Мы ночью смотрим на небо — Там звёзд полотно бесконечное, А жизнь на земле так нелепа, И время у нас не вечное. Мы смотрим на яркие звёзды, Что светят нам только ночью, И хочется скинуть кости, И сбросить хочется почесть. Лететь за звёздами в небо? Оставить здесь грязь да слякоть? Но это всё так же нелепо, Ты можешь кричать или плакать. Ведь звёзды лишь ночью светят, А утром мы их теряем. И те, кто звёздами бредит, Себя же под землю швыряют.
***
— За погибших! — разлетелся по всей палубе и перекрыл тихий шелест волн громкий дребезжащий голос Форзы — одного из самых высоких и мускулистых членов экипажа, который, кроме того, находился на корабле дольше, чем многие другие. Пират поднял высоко над головой объемную деревянную кружку, содержимое которой определить было трудно, из-за чего часть жидкости выплеснулась на огромный стол и на рубаху самого мужчины, по курчавой бороде которого уже стекал алкоголь. Десяток оставшихся в живых человек подхватили его крик, после чего каждый враз опустошил свою кружку. Небо вторило общему настроению, затянувшись унылыми серыми облаками, время от времени позволяя себе оплакивать погибших моросью. Солнце не выходило с самого утра — уже перевалило за полдень, и промокшие доски корабля остались влажными без тепла, обещавшего высушить их. Благо, море не бушевало, так что брызги от ударяющихся о корабль волн не достигали палубы. Однако, помимо досок, промокли многие вещи внутри корабля. Вода проникла достаточно глубоко, так что затронула даже съестные припасы. Бальзаку не нравилась идея тратить столь много денег на своеобразный ремонт, так что сразу после окончания шторма он приказал поднять паруса — что, в связи с последними событиями, оказалось трудновыполнимой задачей, на которую ушло не менее двух часов, — и вновь взять курс на Ардеан. Правда, выяснилось, что из-за бури их так занесло, что до чёрта добраться было бы быстрее и проще, нежели до намеченного города. Теперь путь в среднем должен был занять два дня, если не возникнет неприятностей в виде противоположно направленного ветра, или его отсутствия, или еще чего похуже. Если посадить людей грести, может, время сократится на несколько часов, однако их теперь слишком мало, и такой вариант будет неэффективен. Жаль, Жуков не разрешает останавливаться в ближайшем городе — Наполеона он видеть хочет. «Чертей танцующих Вы видеть не хотите, господин капитан?», — недовольно пробормотал старпом, спародировав Есенина, который, после того, как очнулся, не отходил от Жукова ни на шаг, что до ужаса раздражало Бальзака. Он и теперь стоял рядом с мрачным капитаном, наблюдающим за командой, пьющей за погибших. Боялся приближаться к шумным даже в такой момент пиратам, предпочтя компанию своего спасителя? Или же просто не хотел упустить возможности еще раз поблагодарить Жукова? Когда Форза позвал капитана выпить вместе с ними, тот подошёл, взял кружку, негромко произнёс два слова: «За погибших», приподняв посудину, отпил лишь часть жидкости и ушел обратно к ожидающему его Есенину. Жукову было не до питья. Он думал, каким способом ему уничтожить виновника гибели девятерых членов его команды. Его семьи. Если бы не Наполеон, ограбивший и не потопивший богачей, они никогда не направились бы в этот город-маскарад, в котором разве что черти не ошиваются — такого мнения об Ардеане был сам капитан, не уверенный в последнем утверждении. — Наполеон — убийца, — тихо прорычал он, так что его услышал лишь Есенин, молча опустивший глаза в пол. — Нужно было давно его прикончить. Действия капитана отразились на команде, которая несколько поникла, некоторые даже поставили свои кружки на стол, замолчали. Это уже больше походило на скорбь и поминание погибших, однако Бальзак считал, что это — бесполезная трата времени. Выпивка не вернёт унесённых волнами, не поможет выжившим. Тогда зачем? Есенин внезапно всё так же молча отошёл-таки от Жукова и приблизился на несколько шагов к команде, по пути начав говорить, явно несколько переживая, но не позволяя страху срывать голос или мешать речи: — Большая, большая волна, Накрыла головы наши, И страха команда полна, И речи идут о пропаже! Большая, большая волна, Нас бросила в бездну свою, Но чести команда полна, И я эту честь воспою! — Стоп, — резко прервал Есенина Критик. — Но я ещё не закончил! — возмущённо произнёс тот, слегка покраснев то ли от волнения, то ли от обиды, намереваясь продолжить, однако старпом не дал ему и слова сказать. — Пора заканчивать этот цирк, — холодно отрезал Бальзак, имея в виду и стихи, и выпивку. — До Ардеана два дня, и это при условии, что нам повезёт. Еды и воды на два дня нам не хватит даже с учётом количества людей. Он излагал факты с целью достучаться до Жукова, чтобы тот, наконец, одумался, и дал согласие на остановку и хотя бы на чёртовое пополнение припасов. Однако по взгляду капитана было понятно, что слова Бальзака до него не доходят. Он даже не посмотрел в сторону помощника. — Нам и правда нужно добраться до проклятого города как можно раньше, — произнёс он, по-своему интерпретировав слова старпома. — Допивайте и садитесь за вёсла, будете грести, пока не появится Ардеан на горизонте, — твёрдым голосом приказал он через несколько мгновений раздумий, при этом название города чуть ли не выплюнув. По палубе пробежался возмущённый и негодующий шёпот непонимания, который был тут же резко оборван. — Выполнять! И ничего не оставалось, кроме как недовольно опустошить свою кружку, убрать стол, и приступить к приготовлению вёсел. То, что осталось после попойки обещался убирать Керн, но никто вообще-то не будет особо против, если он отложит свои обязательства на некоторое время — его брат, Бонго, погиб всего несколько часов назад, и его труп унесло в океан. Они были единственные родственники на корабле, все остальные — люди с самых разных стран и сторон света. Против маленького отпуска будет разве что капитан. Если Жуков ставит перед собой цель убить кого-то, столь сильно задевшего его гордость, то никакие жертвы — будь то моральная боль других людей или даже их смерть — не остановят его. Он добьётся своего. Бальзак даже не мог сказать, уж не рискнёт ли Жуков кораблём, если дело дойдёт до перестрелки, и они окажутся слабее. Что, к слову, после шторма не маловероятно, ведь Филиру неслабо потрепало. Сильный ветер, вопреки худшим ожиданиям старпома, пока что шёл в том же направлении, что и корабль, так что гребцам не было так тяжело, как могло бы быть и, возможно, ещё будет. Жуков вряд ли оставит их в покое, даже если погода будет против них, и заставит продолжать грести, прилагать больше усилий — не сбавлять нынешнюю скорость, словно забывая, что это физически невозможно. Проконтролировав выполнение отданного приказа, Жуков бросил старпому короткое: «Ты у штурвала», и, не дожидаясь ответа, направился в свою каюту. За ним хвостиком засеменил смущённый Есенин. Бальзак, заметив это, лишь негромко фыркнул, после чего принял управление судном.***
Спустя несколько часов ветер всё же переменился и стал задувать сбоку, из-за чего паруса пришлось сложить. Гребля матросов, хоть и протрезвевших, но уже сильно уставших, оказывала очень слабое влияние на скорость движения. — Товарищ старпом! — резко поднявшись, громко произнёс один гребцов, и его речь прерывалась тяжёлым дыханием. — Вы и сами видите, что нет никакого чёртового смысла делать то, что делаем сейчас мы. — Бальзак прекрасно понимал это, но в ответ только вопросительно посмотрел на возмущённого. — Скажите капитану, что мы не можем продолжать грести. — Вы прекрасно знаете, что ему абсолютно… — спокойным голосом начал старпом, но был прерван вторым поднявшимся с места членом экипажа: — Но Вы же умеете переубеждать его, товарищ старпом! Нужно хотя бы подождать, когда ветер изменится! Его возмущение тут же подхватили все моряки, оставив свои места и окружив Критика. Последнему чрезвычайно не нравился данный расклад — слишком много голосов со всех сторон, слишком много взглядов, обращённых к нему, слишком много эмоций на него выливалось со стороны команды. Он глубоко вздохнул, на пару секунд прикрыв глаза. — Ставьте якорь, 80 метров, — отдал он приказ, сразу заметив некое облегчение в голосах матросов, однако они не сдвинулись со своих мест, наблюдая за каждым движением старпома. Тот же, в свою очередь, направился прочь от штурвала, лишь бы скрыться от излишнего внимания, на пути коротко добавив: — Я поговорю с капитаном. После произнесённых слов он услышал, как засуетились моряки за его спиной, торопясь сбросить якорь, сложить вёсла и просто отдохнуть, хоть немного. Несмотря на то, что все они понимали, что убедить капитана ненадолго отложить приближение его цели поможет только чудо. По пути к каюте Жукова старпом выловил в своей голове только одну мысль: «Нужен отдых. Хотя бы на неделю, но нужен». Он даже решил, что сообщит об этом капитану и, как только они расправятся с Наполеоном, непременно уединится на несколько дней. А может, он и не нужен будет в этой разборке и сможет отдохнуть сразу по прибытию в Ардеан… За этими мыслями Бальзак не заметил, как оказался у двери Маршала. Давно он не шёл на серьёзный разговор с ним совершенно неподготовленным, как в данный момент. Впрочем, это, возможно, из-за того, что решение Жукова теперь не зависело от того, что ему скажут, а зависело исключительно от его настроения в конкретную секунду. Сделав ещё один вдох, отделяющий его от эмоциональности капитана, Бальзак, постучав в дверь, зашёл в каюту. Увиденное заставило его напрочь забыть цель, ради которой он пришёл. Жуков сидел на своём привычном месте, но непривычно улыбался, как-то даже по-доброму, а рядом с ним стоял Есенин и что-то увлечённо рассказывал, сжимая в руках трубку капитана, из которой всё так же шёл табачный дым. Старпому пришлось постараться, чтобы тут же скрыть удивление — или, скорее, негодование — по поводу того, что эта так много значащая для Маршала трубка сейчас находилась в руках какого-то ненадёжного непонятного мальчишки. Как только дверь открылась, оба перевели взгляд на того, кто решил потревожить их. Есенин тут же замолчал и сжался под взглядом Критика, сделав лишь один короткий шаг в противоположную от того сторону. — Что-то случилось? — спросил капитан, по ходу вопроса меняя свой голос с непривычно добродушного на свой обычный, постоянно немного раздражённый. Это заставило старпома на некоторое время забыть о том, что он увидел. — Мы на якоре, — сухо сообщил он, решив говорить всё фактами — только такой расклад может помочь не вывести Жукова на слишком эмоциональный спор. — Что значит «мы на якоре»? — заметно разделяя слова, переспросил Маршал; при этом чувствовалось, как раздражение в его голосе нарастает. — Мы должны оказаться в… — Мы окажемся там так быстро, как будет возможно, — произнёс Бальзак, перебив капитана, что случается довольно редко. — Людям нужен отдых, Жуков. Мы идём в галфвинд правым галсом. Если Вы забыли, одной мачты мы лишились, поэтому при таком ветре не сбиться с курса будет довольно проблематично. — Мы можем двигаться дальше, — лишь настойчиво ответил Жуков. — Придумай, как с помощью того, что осталось, двигаться дальше, Бальзак. — Капитан, это невоз… — вздохнув, снова заговорил старпом, однако внезапно голос подал Есенин, взгляд которого выражал беспокойство. «Притворщик», — подумал Бальзак. — Господин капитан, ну дайте морякам отдохнуть, — произнёс он голосом, взывающим к жалости, да так сильно, что даже непрошибаемый подобным Критик незаметно поёжился. — Они уже несколько часов гребут, пока мы тут отдыхаем, давайте подождём, пока погода наладится? Бальзак заметил, как взгляд Жукова необъяснимо быстро стал мягче после слов мальчишки, как раздражённость мужчины снова исчезла, как по его губам прошлась лёгкая улыбка… Это также заставило его чувствовать себя некомфортно, будто капитана, к которому он привык за эти долгие годы, подменяют. И всё дело в Есенине. Который — теперь у старпома нет сомнений — поднялся на борт их судна не просто так. Который за столь короткий срок успел втереться в доверие к Жукову. Который определённо ещё покажет себя — и не в том ключе, который предсказывает капитан. И который сейчас, однако, заметно помогает Бальзаку убедить Маршала сделать остановку. Что, впрочем, лишь доказывает то, что он — самозванец. — Ладно, — спустя несколько долгих секунд выдохнул Жуков, переводя взгляд с Есенина на старпома. — Пусть отдыхают. Два часа, не более. По истечению двух часов, каким бы ни был ветер, мы продолжим двигаться. Придумай, как компенсировать сломанную мачту. Бальзак лишь кивнул и поторопился покинуть каюту, ставшую с появлением Есенина слишком некомфортной для него.***
Для того, чтобы дойти до Ардеана, потребовалось вдвое больше времени, чем предполагалось. Через четыре долгих и тяжёлых дня голодные матросы пришли в восторг, как только на горизонте стал виден порт города. В этих водах одновременно находилось множество различных кораблей: одни заходили в порт, другие его покидали; у всех были разные цели, но пираты, торговцы, представители закона, — все они собирались в этом городе лишь ради одних и тех же ресурсов. Все стремились отдохнуть, выпить, повеселиться. Продать как можно больше; купить всё, что нужно. В Ардеане монеты не задерживались надолго у одного человека, очень быстро переходя из рук в руки. Здесь же можно было найти практически любого мастера, нужно ли подлатать парус или же человека. Отчасти поэтому Бальзак был уверен, что пират, ограбивший то богатое судно, обязательно бы отправился в этот город. И также он был уверен, что здесь он сможет выяснить, кем же является Есенин. И времени у него на это будет действительно много — на восстановление судна потребуется несколько дней и, возможно, несколько ссор Жукова с мастерами по поводу цен. Цены здесь действительно были высокими. И не всегда соответствовали качеству. Сами мастера, даже самые лучшие и известные, не гнушались ложью, хитростью, всеми силами стараясь заработать как можно больше денег. Для впервые прибывших в Ардеан их зазывания были подобны песням сирен; и те верили, отдавали всё, что имели, чтобы в итоге получить самый посредственный результат, не отличающийся от работы новичка, только-только принявшегося за дело. Не реже здесь случались и кражи. Осиротевшие, обанкротившиеся, последние пьяницы да и просто лентяи — все они, зная о богатствах города, стремились к его центру, не стесняясь даже присутствия стражей закона. Засмотришься на очередного зазывалу, в красках расписывающего, какие шикарные паруса, прочные, как самого лучшего качества сталь, он установит на твоё судно, причём за очень привлекательную цену, что все вокруг сразу станут завидовать и проситься хотя бы раз пройтись по морю в составе твоего экипажа, — и, только подойдя к «мастеру» для обсуждения дальнейшей работы, обнаружишь, что от кошеля, прочно висевшего на пояснице, осталась лишь болтающаяся нитка. Рядом с портом часто сидели дети, одетые в самые нищие и рваные одежды, большими и грустными глазами глядящие на всех, кто проходил рядом, что любому, кто не знал, как вести себя в городе, сразу становилось их настолько жаль, что все свои беды казались ничтожными. Количество сирот — одна из причин, согласно которой Бальзак был уверен, что кто-нибудь из них что-то про Есенина да знает. Ни капитан, ни старпом широко известной в этих местах Филиры никогда не расслаблялись при посещении данного города и старались не задерживаться в его водах надолго. Однако в этот раз Критик надеялся, что они останутся здесь на столько дней, на сколько необходимо для восстановления фрегата, ведь, если Жуков узнает о том, что пират, которого он ищет, был здесь и уже ушёл, он непременно отправится следом, в каком бы состоянии ни было судно.