Way To A Dream

– Так, еще кадр. Донхэ, сделай шаг вперед. Еще немного. Вот так, да. Ынхёк, правее. Еще чуть правее. Подбородок выше. И смотри на Донхэ. На Донхэ, я сказал, а не на меня! Кюхён, что ты шарахаешься от него как от чумного, вернись на место немедленно! И больше злости во взгляде! Еще больше злости! Я же знаю, что ты уже час как мысленно мечтаешь придушить меня, так дай выход своему желанию! Ынхёк, где опять твой взгляд?! Ну сколько можно! Мы так точно никогда не закончим съемку! – под оглушительный треск фотоаппарата, больше похожий на автоматную очередь, все продолжал и продолжал раздавать команды, хотя скорее просто орать крутящийся вокруг усталых и измученных участников группы фотограф – невысокий, юркий и очень острый на язык мужчина лет 35 с настолько хитрыми и проницательными глазами, что Хёкджэ становилось не по себе каждый раз, когда тот смотрел на него. Слава богу, это случалось не так часто, но… Хёкджэ и без того хватало его едких, до слез обидных замечаний и комментариев. И кто бы знал, что сделать пару красивых фото для журнала может быть так сложно и что за этим стоит просто-таки титанический труд не только героев снимка и фотографа, но и еще двух десятков людей вокруг. Хёкджэ всегда думал, что фотосъемки – это скорее отдых, чем работа, однако теперь он на собственной шкуре знал, что это не так. Совсем не так. Чего только стоил один двухчасовой макияж и укладка, которая, несмотря на то, что на голове Хёкджэ осталось не так много волос, заняла едва ли меньше времени. А сколько времени ушло на то, чтобы натянуть на него этот костюм с таким количеством шипов, заклепок и побрякушек, что Хёкджэ едва мог в нем двигаться? Вот вам и вся прелесть уникальной дизайнерской одежды и высокой моды. И как такое кто-то может носить в реальной жизни? А Хёкджэ пришлось. И не просто сидеть там или стоять и не двигаться во всем этом «великолепии», а позировать, умудряясь благодаря шустрому фотографу менять по десятку поз в минуту. А если прибавить к этому слепящий, слишком яркий свет софитов, который, пробиваясь сквозь очередные разноцветные линзы, кажется, разъедал глазные яблоки, невыносимые жару и духоту и постоянное недовольное шипение пребывающего не в самом лучшем расположении духа Кюхёна, которого Донхэ сегодня утром за ногу вытаскивал из спальни, чему вновь проснувшемуся от очередного кошмара слишком рано и в холодном поту Хёкджэ пришлось стать невольным свидетелем, то… это был очередной ужасный день в роли Ынхёка. Всего лишь третий. И сколько таких жутких дней его еще ждало впереди? Ведь, судя по всему, его брат не собирался возвращаться в ближайшее время, а поиски менеджера Чхве и всех его помощников оказались далеко не так успешны, как они думали. И сейчас никто не брался даже предполагать, сколько могут продлиться эти поиски, и все это шоу… Однако сейчас было не совсем подходящее время размышлять об этом, ведь фотограф наконец-то вымучил из них подходящие его непонятному простым смертным видению групповые снимки и теперь пришла пора индивидуальных пыток. И, разумеется, первым делом на растерзание этому палачу от фотоаппарата отправили Хёкджэ. За те два часа, что один из лучших глянцевых фотографов Кореи издевался над ним, Хёкджэ успел проклясть все на свете: и этого мнящего себя творческой личностью, но на деле обыкновенного высокомерного ублюдка, и своего ненормального братца, выкидывающего подобные фокусы, и SFS полным составом и каждого участника в отдельности, и в особенности менеджера Чхве, втянувшего его во всю эту дрянь. И самого себя. За то, что он согласился принять участие во всем этом. И за то, что даже сейчас он все еще мучительно завидовал своему брату и решительно не понимал, какая муха могла его укусить, раз он решил бросить все это. Их мечту. Нет, Хёкджэ никак не мог понять этого. Как и этого проклятого фотографа, который, отчаявшись добиться от своей модели хоть какого-то понимания предназначенного ей образа и выбранной для фотосессии концепции, уже просто орал на него. В голос. Поливая грязью не только Хёкджэ, его вывернутые не под тем углом бедра и совершенно невыразительные взгляды, но и всю его родословную вплоть до пятого колена, словно у него были к ним (и к самому Хёкджэ, и к его несчастным, попавшим под руку ни за что родственникам) были свои, сугубо личные счеты. И Хёкджэ, всю жизнь бывший примерным сыном и учеником, да и просто человеком, на которого практически никто и никогда не повышал голос, лишь еще больше терялся от этих криков и оскорблений, ошибаясь все чаще и чаще и мечтая лишь об одной, нет, о двух вещах: чтобы все это поскорее закончилось и… придушить этого фотографа голыми руками. Или Ынхёка. В общем-то, не важно. В любом случае Хёкджэ просто физически сейчас нужно было хоть кого-нибудь придушить. Ну или расплакаться. И пусть первый вариант был куда предпочтительней, зато второй… куда более вероятным. – Господи, Ынхёк, я не могу понять. Тебя что, парализовало?! – в который раз картинно всплеснул руками светоч, опора и надежда корейской фотографии, вновь переходя на ультразвук: – Или у тебя просто случился приступ склероза и ты забыл все, чему я тебя учил столько лет?!! Ну где вся твоя пластика? Где страсть, где огонь, где игривость?! Да поставь я сейчас в кадр уличный столб и бревно, никто бы не заметил разницы! Что, черт возьми, с тобой такое вообще происходит?! Ты опять с похмелья?! Или снова под кайфом?! Или твое наследственное врожденное слабоумие все же взяло верх над остатками рассудка, а? – фотограф наградил еще одним злым, полным совершенно неприкрытого недовольства взглядом выглядящего крайне несчастным и зажавшегося еще сильнее парня, в котором не было даже не намека на привычную самоуверенность и стервозность – двух главных составляющих привычного шарма Ынхёка, обычно влекущих к нему буквально вся и всех, включая самого Минхо, и вот теперь… Где все это? Даже ни намека не осталось! Да он не ответил ни на один его выпад! Хотя обычно не упускал возможности поупражняться в язвительности. И если бы перед ним стоял не Ынхёк, то Кан Минхо подумал бы, что это и вовсе другой человек, но… перед ним совершенно точно был Ынхёк. А значит... Все, хватит всяких бредней! Просто у Ынхёка случился очередной бзик и он решил построить из себя святую невинность! Ну и пусть себе строит где-нибудь подальше отсюда! В ущерб самому себе! – Так, все, я больше так не могу! – обреченно простонал фотограф и картинным жестом отбросил слишком тяжелую и слишком дорогую камеру в руки едва успевшей подхватить это сокровище и заметно побледневшей помощницы. – Свободен! – картинно указав на выход с площадки, простонал мужчина и, не сдержавшись, столь же патетичным тоном добавил: – Постараемся слепить что-нибудь сносное из отснятого материала, но не думаю, что там будет хоть что-то подходящее для нашего формата. Так что, Хёк, у тебя вряд ли в этот раз получится порадовать свою престарелую мамашу. А ведь она так ждала, так ждала твои фото, – насмешливо глядя в глаза побледневшему от ярости вокалисту SFS, едва ли не пропел мужчина и, видя, что вывести из себя Ынхёка сейчас не способны даже шуточки про его уже давно покойную мамашу, понял, что пытаться растормошить этого вредного засранца сегодня – гиблое дело, и тут же переключил свое внимание: – Ну и что мы все встали столбами?! Времени свободного много?! Или вы мне тут все коллективно решили сорвать съемку и нервы? Кюхён, ты готов?! Живо марш на площадку! – все разорялся и разорялся фотограф, пока бледный, с трудом стоящий на ногах и сдерживающий подкативший к горлу ком Хёкджэ маленькими, почти незаметными шажками двигался к тому самому выходу, на который ему указали полминуты назад. Еще один шаг. Не плакать. И еще один шажочек. И еще. Ты же не девчонка, чтобы взять и разрыдаться перед всеми прямо сейчас? Вот так вот. Еще шаг. И еще. Нет, ты не можешь доставить этим ублюдкам такого удовольствия. Ты не расплачешься. Ты же сейчас не Хёкджэ. Ты Ынхёк. Ты должен быть сильнее. Еще шаг. И еще. Эта дорога до двери, в реальном мире занявшая едва ли дольше десятка секунд, показалась Хёкджэ практически бесконечной, и он с трудом сдержал облегченный вздох, когда ему наконец-то удалось вырваться со съемочной площадки и скрыться от всех этих взоров – испытующих, пристальных, полных откровенной насмешки и презрения. Взоров, которые так нравились его брату и которые… Хёкджэ просто ненавидел. Как и Ынхёка сейчас. Сволочь! Господи, какая же он сволочь, и как он вообще мог подставить его вот так вот?! Скотина! Ублюдок! Мысленно костеря родного брата на чем свет стоит, Хёкджэ с большим трудом добрался до черного входа и, преодолев последнее препятствие в виде запертой на защелку двери, буквально вывалился из огромного здания фотостудии в душный сентябрьский полдень, жадно глотая теплый, насквозь пропитанный запахом большого города воздух, который не приносил, да и не мог принести ему облегчения. Проклятье! Ему вряд ли сейчас вообще могло помочь хоть что-то! Разве что… Обернувшись на внезапно раздавшийся позади него шорох, Хёкджэ совершенно без удивления встретился взглядом с глазами лидера SFS, спрятанными под дымчато-белыми линзами и вкупе с сине-зеленым макияжем, которому мог бы позавидовать любой труп не первой свежести, выглядящими особенно жутко, вот только… Донхэ подходил даже такой, совершенно фантастический вид. Слишком подходил. Фанатки SFS наверняка будут в восторге. Да и Хёкджэ. В восторге. Тоже был. Настолько, что… Нужно сделать всего лишь один шаг навстречу, прикрыть глаза, податься вперед и… получить оглушительно звонкую и столь же оглушительно сильную отрезвляющую пощечину, которая, как всегда, оказалась самым эффективным и самым надежным средством от панической атаки. Куда уж лучше не случившегося гипотетического поцелуя. И куда более возвращающей на землю. Он – не Ынхёк. И точка.