***
– Ну же. Тише-тише, – успокаивающе погладив по мокрой от пота голове бледного, дрожащего от озноба красноволосого парня, мужчина, убедившись, что очередной приступ тошноты позади, убрал контейнер с рвотой, в которой, впрочем, было больше желчи, чем чего-либо еще, и помог главной драгоценности своей жизни устроиться на подушках, накрывая ее толстым, теплым, но почти невесомым одеялом. – Хочешь воды? Тебе нужно больше пить, иначе случится обезвоживание, а мы ведь этого не хотим, да? – спросил он, глядя на жадно глотающего воздух парня, взгляд которого все еще был немного расфокусирован и который с того самого момента, как он пришел в себя пару часов назад, не произнес ни слова. За исключением разве что болезненных криков и стонов, но даже они… они делали его лишь еще более великолепным и притягательным. И даже смесь запахов его пота и рвоты… не могла не сводить с ума. А уж его голос – непослушный, сиплый и слишком низкий – и вовсе мог довести до сердечного приступа: – Эй, какого хрена?! Что я здесь делаю?! Где мы, блять, вообще?! Куда нас в этот раз занесло?! Ты что, сволочь, опять чем-то накачал меня?! Или мы просто набрались?! Черт, как так, у нас же пресс-конференция и фанмит, Донхэ и Шивон сожрут меня живьем без соуса и кимчхи, если я заявлюсь в таком состоянии… Особенно если Ынхёк был зол. Особенно если Ынхёк кричал и ругался. Особенно если Ынхёк еще не понимал истинной сути происходящего и не знал, что ему теперь можно плевать с высокой колокольни и на пресс-конференции, и на фанмиты, и уж тем более на Донхэ и менеджера Чхве. Так, как они мечтали столько лет. Он мечтал. И… вот теперь наконец-то они могут быть вместе и принадлежать лишь друг другу. Целиком и полностью. И больше никто и никогда в этом мире не побеспокоит их и их любовь. Не побеспокоит Ынхёка. Не посмеет тревожить, расстраивать, злить, радовать, любить, да даже просто касаться и смотреть на него! Ведь все это с Ынхёком мог делать лишь один человек. И он собирался делать это с ним. Наконец-то заполучив главную драгоценность в этом мире в свое полное и безоговорочное использование и больше не собираясь делить ее никогда и ни с кем. И пусть еще хоть кто-нибудь попробует покуситься на это право…Глава 16
29 октября 2017 г. в 19:35
– А вот и явление новоиспеченной звезды народу, – не сдержался от ехидного смешка сидящий за столом на кухне с открытой банкой пива Кюхён, когда братец Ынхёка наконец-то снизошел до того, чтобы осчастливить их своим появлением. А они, вообще-то, ждали его здесь полным составом уже почти час!
– Не ёрничай, ты разве не видишь, что Хёкджэ плохо чувствует себя? – мягко улыбнулся возюкающий восковыми мелками в подаренной ему фанатами раскраске Хичоль, переводя взгляд на Хёкджэ, который и правда выглядел не самым лучшим образом, так, словно у него прямо сейчас было жуткое похмелье, как у Кюхёна после его ночных загулов, ну или пищевое отравление, ведь именно в этот цвет гримируют героев дорам, когда им нужно сыграть нечто подобное, вот только на Хёкджэ… это был вовсе не грим. И Хичолю было даже чуточку, так, для галочки жаль его, именно поэтому он собирался старательно сглаживать все возникающие в разговоре острые углы. С первой его секунды.
– Зато Ынхёк, наверное, просто-таки отлично чувствует себя, – не обращая внимания на убийственные взгляды любимых согруппников и не спешащего вмешиваться в их беседу лидера, продолжил Кюхён, с вызовом глядя на вздрогнувшего бледно-салатового парнишку, который выглядел таким прозрачным, уставшим и несчастным сейчас, что Кюхёну было почти по-настоящему жаль его. Почти. И, увы, его злость на Ынхёка была куда сильнее жалости к его бедненькому маленькому братцу. – Кстати, ты случайно не в курсе, куда свалил твой брат? Или он не посвящает тебя в столь интимные подробности своей жизни? – Кюхён выжидающе уставился на окончательно потерявшегося Хёкджэ, который… Неужели этот деревенский лопух, колхозность из которого не смогли убрать ни нормальная стрижка и цвет волос, ни мейк, ни шмотки, ни даже Шиндон, и правда не знал, где носит его братца?! Что же, глядя сейчас на Хёкджэ, который выглядел как кролик, отданный на растерзание целому клубку голодных удавов, Кюхён… мог поверить в это? Да нет, это же бред! Как Хёкджэ мог не знать, где сейчас его собственный близнец?! Если бы у Кюхёна был такой брат, то он бы был в курсе, где тот находится каждую конкретную секунду времени.
– Ну что ты начинаешь прямо с порога-то, а? – внезапно сжалившись над этим несчастным затюканным парнишкой, поморщившись спросил у Кюхёна Чонун и, не дав тому выдать очередную, уже готовую сорваться с языка колкость, ободряюще посмотрел на Хёкджэ и улыбнулся ему, предлагая самым мягким и самым дружелюбным тоном, на который был способен сейчас: – Может, присядешь?
– Да-да, присаживайся, а я заварю чай, нам всем нужен хороший крепкий чай, – неожиданно подхватил инициативу Чонуна Хичоль, тоже не дав Кюхёну вставить и слова, и вспорхнул со своего места, развивая бурную деятельность, повергшую в ступор и Хёкджэ, и своих одногруппников, очень редко имеющих честь наблюдать явление, когда Хичоль что-то действительно берет в свои руки. Но… даже на их фею бывает проруха, поэтому все, что им оставалось, – это молча наблюдать за тем, как что-то напевающий себе под нос из диснеевского репертуара парень, одетый в розовую пижаму с Winx, шумно наливает воду в чайник и включает его, аккуратно усаживает так и замершего столбом на пороге Хёкджэ за стол, а затем в едва ли не звенящей от напряжения тишине разливает кипяток по кружкам и, бросив в каждую по пакетику, ставит по одной из них перед каждым сидящим за столом человеком. Начиная, разумеется, с Донхэ, сверлящего Хёкджэ тяжелым мрачным взглядом. Как и Кюхён, который пусть и молчал, выжидая момент поудобнее, но его взгляд… был слишком красноречив. И лишь Чонун и Хичоль, кажется, не испытывали к Хёкджэ особой ненависти, да и вообще не имели к нему никаких претензий.
– А теперь, думаю, можно и поговорить, – мягко улыбнулся Хичоль, взяв кружку нежно-розового цвета с котятами, и, вернувшись на свое место, наконец-то нарушил молчание, ведь… с момента его последней фразы почти десять минут назад никто из них так и не сказал ни слова. Даже Кюхён, решивший, что тишина будет куда лучшим психологическим прессом для этого слабака, чем череда тех великолепных колкостей, которые он подготовил и которые этот сельский тугодум, в отличие от Ынхёка, знающего толк в подобных вещах, вряд ли сможет оценить. – Хёкджэ, скажи нам, ты и правда не знаешь, где Ынхёк? – тихим, вкрадчивым, почти нежным тоном спросил Хичоль, глядя на Хёкджэ столь выжидательно и преданно, что тот просто физически не мог ему солгать. Как и все, на кого Хичоль смотрел ТАКИМ взглядом.
– Как будто я спрашивал не то же самое… – возмущенно начал было Кюхён, но Хичоль недовольно цыкнул на разошедшего гитариста, быстро осекая его:
– В данном случае значение имеет не то, что ты спрашивал, а КАК, – с удовольствием пояснил ударник, словно Хёкджэ сейчас не сидел в метре от него и не мог слышать каждое его слово. Но… манера общения Хичоля всегда была слишком специфической, и требовалось время, чтобы к ней привыкнуть, ведь сам Хичоль… чувствовал себя совершенно прекрасно и в ближайшее время точно не собирался меняться. Особенно из-за временных, пусть и почти симпатичных ему гостей. – Хёкки? – отвернувшись от так и не ответившего ему Кюхёна, вновь мягко улыбнулся парень, вопросительно глядя на разнервничавшегося еще сильнее брата Ынхёка, который, впрочем, все же сумел собраться с силами и мыслями и выдавить из себя:
– Нет, – прозвучавшее слишком тихо и жалко во вновь воцарившейся, едва ли не потрескивающей от четырех пристальных взглядов участников SFS тишине.
– Что «нет»? – не сдержавшись, спросил Чонун, выжидательно глядя на парня. Хотя все они и так отлично знали значение слова «нет». Но вряд ли несуразные вопросы могли сделать эту и без того престранную беседу еще более напряженной и неловкой.
– Я… я не знаю, где Ынхёк… Действительно не знаю.
– И даже не догадываешься, где он может быть? – склонив голову набок и скрестив руки на груди, поинтересовался Кюхён, все еще не сумевший определиться со своей позицией и с тем, стоит ли верить этому парню или все-таки нет.
– Я – нет, – снова отрицательно покачал головой Хёкджэ, делая глубокий вдох и обхватывая ледяными дрожащими пальцами темно-синюю кружку. Кружку, которая раньше принадлежала его брату, но… тот забыл и про нее, как про все те вещи и тех людей, что рано или поздно надоедали ему. – А вы? – внезапно спросил парень, кажется, изумив своим вопросом всех, кроме все также задумчиво изучающего его и не спешащего влезать в разговор Донхэ, который… просто пришел сюда, чтобы убедиться, что эти разборки не станут очередным ледовым побоищем и после них все покинут эту кухню живыми и здоровыми. Но вместо того, чтобы следить за нитью разговора и за тем, чтобы Кюхён просто не разодрал этого парнишку на части, Донхэ не мог оторвать взгляда от одной картины: хрупкие бледные пальцы, отчаянно обхватывающие обжигающе горячую темно-синюю поверхность. Слишком тонкие и хрупкие. Не такие, как у Ынхёка. Да что там, Ынхёк даже кружку держал не так, боясь обжечься и всегда беря их только за ручку. Уж кто-кто, а Донхэ-то отлично знал все его привычки и ужимки. И это кольцо… давно не чищенное и тускло блестящее в ярком электрическом свете. Оно все не давало ему покоя. Все это… было незнакомо и… слишком знакомо для Донхэ. Словно он уже когда-то видел это… Черт! Кажется, прав был Шивон, и он и правда устал, вот и чудится всякая дрянь! Ему срочно нужно поспать. А еще выпить. А еще лучше – все сразу. И почему вместо этого он должен сидеть здесь и следить за одним из самых нелепейших разговоров в своей жизни? И старательно отводить взгляд в сторону от этих пальцев и этого кольца, до которых ему не должно быть никакого дела?!
– Мы? Разумеется, мы не знаем! Ничего! Иначе стали бы мы тут разводить с тобой все эти сюси-пуси! – сделав вид, что он оскорблен до глубины души, недовольно фыркнул Кюхён, и пусть в вопросе Хёкджэ и был свой резон, но он не собирался признавать это. Ни в коем случае. – Знаешь ли, твой братец не отчитывается перед нами…
– Передо мной тоже, – недовольно отрезал Хёкджэ, сам удивившись тому, как внезапно резко прозвучал его голос.
– Что?! – изумленно вскинул брови гитарист, не ожидавший от этой смущенной сельской клуши подобного ответа, да еще в таком тоне.
– Передо мной он тоже не отчитывается, – поджав губы, процедил сквозь зубы Хёкджэ. И лишь он один в этой комнате знал, скольких усилий ему стоило это признание и каждое произнесенное слово. Ведь… фактически он сказал этим людям, почти незнакомым и явно не совсем дружелюбно настроенным к ним с Ынхёком, что их отношения с братом развалились много лет назад, признался им в том, в чем до этого не решался признаться даже самому себе.
– Как так? – удивленно выдохнул Хичоль.
– Мы… мы думали, что вы близки… – задумчиво протянул Чонун, всегда считавший, как и они все, что единственный человек, которого по-настоящему любит Ынхёк, – его брат. Да, он почти не рассказывал им о нем, да, он не спешил знакомить Хёкджэ с SFS, а порою и вовсе предпочитал делать вид, что у него нет никакого брата, но зная Ынхёка… это было одно из самых больших проявлений заботы, на которое он был способен. И одно из самых мудрых, ведь повернись время вспять – и Чонун, и все остальные участники SFS ни за что бы не отказались скрыть свои семьи от внимания фанатов и прессы, которые очень сильно докучали и их родителям, и братьям и сестрам, и если семья Чонуна была привычна к чему-то подобному, то вот все остальные… Для них всех это стало большим испытанием, и Ынхёк поступил очень мудро, решив вообще скрыть факт существования Хёкджэ. Или… он с самого начала планировал выкинуть нечто подобное и заменить его собой? Да не, вот это уже точно похоже на бред.
– Близки? – широко распахнув глаза, переспросил Хёкджэ и, видя, что, кажется, участники SFS и правда не в курсе всех интимных подробностей его отношений с братом и что менеджер Чхве не слишком-то спешит делиться с ними добытой информацией, решил, что немного правды вряд ли сможет еще сильнее усугубить ситуацию: – Ну, раз менеджер Чхве ничего не рассказал вам, то… расскажу я, – криво улыбнувшись, начал было парень, но ему не дали закончить одновременно требовательно запищавший у него в кармане джинсов телефон, на который пришло очередное сообщение, и внезапный мучительный спазм тошноты, вновь скрутивший все внутренности Хёкджэ и заставивший позабыть его обо всем на свете.