он трясущимися руками щупает своё лицо, не веря. Король тянется слегка, грязь с чужой щеки стирая, и пальцем пару слезинок ловит. — Ты такой красивый, — он ладонью приглаживает его светлые волосы, а Чимин не сопротивляется. — Я скучал по твоему лицу. Юнги наклоняется ближе, носом тычась в щёку, обнимает крепче, будто не верит, что всё происходящее — не сон, ощущает, как по телу нужное тепло разливается. Он ждал этих объятий слишком долго, и ничто другое не способно заменить это лекарство, благодаря которому Король становится по-детски счастлив. Чимин дрожит от каждого прикосновения, чувствуя на шее чужое разгорячённое дыхание, сам плачет, ком болезненный сглатывая, а в следующую секунду рывком достаёт припасённый камень и со всей силы бьёт старшего по голове. Он боится, что промазал или ударил недостаточно сильно, но Юнги тихо обмякает в его руках, так и повиснув безвольной куклой. Чимин отшвыривает камень в сторону, будто ядовитую змею в руках держал, укладывает старшего на подушку, обнимает чужое лицо руками, трепетно разглядывая, и замечает болтающийся на шее кварц, который Юнги когда-то забрал у него. Мальчишка начинает громко плакать, потому что подобная жестокость ему не свойственна, поглаживает чужие волосы, а затем оставляет поцелуй на впалой щеке брата. Быстро найдя звенящую связку, он долго подбирает ключи, вскоре находит нужный и дарит себе необходимую свободу, ради которой пришлось пойти на такое. Юнги доверился ему, открыл свою ледяную душу, в агонии моля, чтобы Чимин растопил её, а тот разбил вдребезги. По телу разливается холод, шок ползёт по венам, смешивается с кровью, заставляя дрожать от ужаса. Парень старается не думать ни о чём, когда надевает на себя королевский плащ с мордой пантеры на спине; старается забыться, пока забирает всё оружие Мина и надевает на него тяжёлые кандалы, победно брякнув замком. Слёзы всё равно предательски текут по его щекам, Чимин причитает что-то еле слышно, извиняется перед братом, напоследок ещё раз крепко поцеловав, а потом быстро уходит, захлопнув ненавистную дверь. Пак натягивает капюшон на лицо, чтобы охранник не узнал его, бросает связку ключей на деревянный стол и уходит вглубь тёмного коридора, припоминая, куда нужно идти, чтобы выбраться из подземелья, потому что времени у него катастрофически мало. Он помнит, как отец учил его ориентированию в подземных ходах: Чимин представлял себя маленькой мышью, которая бродит по многочисленным туннелям. Навстречу ему попадаются военные, низко кланяющиеся, ведь действительно верят, что перед ними — Король. Парень не останавливается ни на секунду, порывисто следует за голосами, чтобы не заблудиться, прислушивается к своему внутреннему «я», которое видит гораздо больше, нежели простые люди. Кварц в кармане перекатывается, придаёт своему хозяину сил и уверенности, словно делает его невидимым для других. — Ударь эту псину ещё раз, чтобы не лаяла попусту. Чимин прижимается спиной к стене, спрятавшись в чёрном углу, дрожит от громкого голоса одного из охранников, что, гремя старыми сапогами, возглавляет конвой. Мужчины пересмеиваются, шутят, а затем раздаётся пара ударов, страшный звук которых заставляет Пака осторожно выглянуть. Всё внутри него замирает, когда мальчишка видит Чонгука, согнувшегося пополам от животной жестокости тюремщиков.