Как ненависть ложная яро бурлит в сердцах, Как тишина и покой умирают, пронзённые шумом, Как песню убийца поёт об ушедших навеки отцах, Как пальцы из камня по нежным и тонким гитары бьют струнам — Так море кипит, вырываясь на берег песчаный, Так небо грустит, опуская на землю слёзы, Так тонет, хлебая воду, кто-то незваный, Так в дали стремятся погибших остывшие грёзы.
***
Через пару часов свечи в каюте Жукова уже догорали, так что с каждой минутой становилось всё темнее. — Почему бы Вам не приобрести пару керосиновых ламп? — недовольно поинтересовался Бальзак, кинув взгляд на ещё одну полностью погасшую свечу. Их теперь осталось всего две — но и тем гореть не более нескольких минут. — Это много эффективней и, уверяю Вас, дешевле, нежели каждый раз закупаться свечами. Солнце уже давно зашло, а ветер поднялся, практически превращаясь в штормовой. Оставалось надеяться, что сама буря не начнётся. Вода, не менее чёрная, чем небо, которое то затягивалось плотным полотном туч, то снова очищалось, позволяя пиратам ориентироваться с помощью мерцающих звёзд, ударялась о корабль, страшно раскачивая и накреняя его в разные стороны. — Потому что, — коротко ответил капитан тоном, не располагающим к продолжению диалога. Однако через несколько секунд тишины, нарушаемой лишь шумом волн и звуком криков снаружи, всё же добавил: — У меня достаточно средств, знаешь ли, чтобы использовать то освещение, которое я хочу. Или я не прав? Старпом не ответил на вопрос, закатив глаза, после чего отдалился на полшага от стола, над которым клубился сигаретный дым, хотя Жуков не курил уже полчаса. Если кто-то говорит, что к этому омерзительному запаху можно привыкнуть, то он либо не пытался сделать это сам, либо кто-то при рождении ему отшиб обоняние. — Если мы закончили с этим, — выдохнув, начал Бальзак, говоря про планирование дальнейших действий, маршрут до города и обсуждение того, что они предпримут, найдя этого Наполеона, — то у меня остался всего один вопрос: что Вы собираетесь делать с мальчишкой? — Что ты имеешь в виду? — нахмурившись, спросил капитан. Из-за тембра его голоса каждое его слово, выражение казались грубыми и угрожающими, но большая часть людей, часто общающихся с ним, к этому привыкли и уже не обращали внимание. Ну, или старались не показывать виду, что это их как-то волнует. — Он член команды. — Ему не больше шестнадцати, Жуков! — возразил старпом. — Мы не знаем, кто он, откуда он и что он замышляет, — он говорил быстро, хоть и не слишком, не позволяя себя перебить, — причин, в конце концов, почему он решил присоединиться именно к нам. И очевидно, что ему не место на борту этого корабля. — Это мне решать! — рявкнул капитан и на целую минуту замолчал. Когда же он заговорил вновь, его речь была намного спокойнее. Может, даже снисходительнее. — Не по возрасту судят пирата, и ты сам это знаешь. Он ещё проявит себя, вот увидишь, — усмехнулся он, и сразу после этого из-за двери раздался лихорадочный стук тяжёлой руки. До того, как прозвучал ответ, в каюту капитана буквально влетел один из членов команды, с трудом сохраняющий равновесие. Дверь за ним, ударившись о стену, жалобно скрипнула и почти мгновенно захлопнулась — корабль накренился в другую сторону, чуть не уронив моряка, вынужденного переместиться, можно сказать, в противоположный конец комнаты. Это был кривоватый мужчина с далеко не самой привлекательной наружностью… Да и в душе его творилась всяческая чертовщина. Взлохмаченные тускло-бежевые грязные волосы, которые не постригали лет пять — не меньше, и не мыли примерно столько же. Горбатый нос, сломанный уже не единожды в потасовках и боях, изуродованный шрамом, проходящим через всё это худощавое и какое-то безумное лицо. Горящие глаза непонятного мутного цвета. Всё это вкупе с небольшим ростом, кривой спиной и сырой одеждой, сейчас больше похожей на отвратительные лохмотья, годные лишь для мытья даже не палубы — погребов, — всё это накидывало «Невезучему Нику» несколько десятилетий, хотя на деле ему было тридцать два года. Очередная волна швырнула моряка к столу, откуда на него смотрели две пары обеспокоенных глаз тех, кто был полной противоположностью Невезучему Нику. Его, снова немного пьяного, сшибло с ног, так что его горбатый нос в который раз пересчитал трещинки и занозы на полу каюты капитана. Кряхтя и шмыгая носом, он торопливо поднялся на четвереньки, опасаясь предпринимать очередную попытку подняться на непослушные ноги, и обратил взгляд тёмных мутных глаз на стоящих перед ним. — Капитан! — хрипло булькнул он, чуть не подавившись воздухом — очередной раз качнуло, и Невезучий Ник заметил, как старпом был вынужден опереться ладонью на стену, дабы не потерять равновесие. — Капитан! — повторил моряк, подхватив ритм новой волны, так что на этот раз его голос был более… человеческим. — Не справляемся, капитан! — коротко доложил он обстановку снаружи, где два-три десятка таких же мужиков, как он, стараются управиться с кораблём, которого из стороны в сторону бросает шторм — один из сильнейших на памяти Невезучего Ника! И тут же он выскочил обратно за дверь, чуть не зашибленный ею при новой встряске. Бальзак посмотрел на Жукова, по лицу которого сложно было прочитать какую-либо эмоцию, и нахмурился. Обычно у капитана появлялось это непонятное выражение, когда он что-то усиленно обдумывал. И никогда не говорил о предмете своих рассуждений. Это напрягало и в некотором смысле раздражало старпома. В конце-концов Маршал мог выдать нечто совершенно безумное, а ему, как помощнику, оставалось расхлёбывать то, что заварил его капитан. Однако нельзя не признать, что часто Жуков вытаскивал их из критической ситуации, потратив несколько минут на то, чтобы продумать план собственных действий — существование союзников при этом он учитывал крайне редко. Поняв, что бесполезно пытаться отвлечь внимание закрывшего глаза и чуть нахмурившегося Жукова, который, может, даже не план придумывает, а просто погрузился в воспоминания (такое тоже случалось, как спустя длительное время знакомства и совместной работы заметил старпом), Бальзак выдохнул и направился к выходу. Лёгкая походка позволяла ему по большей части сохранять равновесие и практически полностью игнорировать шторм. — Надеюсь, Вы закончите быстрее, чем в прошлый раз, — негромко произнёс он у самого выхода, припомнив, как капитану, сильно раненому, потребовалось не меньше часа, чтобы придумать план, из-за чего корабль чуть не оказался погружённым на дно. Как только старпом покинул каюту и закрыл дверь (что оказалось сначала затруднительным из-за ещё одной волны, накренившей корабль в противоположную сторону), его тут же окатило холодными брызгами. Пришлось зажмурить глаза, однако те всё равно противно и неприятно защипало при попадании в них частиц морской соли. То, что Бальзак увидел (из-за темноты и соли, правда, даже это стало сложной задачей), осмотревшись, его совершенно не радовало. Мурашки пробежали по спине, заставив за несколько секунд похолодеть, однако парень смог взять себя в руки. Большая часть палубы была затоплена водой — наверняка она проникнет на нижние уровни, так что часть постелей и продовольствия промокнут, и, может, что-то даже придётся выбросить (и как бы это стало единственным последствием!). Около восьми мужчин, кажется, самых сильных в команде, пытались сложить паруса, но один из тросов заклинило где-то на самом верху — один из толчков сместил катушку, так что одно огромное полотно никак не хотело складываться. Из-за этого корабль бросало в разные стороны сильнее, чем могло бы. Также повреждение паруса было бы крайне нежелательным последствием этой ночи, и потому его требовалось немедленно сложить. Новая мощная волна прервала размышления Бальзака. Пришедшая прямо на нос корабля, она прошлась по палубе, так что одежда как минимум по колено оказалась промокшей до нитки (если этого, конечно, не случилось раньше), а в сапогах противно захлюпало, но времени устранять эту проблему совершенно не было. Как только основной поток воды стёк обратно в океан, можно было увидеть масштаб разрушений, который та принесла. И это угнетало. Моряков, тянущих парус, сбило с ног и поволокло в одном направлении. В результате кажущаяся крепкой балка, которая сдерживала этот самый парус, накренилась, что создало ещё большие трудности при попытке убрать полотно. Вторая серьёзная проблема — снесло сам нос корабля. И крепкое плотное дерево, почти не раздробленное, швырнуло с огромной силой в сторону палубы. При этом оно зацепило штурвал (на самом деле, не только его), который теперь вращался с сумасшедшей скоростью, что оставалось лишь дивиться, как его не оторвало до сих пор. — Бонго! Бонго! — послышался громкий, встревоженный, но вместе с тем глухой и хриплый голос одного из моряков, который заставил Бальзака перевести взгляд с раздробленного носа на палубу корабля, и всё стало понятно. Одна из отлетевших щепок попала прямо в члена команды, пронзив его живот насквозь. Это означало лишь неминуемую смерть, и старпом не желал тратить время и людей на покойника. Сделав глубокий вздох и ещё раз окинув взором корабль, он решительно направился в сторону паруса, чьё полотно дёргалось, словно в конвульсиях, из стороны в сторону, готовое вот-вот порваться. Заметив его, все моряки отстранились от умирающего Бонго и поднялись на ноги, готовые действовать, кроме одного, который, кажется, являлся ему братом. — Вы трое, — не останавливаясь и даже не замедляясь, поочерёдно указав длинным указательным пальцем левой руки на самых слабых, по его мнению, находящихся здесь моряков, негромко, но отчётливо, перебивая шум шторма, начал Бальзак, — берите вёдра и отчерпывайте воду с палубы. Нельзя допустить её проникновения на нижние уровни, — пояснил он кратко. Выбранные старпомом кивнули, встрепенулись, и поспешили приступить к сиюсекундному выполнению приказа. — Я остановлю штурвал! — в следующее мгновение звонким голосом заявил чуть ли из ниоткуда взявшийся мальчишка, непонятно как оказавшийся рядом со старпомом и не позволив тому сказать ни слова. Если бы кто успел среагировать, возмутился бы каждый первый — неслыханная наглость, чтобы какой-то паршивец прикасался к самому штурвалу! Однако тот был быстрее. — Еще чего! — раздраженно прикрикнул Бальзак, схватив собравшегося было удрать Есенина за шиворот его широкой рубашки, уже полностью пропитавшейся водой. Это действие почти опрокинуло юношу, однако тот сумел удержаться от падения. — Лучше помогай вычерпывать воду, — почти в самое ухо мальчишки грубо произнёс старпом. Новая волна оказалась, однако, на стороне блондина. Корабль вертело из-за кручения штурвала, так что теперь удар пришелся на боковую часть. При этом угол оказался таким, что не сильно большое количество воды залилось на палубу, заставив тех, кто её вычерпывал, завыть от досады. Бальзаку же, чтобы удержаться на ногах, пришлось выпустить ворот рубашки, чем Есенин незамедлительно воспользовался. — Я справлюсь, обещаю! — уверенно произнёс он, после чего, не теряя ни мгновения, побежал в сторону штурвала. Побежал так, как мог только мальчишка — лёгким, слегка припрыгивающим шагом, преодолевая каждую преграду без труда и лишь иногда поскальзываясь на размокших досках. Старпом лишь цокнул, глядя ему вслед, и решил заняться другими проблемами — слишком много времени упущено в пустую. Балка, сдерживающая не сложенный парус, вот-вот собиралась рухнуть. — Сдерживайте балку, — как всегда, спокойным голосом сказал Бальзак, окинув взглядом оставшихся моряков. — А вы, — он выделил пятерых из них, чьи руки казались ему посильнее, побыстрее да половчее, — стойте под парусом и ждите моего приказа. И ты не исключение, — добавил он, поглядев на трясущегося и почти незаметно всхлипывающего брата умершего Бонго, всё ещё прижимающего окровавленное и, вероятно, уже заледеневшее тело к груди, прежде чем сорваться с места. Не успели моряки обхватить деревянную балку и приложить все усилия, чтобы не только не позволить ей упасть, но и вернуть её в исходное состояние, насколько это вообще предоставлялось для них возможным, старпом оказался на высоте трёх метров, да так быстро ему это удалось, что члены команды не успели уследить за ним. Необходимо было преодолеть еще семь метров — и можно будет выполнить задуманное. Однако именно тут и возникает проблема. Корабль непрерывно трясло, незатихающий ливень ослеплял, еще и доски под ногами оказались скользкими от воды, а темнота, чуть ли не беспросветная, не давала разглядеть даже собственный локоть. Помимо прочего, не трудно было сообразить, что Есенину пока не удалось усмирить штурвал. Бальзак усмехнулся, подумав, что, скорее всего, мальчишка нарушит своё обещание. И тогда он убедит Жукова вышвырнуть его если не в море — то в ближайший прибрежный городок, где блондину только и останется что подбирать объедки да полы мыть в забегаловках. Однако Критик быстро пришёл к решению, что сейчас на подобные размышления времени даже меньше, чем просто мало. Он попытался ухватиться руками за верхнюю палку, однако рука моментально соскользнула, и Бальзак с трудом удержал равновесие. Он задумался лишь на несколько мгновений и затем с большой осторожностью оторвал от штанины кусок ткани. Как только последние нитки разъединились, внизу послышались крики: — Берегись! Эта сильная! — голоса моряков были полны паники, однако, судя по их постоянным источникам, мужчины и не думали нарушать приказ и не выпускали скользящее дерево из рук. Только почувствовав начало сильного удара, Бальзак, резко выпрямившись, перекинул ткань, которую, увы, не успел проверить на прочность, через палку, с которой только что соскользнул, и схватился обеими руками за ее концы. И как раз вовремя — тут же волна вышибла опору из-под его ног, оставив лишь звук громких капель дождя, шум океана и скрип дерева. Вода накрыла с головой тех, кто находился внизу, на палубе, и старпом приготовился к тому, что мгновение-два — и тоже окажется погружённым в эту невероятную стихию. Волна коснулась его ног, прежде чем покинула палубу, открывая при этом взору несколько новых трупов. Бальзак не мог видеть лиц с такого расстояния — одни силуэты, да и времени у него было совсем немного, но краем глаза, взбираясь наверх, он насчитал четыре тела. Одно из них безвольно висело, передней частью перекинутое через бортик, почти утащенное океаном. Забравшись на верхнюю палку, Бальзак позволил себе приглядеться к передней части корабля, который, как он ощутил (правда, не сразу), перестал раскачиваться с прежней силой, — и подтвердил свои предположения. Штурвал был остановлен. Старпом никак не думал, что туда успел кто-то добраться, хотя отчетливо видел два силуэта. Ушло совсем немного времени, чтобы понять, что второй принадлежал Жукову, перекинувшего, кажется, потерявшего сознание Есенина через плечо и сжимающего обеими руками штурвал. Это хорошо. Капитан присоединился к команде, и теперь старпому не придётся выкручиваться, соображая, кто на какую роль больше подходит. Ему это никогда не давалось хотя бы наполовину так же хорошо, как Жукову. Глянув вниз, он убедился, что ещё несколько человек держат балку, и почти без труда, благодаря той же ткани, забрался на верхнюю палку — дальше нет смысла лезть. Обмотав ткань вокруг основной балки и обхватив оба конца одной рукой, другой он достал лезвие из ножен. Потребуется всего пара движений, чтобы толстая веревка, сдерживающая парус, оказалась перерезана, а потому необходимо было убедиться, что моряки внизу готовы выполнить его приказ в любой момент. Всё было готово. Четверо из выбранных старпомом моряков стояли внизу, наблюдая за действиями Критика. Удовлетворившись этим, он покрепче обхватил концы ткани и, наклонившись, надеясь на эту своеобразную страховку, поднёс лезвие к верёвке вплотную. И как же не вовремя пришла новая волна, не такая сильная, как прошлая (что, на самом деле, пугало моряков, знавших, что это — так называемое затишье перед бурей, и в следующий раз им ой как не поздоровится), но её оказалось достаточно, чтобы не ожидающий этого и сосредоточенный на другом Бальзак выронил нож из руки. Тот со звоном упал на доски, чудом в них не вонзившись и чуть не заколов одного из попавшего в неудачное место члена команды. Старпом негромко выругался, однако спускаться вниз было уже некогда. Он посмотрел в сторону, откуда ожидал следующую волну, и выругался ещё раз, уже громче. Времени слишком мало, чтобы что-то предпринять. Их накроет полностью, и должно будет случиться невероятное чудо, если после этого корабль не пойдёт ко дну. В последнюю секунду Бальзак, скорее, благодаря инстинктам, схватил нечто блестящее, возникшее прямо перед ним на долю секунды. С трудом открыв глаза, полные воды — как дождевой, так и солёной, — он понял, что за несколько мгновений до удара кто-то, кого, вероятно, через секунду-другую смоет в открытый океан, кинул ему его нож. И, больше не думая ни секунды, он перерезал верёвку, после чего тяжёлый, промокший парус упал вниз. — Держитесь! — громко, надрывая горло, закричал кто-то внизу за секунду до того, как корабль погрузился под воду, бьющую доски, уносящую тех, кто не успех ухватиться хоть за что-нибудь. Оставалось лишь зажмуриться, задержать дыхание и ждать, когда этот кошмар закончится. Старпому казалось, вот-вот, и эту чёртову балку выдернет из корабля, и его тоже снесёт. Это будто бы длилось целую вечность. Ни вздохнуть, ни осмотреться, ни узнать, сколько ещё терпеть оказалось невыполнимыми задачами. Это было невыносимо. Единственное, что спасало, — выносливость и натренированность. В голове Бальзака на мгновение пронеслась мысль о Есенине, который, вероятно, уже захлебнулся, но он быстро её отогнал — не до того сейчас. И всё же Филира всплыла на поверхность, позволив людям глотнуть воздуха. Тем, кто выжил. Старпом, поблагодарив за это богов, с трудом открыл глаза, которые щипало от солёной воды до слёз, и посмотрел вниз, где отплёвывающиеся от неприятной воды и пытающиеся протереть глаза моряки, и те, сначала не понявшие, что происходит, но довольно быстро сообразившие, стали складывать полотно паруса, работая быстро, но, можно сказать, вслепую. Пришедшая следом волна оказалось слабой, лишь несколько накренившей палубу; дождь начал затихать, постепенно переходя из ливня в изморось. Можно было надеяться, что шторм заканчивается. Парус успели сложить прежде, чем пришла новая волна, уже не такая сильная, но всё ещё несущая опасность, и после того, как она прошла, на небе стали появляться участки без облаков. Тёмных туч уже не было, а рассвет окрасил то, что от них осталось, в серо-рыжеватый цвет. Бальзак не пытался спуститься, пока более-менее нормальное зрение не вернулось, и перед тем, как слезть, окинул взором палубу. Упавшее полотно паруса, на счастье привязанное, помимо прочего, к палубе, практически смыло — оно оказалось перекинуто через борт и, кажется, даже касалось кончиками кромки воды; по всему полу, воду с которого усердно вычерпывали некоторые из оставшихся моряков, были разбросаны щепки, а местами лежали зелёные скользкие водоросли. И они потеряли девятерых моряков. Правда, на самой палубе обнаружилось лишь одно неживое тело, зацепившееся за верёвку. Видимо, захлебнулся. Внезапно опомнившись, Бальзак посмотрел в сторону штурвала, и облегченно выдохнул, увидев живого Жукова. Критик заметил, как капитан, видимо, не первый раз надавил на грудь Есенина, лежавшего рядом с ним, после чего парень вздрогнул и зашёлся кашлем. Если присмотреться, можно заметить появившуюся в этот момент на встревоженном лице Жукова улыбку.