— Чонгук-а? Чимин, потирая сонные глаза, видит, как спина брата подрагивает от громких всхлипов, которые тот тщетно пытается унять. Заслышав шёпот, Чонгук тут же мокрые щёки вытирает судорожно, лицом в подушку утыкается и колени к животу поджимает, свернувшись в клубок под тонким одеялом, но Чимина это не останавливает: он уже неуклюже слезает с постели, шлёпает босыми ногами по каменному полу и без разрешения залезает к брату, неосторожно толкнув локтем, чтобы подвинулся. — Не мешай, я сплю, — глухо шепчет старший в подушку, а Чимин быстро забирается под одеяло и насильно стаскивает его с брата. — Ты забыл? — спрашивает Пак, когда Чонгук, состроив сонную рожицу, поворачивается к нему заплаканным лицом. — Меня нельзя обманывать, я же всё-всё чувствую. — Помню, — сломано улыбается он и снова ложится в тёплую кровать, повернувшись лицом к стене. Старший чувствует, как пальцы брата осторожно гладят его по непослушным волосам, а сам Чимин как назло молчит. Из-за этой тишины ему снова дико хочется плакать и испуганно выть, потому что с каждой минутой тишина эта наполняется криками его клана, что пал в огне совсем недавно. — Поговори со мной. Чимин придвигается ближе, обнимая старшего за живот, утыкается лбом в спину и всем своим телом ощущает, как тот трясётся, всхлипывая. Чонгуку страшно; ему страшно оставаться один на один с собой, страшно ложиться спать, страшно молчать, потому что тишина напоминает ему о кошмаре наяву. Он боится заснуть, потому что вместо снов видит мучительные картины, что будто на подкорке сознания выжжены, боится оставлять братьев одних, потому что с ними может произойти то же самое, и он снова никого не спасёт. У него в голове — треск пожара и людские голоса, у него в голове — самые страшные вещи. — Чонгук-а, — ласково зовёт младший, а Чонгук тут же вздрагивает, — тебе нужно отдохнуть, — шепчет очевидные вещи, которые мальчику что об стенку горох — бесполезно, когда боишься закрыть глаза. — О чём ты думаешь? — Я видел, как балка упала на пол и преградила тёте путь на улицу, — его стеклянные глаза таращатся в кирпичную стену. — Огонь такой яркий, горячий, очень больно... — Перестань, — просит Чимин, крепко сжав плечи. — Знаешь, что? Вообще-то твой щенок скучает по тебе, — вдруг переводит тему, чувствуя как старший отмирает. — Я помню, как ты радовался, когда мы с Юнги подарили тебе его, а сейчас ты совсем забыл о нём. Когда я прихожу в амбар, он скулит, потому что видит меня, не тебя, Гук-а. Сходим к нему завтра?.. — Сходим, — давит Чонгук севшим голосом, вымученно всхлипнув. Чимин сам мучается от кошмаров, но несмотря на внешнюю слабость, держится лучше всех. — Чим-Чим? — зовёт Чон, сжимаясь в клубок. — Спой мне?.. Я чувствую себя лучше, когда ты поёшь. Чимин робко улыбается и ощущает, как Чонгук в его руках действительно успокаивается. Они лежат в тишине ещё несколько минут, а потом Чимин, собравшись с мыслями и припомнив слова колыбельной, начинает еле слышно напевать; сначала тихо, потом — шёпотом, но старший буквально растворяется в этих звуках, чувствуя, как веки тяжелеют, а страх, большой огненный страх, становится всё меньше и меньше, будто чарующий голос тушит его.
Рана на теле сочится лопающимися пузырями, когда старик в последний раз промакивает тряпкой грубый шов, а Чонгук, пусть и находясь в беспамятстве, понимает, что впервые чувствует такую сильную боль. Он стонет, мычит и хнычет жалобно, ведь терпеть это просто невыносимо, покрывается испариной, лихорадочно дрожит и в какой-то момент боится, что это — последнее, что он чувствует в своей жизни. Боль не прекращается, наоборот с каждой минутой разрывает его изнутри всё больше и больше. Чонгук чувствует себя беспомощным перед этими ощущениями, тонет в них с головой, захлёбывается дёгтем из отчаяния, не в силах даже закричать, и понимает, что никто не способен спасти его или хотя бы облегчить страдания. — Чонгук-а, — дрожащим срывающимся шёпотом зовёт Чимин сквозь призрачную дымку мутнеющего рассудка, — я надеюсь, ты видишь хороший сон, — он замолкает, а потом вдруг начинает тихо петь колыбельную, как тогда, семь лет назад, и Чонгук прощается с реальностью окончательно. Бордовая штора, еле заметно колышущаяся на сквозняке, напоминает шелест листвы на деревьях, который успокаивает. Он лежит посередине просторной комнаты прямо на соломенной земле, положив руки под голову, дремлет, свернувшись в клубок, а потом вдруг какая-то невидимая сила заставляет распахнуть глаза. Чонгук садится на земле, вдыхая отчётливый запах гари, но вокруг ничего, совсем ничего, что могло бы натолкнуть его на сомнения. Он с трудом помнит свои покои на форпосте, где они жили вместе с семьёй во время военных действий, однако он по памяти выходит в длинный коридор и только потом замечает, что совсем босой. Чонгук осматривается, но вдруг кто-то выбегает из-за поворота и, толкнув его руку, проносится мимо, громко крича. В маленьком силуэте он узнаёт себя, того четырнадцатилетнего претендента на престол, гордость семьи Чон и главную опору Чон Чжонду. Праосвенец, с трудом справляясь с головокружением, бежит следом за самим собой, чувствует, как глаза начинают слезиться от едкого дыма, когда впереди всё неожиданно вспыхивает ярким пламенем. — Папа!.. Чонгук, закрыв лицо рукой, оборачивается на крик и видит себя, упавшего на колени в опасной близости от огромной горящей балки. У него внутри всё тут же сводит, лёгкие скручивает далеко не от дыма, а от осознания того, что за картина предстаёт перед ним. Всё вокруг, солома, дерево, тряпки — всё это вспыхивает как спичка, сгорает дотла, выжигая вместе с собой всё живое, оставляя после лишь пепел и ночные кошмары, страхи и огромный тяжёлый камень на душе. Чонгук чувствует, как дико колотится его собственное сердце, когда он смотрит на то, как ребёнок плачет и тянет руки к огню, понимая, что спасти отца не удастся. Чонгук начинает рыдать, не в силах переживать это снова и снова, вдыхает запах едкой гари, что будто чистый яд расползается по венам, заставляет упасть на колени и сдаться уже наконец, гордость свою задушив, уничтожив, ведь никто, никто, чёрт возьми, в этом мире не может быть всемогущим. Чонгук хочет сам в огонь броситься, но руками безвольно машет, давится слезами и падает вниз, обессиленно крича. Этот ужас продолжается ровно до тех пор, пока в чёрном дверном проёме не возникает расплывчатый силуэт, тут же подлетающий к ребёнку, а Чонгук смотрит на них и пытается вспомнить, как вообще остался жив, ведь все воспоминания о том страшном дне будто сгорели вместе с форпостом. Силуэт хватает маленького Чонгука подмышки, насильно тащит на выход, но мальчик брыкается, задыхаясь от гари, цепляется за ещё не сгоревшие клочки земли и ползёт ближе к огню, раздирая лёгкие от отчаянного плача. В этот момент праосвенец, сидящий на коленях и наблюдающий за происходящем, понимает, что этот силуэт — Юнги. Брат кричит что-то невнятно, сам падает и тащит Чона на себе к выходу, глотая горький дым, пытается его спасти, а у самого Чонгука вдруг весь мир с ног на голову переворачивается. Юнги изнасиловали из-за него, но даже несмотря на ненависть и обиду, брат чуть не отдал свою жизнь в том пожаре за старшего из рода Чон. Всё перед глазами начинает плыть, в ушах — треск беспощадного огня, самый страшный звук, который ему довелось услышать, а после — чёрная пустота. — Почему ты не помог мне? Чонгук чувствует себя беспомощным в этой давящей тьме и мёртвой тишине вокруг, будто теперь он сидит прямо посредине молчаливого пепелища. Он не слышит ничего и никого, только голос, отдалённо напоминающий хрип Юнги, хватается за голову и начинает кричать, слыша фразу на повторе, отчаянно пытается ползти вперёд в этой темноте, но вокруг ничего нет, абсолютно ничего. Чонгук тонет в чёрном море из всех своих страхов, боли, ненависти, отчаяния и обиды, беспомощно руками машет, чтобы дотянуться до чего-нибудь там, наверху, только пальцы дрожащие хватаются за пустоту, зря стараются, ничего не меняется — он захлёбывается в своём отчаянии. С каждой секундой дышать становится всё труднее и труднее, Чонгук чувствует, как уходит на дно, руки беспомощно вытянув, распахивает глаза напоследок и вдруг видит перед собой лицо Юнги, понимая, что попадает в собственное воспоминание.— Ты сделаешь что-нибудь или так и будешь стоять как истукан? — скрестив руки на груди, Мин с вызовом глядит на него, смахнув с глаз кривую чёлку, а Чонгук, оборачивается и видит перед собой длинную линию из пленных Андеферы. — Неужели ты действительно думаешь, что это — нормально? Пока брат наседает на него с претензией, Чонгук разглядывает людей в паре метров от себя, которых разделяют по одному простому признаку: мужчин в тюрьму или на казнь, женщин и детей — в рабство. Военные Праосвена не особо церемонятся, за любую провинность отвешивая безжалостные удары, на которые смотреть невозможно, поэтому когда девушку пощёчиной заставляют замолчать, Чонгук опускает взгляд и нервно губы облизывает, а Юнги больше не может это терпеть; он срывается с места и грубо отталкивает военного от девчонки. Чонгук бросается следом, насильно оттащив товарища от оторопевшего праосвенца, уводит Мина в сторону, всем сердцем не желая больше находиться здесь, ведь знает, что всё это — неправильно, и такая жестокость несвойственна Праосвену в обычной жизни. Но сейчас военное положение, а кодекс никто не отменял. — Ты видел, как он ударил её? Она же девчонка, ей от силы пятнадцать! — Юнги отталкивает брата от себя, брыкаясь в чужих руках. — Ты не прав, Чонгук! — Он прав, — братья оборачиваются, заметив вошедшего в залу господина Мина, который, сцепив руки в замок за спиной, чинно шествует вдоль пленников. — Пока они убивали наших людей, мы выживали. Теперь их очередь. — Но, отец!.. — поймав на себе острый взгляд мужчины, он осекается и сглатывает. — Это жестоко даже для нас, — понижает голос, подойдя чуть ближе. — Они убивают каждого, кто им не нравится. Чонгук смотрит на то, как чета Мин пререкается друг с другом, пытается сказать хоть слово, но вечно останавливает себя изнутри, понимая, что не имеет права лезть в это. Согласно кодексу, все пленные — враги, которых можно превратить в рабочую силу и сделать своим преимуществом; согласно кодексу, пленные — безвольные куклы, которые подчиняются новому Королю; согласно кодексу, пленные имеют одно право — молчать, но в кодексе не прописано то, чем военные действительно занимаются с ними. И Чонгук, к сожалению, знает о подноготной и о своей ложной позиции в споре с братом, однако уступать Юнги не собирается, ведь кодекс — превыше всего. Чонгук старается не слушать, о чём говорит Мин-старший, о том, как он поддерживает его, вопреки мнению сына, а потом вдруг слышит, как раздаётся шлепок, и вот, Юнги уже лежит на земле, сгорбившись на четвереньках. — Попрошу твою няньку напомнить тебе правила, щенок, — говорит мужчина напоследок, прежде чем повернуться к Чонгуку, который весь съёживается и сглатывает, выглядя крайне отстраненно. — Собственно, я заглянул сюда ради тебя, — улыбается слишком по-доброму после того, как оставил на лице сына новую ссадину. — Пойдём, твой отец хочет тебя видеть. Чонгук видит, как мужчина не сводит с него угольных глаз, пристально наблюдая за каждым движением, понимает, что если сейчас потратит время на Юнги — проблем не оберётся. Поэтому он медленно шаркает на выход, чувствуя, как ноги свинцом наливаются. Мин смотрит ему вслед, сглатывая металлический привкус с разбитой губы, пошатывается на руках, пытаясь выпрямиться, но эта беспомощность будто давит на него, заставляя лежать на земле. Чонгук всего на мгновение оборачивается через плечо, пытаясь взглядом другу объяснить, что у него нет другого выбора, однако Юнги в это не верит — Чонгук видит его чёрные глаза с застрявшими слезами, наполненные вселенской, нечеловеческой обидой.
— Почему ты не помог мне? Чонгук оборачивается, вновь ударившись о тёмное дно безысходности и своего персонального ада. — Ты ведь не про тот случай? — спрашивает наконец он, поднимаясь на коленях, но Юнги больше не отвечает, замолкает. Кажется, навсегда. Чонгук знает, что молчание — глухое, обиженное, пропитанное болью всех этих лет — является согласием, и в этот самый момент чувство того, что изменить всю его жизнь невозможно, убивает его. Он сидит на коленях, ощущая как в грудной клетке внутренности вспыхивают синим пламенем, как он изнутри сгорает, руки беспомощно разведя и понимая, что назад ему никогда не вернуться.⚔ ⚔ ⚔
Когда небо только начало светлеть после чёрной холодной ночи, Тэхён, его свита и десяток военных уже выехали прямиком в замок. К счастью, с каждым днём обстановка вокруг становилась лучше, праосвенцев было всё меньше, да и те больше не нападали так агрессивно и отчаянно, уничтожая на своём пути всё живое. Советник остался в лагере, приглядывать за восстанавливающимся Намджуном, который не желал проводить время в больничном шатре вопреки наставлениям врача. Погода стояла, мягко говоря, неприятная: было непривычно прохладно, трава казалась жухлой и выцветшей, а небо — серым и тяжёлым, давящим на и без того мрачное настроение. Тэхён, завернувшись в длинный плащ, сжимая поводья, совсем не следил за дорогой, не слушал редкие разговоры окружающих, лишь кивал, делая вид, что беседу вежливо поддерживает. Его тяготило нынешнее состояние Леодрафта, но прибывший отряд вселял некую надежду на скорое решение конфликта. Король не собирался останавливаться на достигнутом и теперь желал завоевать Праосвен или же стереть его с лица Земли за всё содеянное; Тэхён по горло сыт их грехами. Завидев золотые башни высокого замка, возвышающегося над туманными равнинами, Король почувствовал, что действительно скучал по этому месту, которое теперь выглядело немного иначе в его глазах. За время его отсутствия здесь совсем ничего не поменялось, но замок опустел, потерял былую пышность, роскошь и уют, как будто вместе с уехавшим Королём из него и душа исчезла, оставив после себя пустую оболочку, сквозящую холодом. Проезжая мимо одинокого монастыря, Тэхён выжидающе глядел на чёрную башню, на пустую поляну у подножия храма, однако ни одной девицы, машущей белыми платками, там не было; только ветер жалобно подвывал да камни под копытами хрустели. У высоких резных ворот их ждут брошенные повозки, которые Король тут же распоряжается убрать, а золотая дорожка со следами грузных сапог ведёт прямиком к гигантским дверям замка, где стоит няня, с трепетом ждущая своего маленького принца. Когда Тэхён спрыгивает с лошади, отсалютовав пажам, и не спеша идёт вверх по дороге, старушка смотрит на него и понимает, что её мальчик давно вырос. Оказавшись рядом, он снимает с головы капюшон и присаживается на одно колено перед ней, поцеловав сухую руку. — Ты стал ещё выше! — восклицает она, смотря на Короля снизу, а Тэхён робко улыбается, и даже улыбка его, доселе широченная, квадратная и искренняя, теперь выглядит иначе — сдержанно, аккуратно и проскальзывает только в редких случаях. — Я рад вас видеть, няня, — взяв её под руку, Король медленно ведёт женщину в просторный золотой зал, где они могут согреться. — Здесь порядок? — Обижаешь, — смеётся старушка, перехватив его большие холодные ладони. Она молча смотрит в серьёзные синие глаза напротив, не зная, что и сказать, потому что всё, о чём няня думает — его не было несколько месяцев, но такое чувство, что много-много лет. — Ты возмужал, мальчик мой, — маленькая рука скользит к его локонам, которые Тэхён был бы не против отстричь. — Ты не болел? А кушал хорошо? Где твой румянец, щёчки? — Будет ещё время отъесться, — Тэхён улыбается, бережно сжав нянины руки, пока та, поджав сухие губы, не может взгляда слезливого оторвать от мальчика, которого так сильно изменила война. — Как тут обстановка в общем? — Всё хорошо, — согласно кивает женщина. — Они не добрались до нас, вы хорошо стараетесь и хорошо держите оборону, — погладив юношу по кулаку, в котором её ладонь теплится, старушка мягко улыбается. — Мы держим замок в чистоте и покое, чтобы ты вскоре мог вернуться сюда. — Спасибо, — Король долго разглядывает лицо с морщинками, вдруг осознав, насколько сильно няня постарела и изменилась; этот факт заставляет его лишний раз прочувствовать то самое взросление, что стирает всех вокруг, кто раньше помогал тебе подняться на ноги, впервые заговорить, впервые подраться или влюбиться. — Мы прибыли... — Ваше Величество! — в залу врывается один из военных, который, запыхавшись, пытается сказать что-то бесспорно важное. — Там прибыла часть отряда. Есть раненые, лекарь Ким уже отправился в больничное крыло, — улыбка слезает с лица Тэхёна, сменяясь привычным безразличием. — Тэхён, — кличет старушка, когда Король, напоследок поцеловав её ладонь, быстрым шагом отправляется следом за военными, взмахнув бархатным плащом, — возвращайся скорее, — она выглядит столь маленькой в его глазах, что сердце внутри ёкает, но он лишь сдержанно кивает, улыбнувшись, и исчезает на одной из лестниц лабиринта. Военные не переговариваются между собой, поэтому Король прислушивается к размеренному стуку сапог, пока они идут по многочисленным длинным коридорам. Тэхён чувствует обжигающий холод вокруг, будто бы все окна были раскрыты нараспашку во время его отсутствия, но на самом деле здесь просто давно никого не было: одна-две служанки пробегут из одного крыла в другое. Его плащ волочится по каменному полу, каблуки старых сапог устрашающе стучат, а кольюирцы, встречающиеся на пути, вежливо расступаются перед своим Королём, кланяясь настолько низко, насколько могут, на что Тэхён лишь учтиво кивает, скрываясь за тяжёлыми дверями больничного крыла. С него тут же снимают плащ, беспокойные служанки и медицинские сёстры мечутся из стороны в сторону с марлей, лекарствами и жгутами, и уже спустя минуту нахождения здесь Ким из их трёпа понимает, что на отряд из Кольюира напали праосвенцы, поэтому раненых много. Он медленно проходится вдоль коек, интересуясь, не нужна ли кому помощь, но вдруг к нему подходит статный мужчина в простой рубахе, кровью и грязью пропитавшейся. — Ваше Величество, — кольюирец низко кланяется, руку на сердце положив, глядит на правителя с нескрываемым уважением, — для меня большая честь быть здесь. Меня зовут командир Чхве, я возглавляю спасительный отряд, — Тэхён, в свою очередь, тоже благодарно кланяется. — К сожалению, нам не удалось доехать до вас в целости и сохранности, некоторые из нас пали в бою против праосвенцев, оккупировавших границы. — Мне жаль, — голос у Тэхёна бархатный и немного осипший от непогоды. Пока они вдвоем медленно идут вдоль развернувшегося хаоса, Король чувствует на себе пристальный взгляд, внимательный, изучающий, поэтому тут же устремляет свой острый взор в ответ. Мальчишка сидит прямо на каменном полу, колени обняв, смотрит на него исподлобья и, кажется, от холода дрожит, изредка облизывая разбитую губу. Командир Чхве о чём-то говорит ему, но от взгляда этого, потустороннего, колдовского, Тэхён всем телом ощущает, как по спине мурашки бегут, пусть он и старается не смотреть на незнакомца. Завидев обеспокоенного Сокджина, что в окружении служанок порывисто направляется куда-то и проходит мимо Короля, Тэхён заинтересованно следит за ним, кивает напоследок командиру и идёт следом, ловко лавируя между медсёстрами. Когда лекарь скрывается за плотными шторами, Король собирается скользнуть прямо за ним, но его кто-то настойчиво останавливает, холодной рукой за локоть поймав. — Не надо, — обернувшись, Тэхён видит перед собой того самого худощавого парня. — Не ходите туда. — Это ещё почему? — усмехается Король, глядя ему в глаза. — Что там такого, чего мне видеть не стоит? — Нет-нет, я не это имел в виду, — незнакомец вырастает у него на пути, спиной закрыв проход в палату, где минутой назад скрылся Сокджин. — Я... я не хочу, чтобы ему было больно, — понижая голос, поясняет юноша. — Ему? Больно? — переспрашивает Тэхён, выгнув аккуратную бровь, и смотрит на него сверху вниз. — О чём ты говоришь? Ты из Кольюира? — Нет, — он отрицательно качает серебряной головой, мельком сглотнув. — Я из Праосвена, — Чимин поднимает на него свои светло-карие глаза, в которых плещется неподдельная тревога, а внутри Тэхёна всё вдруг обмирает. Он мгновенно напрягается, желваки сжимая, нос вскидывает, но больше ничего не спрашивает, молча ожидая объяснений. — Дело в том, что мы с братом изначально ехали именно к вам, — из-за нервов речь получается совсем неубедительной, и с каждым мгновением Король всё больше и больше сомневается в парне. — Мы попали в засаду, их было человек десять и... — Прекрати мямлить, — раздражённо рявкает Тэхён, поджав пухлые губы и нахмурив брови, отчего его лицо выглядит ещё серьёзнее. — Уйди с дороги, пока я не отправил тебя к твоим землякам... — Вы не понимаете, — перебивает его Чимин, уперевшись руками в крепкие плечи, когда Король делает уверенный шаг вперёд. — Мой брат, он... — Вы, оба, — из-за шторы вдруг появляется серьёзное как никогда лицо Сокджина, который окидывает двоих беглым взглядом, — нужна помощь. Сюда, — одна из служанок насильно затаскивает Чимина первым, а следом и Тэхёна. Помощницы окружают кушетку, молча передавая друг другу лекарства и марлю, Сокджин закатывает рукава длинного халата и о чём-то спрашивает неизвестного пациента, который совсем не отвечает. Чимин, мельком окинув Кима взглядом, мол, я предупреждал, проходит мимо. Тэхён стоит на одном месте, мгновенно побледнев, потому что в его голову лезут самые ужасные мысли и подозрения, которые вскоре оказываются правдой. Проходит лишь одно мгновение прежде, чем Король замечает лицо Чонгука, и впервые за долгое время Тэхёну хочется трусливо сбежать. Он нервно сглатывает, покрывшись холодным потом, понимает, что сокджинов голос, трещащий в вакууме сознания, просит немедленно помочь, но у Кима нет сил сдвинуться с места. Одна из служанок осторожно подталкивает его к койке, на которой Чонгук без сознания лежит, руки в стороны безвольно раскинув, а на его животе распустилась широкая рана. — Держите, чтобы не брыкался, — командует лекарь, однако Тэхён его совсем не слышит, только чувствует, как сильно дрожат руки. Чимин брата за ноги держит и пристально наблюдает за каждым движением Короля, на котором лица нет. Его бросает то в жар, то в холод, он лишь осторожно кладёт холодные ладони на чонгуковы мощные плечи, слегка надавливает и склоняется над ним, ощущая, как сердце норовит выпрыгнуть из груди, порвать её на куски. Тэхён теряется в собственных эмоциях, понимая, что происходит что-то совершенно неправильное, плохое, то, чего быть не должно: они не должны были встретиться вновь, потому что он оставил Чонгука там, в своём детстве, наполненном страхами и ядовитой слабостью, отравлявшей его жизнь все эти годы. Тэхёна трясёт так сильно, что в какой-то момент он непроизвольно начинает задыхаться, и понимает одно — сейчас нельзя показывать свою слабость, ни за что нельзя, нужно держать себя в руках и просто перешагнуть это очередное препятствие, возникшее на пути. Вот только сделать это будет сложно, почти невозможно, ведь его чёртово сердце, которое Королю хочется вырвать и разбить вдребезги, колотится так сильно, как при их первой встрече. Пока врач разбирается с раной, Тэхён, надеясь, что его взгляд закроют упавшие на лицо растрёпанные пряди, смотрит на беспокойное лицо Чонгука, который находится в беспамятстве. Служанка осторожно промакивает его потный лоб полотенцем, зачесав угольные волосы, слегка похлопывает по впалым щекам, отчего Чонгук вдруг глаза широко распахивает и полной грудью вздыхает, а Король машинально прижимает его к кушетке. Их взгляды сталкиваются, и Тэхён понимает, что перестаёт дышать на мгновение, потому что лёгкие будто невидимая сила в узел связывает. Чонгук не понимает, где находится, с трудом различает мутную картинку перед глазами, а когда видит, наконец, лицо перед собой, врач уже осторожно прижигает рану. Из его горла вырывается немой крик, который Тэхён всё равно слышит, глаза зажмурив; праосвенец дрожащими ладонями хватается за чужие руки вокруг, хрипло застонав, а Король на плечи сильнее давит, заставляя не двигаться. — Держись, — еле слышно роняет он вопреки своим устоям, видя как Чонгук плакать начинает, бессильно задыхаясь и скуля. Чёртова боль разрывает его, и Тэхён чувствует это каждой клеточкой своего тела, ловит каждую эмоцию и через мгновение замечает, как тот отключается. — Он... жив?.. — хрипит Король, подняв загнанный взгляд на врача. — Потерял сознание от боли, — Сокджин, окинув раненого внимательным взором, разгоняет медсестёр, чтобы вокруг было не так душно. — Благодарю за помощь, дальше я сам, — вытерев ладони, он не смотрит на Тэхёна, которого отталкивают от постели и настоятельно просят выйти. — Я зайду к вам позже, Ваше Величество. Чимина, вопреки мольбам, тоже выгоняют, поэтому тот следом выходит в опустевший коридор. Ким идёт медленно, пошатываясь на негнущихся ногах, руками трясущимися потный лоб вытирает и ерошит ворох светлых волос, спиной на стену оперевшись, чтобы дух перевести. Праосвенец не знает, куда себя деть, находясь рядом с Королём, от которого, честно признаться, не может отвести взгляда: он как будто глазами Чонгука на него смотрит, в голове вспоминая подробности их близости. Тэхён же наоборот, совсем забыл, что здесь есть кто-то ещё; он стоит на месте, зажмурив синие глаза, дышит тяжело, считая стук не унимающегося сердца, губы кусает, а в его голове — ни одной хорошей мысли, все упираются в то, что они снова встретились, как бы ни хотелось, ведь Тэхён уже переболел этим. Ему это не нужно, не нужны эти чувства, которые абсолютно бесполезны; они не помогут ему зализать открывшиеся раны, не помогут встать на ноги, когда особенно трудно — он уже проверил это на себе и теперь доверял только собственному разуму, сердце цепями окутав и ключ утопив на дне озера из пролитых слёз. — Ваше... Величество, — несмело начинает Чимин, Тэхён вздрагивает и переводит на него отрешённый взгляд, мельком по губам пересохшим скользнув, — я понимаю, что в Леодрафте сейчас не то положение, чтобы помогать моему брату, но... я знаю, что вы с ним... — Хватит, — Король останавливает его жестом и, развернувшись, медленно уходит. — За мной. Праосвенец не сразу понимает, что это прилетает ему, поэтому нервно замирает, но после всё-таки догоняет Короля, пусть и не доверяет. Чонгука оставлять одного страшно, однако ослушаться воли того, кто здесь главный — ещё страшнее. У Тэхёна дико звенит в голове чонгуков мучительный крик, перед глазами маячит его лицо со следами побоев, с застрявшим в глазах отчаянием; по одному взгляду он понял, что праосвенец дико устал, устал бороться со всем, что, судя по всему, с ним происходило и происходит до сих пор. Король растерянно бредёт меж коек, не обращая внимания на служанок, потирает озябшие ладони, и в какой-то момент к нему вдруг приходит озарение: если он ещё хотя бы минуту будет думать о нём, вся проделанная над собой работа будет впустую. Внутри Тэхёна — самая знойная и безжалостная буря, способная уничтожить всё вокруг; ему хочется неистово кричать, кулаки об камень стирая, рыдать так, чтобы лёгкие от боли сводило, и проклинать всё на свете лишь потому, что он снова видит перед собой Чонгука. Но снаружи... он выглядит холодно, безразлично и даже немного гордо, так, чтобы ни одна живая душа не смогла разгадать его секреты. Король может позволить себе слабость, но очень редко и за закрытыми дверями, там, где никто его не увидит, никто не узнает о том, что должно было умереть в зародыше. Чимин перебежками спешит за ним, не успевая за большими шагами, по сторонам смотрит, несдержанно рот раскрыв, потому что такой красоты, таких богатств никогда в своей жизни не видел. Резные барельефы на стенах, картины в блестящих рамах с искусными портретами королевской семьи, аккуратные подсвечники, вокруг — сплошной мрамор и роскошь, дворец Леодрафта кардинально отличается от замка Праосвена. Всюду суетятся люди, маленькие служанки помогают новоприбывшим, все о чём-то громко разговаривают и уважительно расступаются перед Королём, который будто их присутствия вообще не замечает, целенаправленно следуя прямиком в тюрьму. Только оказавшись на тёмной лестнице Чимин понимает, куда его ведут, потом видит, как за спиной трое охранников тёмными тучами нависают. Праосвенец пугается, мысленно проклиная, что не дал отпор там, наверху, и уже представляет, что его снова запрут в темнице без права увидеть брата снова, вернуться на родную землю и ещё пожить, подышать свежим воздухом, ветер сквозь пальцы пропуская. Они идут долго и молча, что угнетает, поэтому когда Тэхён жестом приказывает военным ждать снаружи, а сам заходит в одну из камер подземелья, Чимин оживляется, испуганно таращась на статную фигуру Короля. — Ваше Величество, — снова зовёт он мрачного господина, который стоит к нему спиной и молчаливо смотрит на пустую камеру. — Мы не причиним вам и вашей земле зла, — выходит неуверенно, но Тэхён, наконец, переводит на него внимательный взгляд. — В этом месте сидел праосвенец, который попал к нам в плен полгода назад, — почти шёпотом говорит он, и Чимину не нужно объяснять ещё раз, о ком идёт речь. — Он провёл здесь достаточно времени, а после бежал. И ему пришлось несладко, — Чимин смотрит на него пристально, проницательно, чувствуя, что вопреки холодному образу ледяного короля на душе у правителя всё паршиво. Наверное, другой бы не заметил, но не Чимин. — Так вот, если ты не выложишь все карты Праосвена, то будешь сидеть здесь ещё дольше. Чимин вздрагивает, невольно отшатнувшись, но Тэхён не собирается нападать, наоборот уходит в тёмный угол и присаживается на каменный выступ. Праосвенец понимает, что другого выхода у него нет, решение придётся принимать самому. — Мой брат, он... — неловко начинает он, по стене сползая на корточки и коленки обнимая, — он действительно хотел войны с Леодрафтом, чтобы отомстить за смерть клана. Чонгук был уверен, что ваш отец прислал своих людей, которые сожгли форпост. — Чонгук? — переспрашивает Тэхён. — Чонгук, — согласно кивает Чимин. — Мой брат. Вы не знали, как его зовут? — Нет, — он прочищает горло, мотнув головой. — Продолжай, — звучит требовательно, и Чимин тут же собирается с мыслями снова, чувствуя огромную ответственность за всё, что может произойти после. — Во время пожара почти никто не выжил, человек восемь от силы, но никто не успел понять, кем именно был совершён поджoг. Кто-то из выживших сказал, что видел людей, говорящих между собой на вашем акценте. У нас так не говорят. Поэтому мы были уверены, что это люди Леодрафта, — Чимин сглатывает, припоминая происходящие события. — У Чонгука были все основания верить в то, что поджог был спланирован и осуществлён по воле вашего отца, потому что в последнюю их встречу господин Чон и ваш отец сильно поругались. Тэхён согласно кивает, вспоминая рассказ Чанёля о том, что у Ким Ёчжуна действительно была стойкая ненависть к праосвенцу из-за погибшей сестры, поэтому рассказ мальчишки выглядит ясным. — Мой отец старался не вспоминать о Праосвене вообще, — говорит Король, вскинув внимательный взгляд на печального Чимина. — У него никогда не было и мысли совершить столь ужасную, дикую вещь из-за какой-то ругани. Я уверен, что господин Чон не давал ему поводов, а если бы между ними возникли серьёзные разногласия, отец принял бы глобальные меры, но никак не такое подлое убийство, — переведя взгляд на перстень с львиной головой, Тэхён сглатывает. — Я знаю, о чём ты думаешь, но у меня нет никаких оснований лгать. Я не смею позорить честь Леодрафта и никогда бы не позволил себе выгораживать то, чего даже не было. Чимин, не в силах пошевелить языком, опускает голову. — Мы обязательно вернёмся к этому, — помогает ему Тэхён. — Что ещё? Как Чонгук оказался здесь? — Чонгук правил Праосвеном семь лет, ему было четырнадцать, когда всё случилось, — продолжает тот, шмыгнув носом, а у леодрафца по спине холодок пробегает от одного осознания, что Чонгуку пришлось так рано вырасти. — У него никого не осталось, только Юнги, я и наша няня, командующая армии. Мы трое — названые братья по кодексу, и наша с Юнги задача была оберегать правителя. Юнги стал его правой рукой, а я... а я болтался рядом, — Чимину вдруг отчего-то сильно хочется заплакать, ведь именно сейчас приходит осознание, к чему они пришли спустя столько лет. — Сначала всё было в порядке, пока Праосвен промышлял воровством. За это хочу попросить вашего прощения. — Это сейчас ни к чему, — Тэхён кивает, и Чимин ему несказанно благодарен, потому что он не чувствует былого напряжения, лишь понимание. Нет, Королю ещё многое нужно обдумать, он не собирается пригревать на своей груди сбежавших братьев, которые могут оказаться змеями, что отравят самое сердце Леодрафта. Война научила Тэхёна делить всё надвое и не доверять никому, при этом выглядя расслабленно и отчуждённо, пусть и наготове атаковать. Безусловно он допускал то, что каждое слово Чимина — правда, и враг здесь совсем не тот, кто провёл в этой темнице почти полгода, однако выслушать юношу до конца стоило. — Но потом господин Мин надавил на Чонгука, и тот принял окончательное решение начать настоящую войну с Леодрафтом. В день битвы я не поехал с ними, — Чимин осекается, взгляд на дрожащие пальцы переведя. — Вскоре вернулся Юнги, один, и сказал, что старшего взяли в плен или убили, — он сам не понял. Юнги стал править Праосвеном, пока Чонгук был здесь, а потом я узнал, что когда леодрафцы напали на них, Чонгука сильно ранили, а Юнги бросил его и сбежал. Тэхён слушает это и поверить не может, через что Чонгуку пришлось пройти, потому что если бы его предал самый близкий человек на земле, он бы не пережил это. — Юнги отправил и меня за решётку, потому что я подслушал их с отцом разговор о Чонгуке. Юнги правда не знал, где он и что с ним, он не был уверен, что Чонгук жив. Господин Мин, узнав, что я подслушивал, разозлился и приказал меня убить, но Юнги спрятал меня глубоко под землёй, — Чимин сильнее обнимает колени, чувствуя, как по коже пробегается холодок. — Мне удалось выбраться, удалось спасти Чонгука, который вернулся, но сразу же попал в плен... В плен в родном доме. Мы долго говорили с ним про всё произошедшее и пришли к выводу, что ваш отец, скорее всего, не совершал этого. — Скорее всего? — Я не могу быть уверенным в чём-то после всего, что произошло. Я с трудом верю сам себе, — признаётся Чимин. — У нас нет доказательств, чтобы верить друг другу. — Ты прав, — Король согласно кивает, задумчиво подперев подбородок рукой. — Зачем вы приехали сюда? — В Праосвене нам жизнь заказана, — печально усмехается Чимин. — Пока Чонгука не было, господин Мин убедил Юнги в том, что Чонгук убил свой клан той ночью. Он сам выдумал эту историю, чтобы как можно скорее получить трон, ведь любовь и веру народа в Чонгука было не так просто уничтожить. Сейчас весь Праосвен ненавидит Чонгука, а меня давно считают убитым за содействие. — Ты хочешь сказать, что Чонгука оклеветали убийцей? Родной брат? — Тэхён чувствует, как внутри всё дико дрожит от одного осознания, с какой силой обстоятельства в тот момент ударили праосвенца об дно лживой реальности. — Он просто поверил отцу, — растерянно мотает головой Чимин. — У него больше никого нет... — А вы? — серьёзно спрашивает Тэхён. — Вы-то ему верите? Верили хоть раз? — Вы подозреваете его в чём-то? — Мне не нравятся люди, ведущие себя подобным образом. За такими нужен глаз да глаз, — чеканит Король в ответ, отчего у Чимина мурашки по спине бегут. — С чего вдруг ему внушать якобы правду о том, что Чонгук убил своих родителей, ведь кто-то из выживших сказал, что убийцами были леодрафцы? — Я думал об этом, — Чимин боится смотреть ему в глаза, — но Господин Мин сам сильно пострадал во время пожара, чуть не потерял сына и видел, как накануне Чонгук повздорил с отцом. У нас нет оснований подозревать его в чём-то. Иногда он ведёт себя нечеловечно, но вряд ли он бы пошёл на такой шаг... — Тогда задам другой вопрос, — Тэхён утвердительно кивает, оперевшись руками на разведённые в стороны колени. — Ты уверен в том, что Чонгук не виновен в поджоге? Чимин поднимает на него голову и смотрит так, как будто больше всего на свете боялся услышать именно этот вопрос, на который у него, признаться честно, ответа нет. Чимин зарывается пальцами в волосы, глаза крепко зажмурив и губы поджав, ощущает всем телом пристальный выжидающий взгляд, не терпящий возражений и требующий немедленного ответа, пусть сам Тэхён больше ни слова не произносит. — Я столько лет жил с мыслью, что Чонгук был жертвой, — начинает Чимин, шумно сглотнув. — И я по-прежнему уверен, что он бы не сделал этого. Чонгук любил отца больше всего на свете, любил свою мать и свой клан. Если бы они поругались с отцом, он бы скорее сделал что-нибудь себе, но никак не ему, Чонгук не так воспитан, — выпаливает всё, как на духу, и замолкает, считая удары сердца. — Когда всё произошло, он пытался убить себя, всячески причинял себе вред, проклинал корону, которую был вынужден носить как бремя, но об этом знали только близкие. Чонгука, можно сказать, силой усадили на трон, потому что так в кодексе прописано, у него не было другого выбора. Поэтому он выбрал из двух зол меньшее и обратил своё правление во имя отца, чтобы отомстить убийцам, каждому из них. Леодрафец не сразу понимает, что Чимин закончил говорить и теперь просто таращится в пустоту, а в его глазах слёзы блестят. Честно говоря, Тэхён и сам готов расплакаться после услышанного, поэтому он лицо в тени прячет, молча обдумывая ответ праосвенца. Ему на мгновение становится немного стыдно от осознания, что он позволил себе минутное сомнение в адрес Чонгука, ведь тот действительно всегда был и есть жертва, которая всю жизнь зубами цеплялась за любую возможность вырваться, окружить близких любовью, но каждый чёртов раз всё оборачивалось против него, отталкивало за сотни километров от родных, бросало из стороны в сторону, раны глубокие оставляя. Единственное, в чём Чонгук виноват, так это в том, что сердце тэхёново разбил. — Я не знаю, что сейчас с Юнги и что будет дальше, — подаёт вдруг голос Чимин. — Но нам нужно остановить его прежде, чем он сделает что-то ещё, — Тэхён серьёзно кивает, приняв решение обсудить всё на совете. — И ещё... у нас есть неизвестный враг. — Что с вашей няней? Она по-прежнему возглавляет армию? — Нет, Юнги снял её с должности, а потом она сбежала, чтобы найти Чонгука. Я не знаю, где она и что с ней. Тэхён кивает, молча поднимается, намекая, что беседа окончена, в последний раз окидывает взглядом камеру, от воспоминаний о которой всё внутри болезненно сжимается, и выходит, а Чимин, замешкавшись, плетётся следом. Трое военных снова окружают его вплоть до больничного крыла. У Пака, на самом деле, сто один вопрос по поводу Чонгука, ведь он прекрасно видел взволнованное лицо и дрожащие руки Тэхёна; если бы старший был в сознании, он бы переживал, увидев Кима. Наверное, ему бы очень хотелось увидеть его снова, думает Чимин, но ничего не спрашивает, потому что Король не выглядит так, будто настроен обсуждать подобные вещи. Правитель сейчас мрачнее тучи, задумчив и холоден, лишь кольцо на пальце прокручивает и нервно по сторонам оглядывается, словно боится чего-то; Тэхёну нужно срочно побыть наедине с собой. — Аи, — зовёт Король, и одна из служанок, резво обернувшись, подбегает, послушно кланяясь, — есть свободные койки? — спрашивает, не глядя на неё, а девушка часто-часто кивает, ручками сжимая бутыль с бурой жидкостью. — Распорядись, чтобы этого молодого человека как следует осмотрели и уложили спать. Не расслабляйся, за тобой будут следить, — Тэхён переводит на него серьёзный взгляд. — Спасибо, — Чимин кланяется в пояс. — Ваше Величество! — вдруг раздаётся громкий крик, и Тэхён оборачивается, увидев растрёпанного Бэкхёна. — Господин Ли ждёт вас, — рапортует он, мазнув изучающим взглядом по Чимину. — Иду, — Король еле заметно дёргает краем губ и поворачивается к праосвенцу лицом, выглядя как-то иначе, отчего Чимина сильно встряхивает крупная дрожь. В его синих глазах плещется некая несвойственная растерянность. — Ты ведь не хочешь, чтобы ему было больно? — шепчет Тэхён, глядя Чимину прямо в душу. — Не хочу, — почти беззвучно отвечает тот. — Тогда держи его подальше от меня, — не мигая чётко и внятно произносит Тэхён, но праосвенцу всё равно кажется, будто он ослышался. То, чего так сильно боялся Чонгук, действительно произошло. Король оборачивается и медленными шагами уходит всё дальше и дальше от него, но вдруг замирает. — И ещё, — смотрит через плечо на растерявшегося Чимина, который из себя слова выдавить не может, — позаботься о нём. Тэхён уходит прочь, оставляя после себя некую пустоту, Чимин с минуту стоит на месте и смотрит, как Король и его помощник удаляются; он стоит и поверить не может, что всё именно так. Так, как должно быть.