Яблоки

Славка чувствовал себя распоследним идиотом. Как вернулись с матерью из Питера, так и понеслось — каждый день он вытаскивал тот журнал с репродукциями Константина Сомова и вглядывался в лицо, которое запомнил уже до последней черточки. Прямо как наваждение какое-то. И каждый день было одно и то же — мать заглядывала в комнату, недовольно подбоченивалась… — Опять сидишь, как приклеенный? Не надоело? — Ма, ну чего ты пристала? Я чего, мешаю тебе? У меня каникулы, — привычно огрызался Славка. — Вот именно, что каникулы! Дела бы сделал сначала! Шкаф так и не разобрал, пол не пропылесосил! Ты посмотри, песка сколько! — мать демонстративно возила тапком по плешивому ковру. — Ну уберу я, уберу… — Свежо предание, — скептически хмыкала мать. — Ты бы хоть погулять сходил, лето на дворе. Вон, Машкина Вика про тебя спрашивает. Позвонил бы ей да в кино сводил девку, что ли. — Ма, вот не надо, а? — вскипал Славка. — Тебе внуков уже не терпится? Я сам разберусь, что ты все со своей Викой… — Дело твое! Сиди хоть до посинения! — дверь с шумом захлопывалась, и он снова оставался наедине с портретом Снежковского, снова рассматривал, снова пытался понять, в чем же смутное, едва уловимое отличие, и чем больше Славка думал над этим, тем сильнее ему хотелось опять очутиться в Лихославле и еще раз взглянуть на того парня, который угостил его яблоком. Да еще Славку выбивали из колеи сны. Все повторялось раз за разом — во сне он видел Бориса Снежковского. Или знакомого незнакомца из Лихославля, черт его знает. Славке снилось, как Снежковский позирует Сомову в мастерской. Точь-в-точь как на картине — обнаженный, с папиросой в руке, рядом боксерские перчатки. Ничего особенного в этих снах не происходило, каждый раз все повторялось: Сомов писал, Снежковский покуривал в кресле, — но отчего-то всякий раз Славка просыпался ( порой посреди ночи) в непонятном волнении, мучительно пытался вспомнить какие-то ускользавшие детали, снова и снова восстанавливал в памяти черты лица, вертелся по постели, сбивая простыни. Промаявшись неделю, Славка не выдержал, наплел что-то матери и ранним субботним утром влез на Ленинградском вокзале в электричку. Поезд шел до Твери, а оттуда было рукой подать до Лихославля.