Way To A Dream

Каждый раз, когда в жизни Хёкджэ случались какие-нибудь неприятности или проблемы, ему всегда казалось, что хуже просто уже и быть не может. До следующего раза. Пока в его жизнь не вторгалась очередная дрянь, переворачивая все с ног на голову и заставляя Хёкджэ сходить с ума. Обычно это случалось редко, но... всегда слишком метко. И то, что творилось в его жизни сейчас, не вписывалось ни в какие рамки! Последние десять дней... Это был ад. Самый настоящий ад. А быть может, даже что-то похуже, но у него просто не было подходящих слов, чтобы описать тот кошмар, в котором ему сейчас приходилось существовать. Хёкджэ, спасибо Ынхёку, в начале карьеры с удовольствием делившемуся с братом всеми ужасами айдольской жизни, никогда не питал никаких иллюзий относительно того, как живут и работают знаменитости, но прочувствовать это все на собственной шкуре: безумную нагрузку, жуткий график, постоянные напряжение и давление, доводящие до нервного срыва , кропотливый усердный труд без права на отдых и сон, эту бесконечную игру на публику и нескончаемую показуху... Это было слишком. Все это. Записи, предзаписи, шоу, эфиры на радио, пресс-конференции, фанмиты, автограф-сессии, интервью, презентации, спонсорские мероприятия и просто встречи с фанатами. А если добавить к этому обязательные ежедневные репетиции, прогоны, занятия с Шиндоном и репетиции... Внезапно жизнь Хёкджэ стала настолько насыщенной, что он с трудом успевал дышать и уже давно забил на то, чтобы хоть как-то осмыслить происходящее. Единственное, что по-настоящему волновало его сейчас, – не накосячить. За прошедшие дни он настолько освоился в роли Ынхёка, что практически безупречно изображал своего брата. Везде. На сцене, за сценой, в студиях, коридорах, на улице, да что уж там, даже в душе теперь он был не Хёкджэ, а Ынхёком – мегапопулярным вокалистом SFS, купающимся в лучах собственной славы и упивающимся ею. Хёкджэ был уверен, что увидь их сейчас мама – и... даже она не смогла бы различить их. Слишком уж он вжился в шкуру и жизнь своего брата. Как бы ни не хотел делать это. Но... Хёкджэ всегда был слишком ответственным и предпочитал делать все или хорошо, или никак. Особенно когда на кону стояли все его сбережения, дом родителей и магазин мамы – по сути вся его жизнь, которой Ынхёк, как всегда, решил распорядиться по собственному усмотрению. И теперь, занимая его место, забирая его славу и дело всей его жизни, Хёкджэ чувствовал странное, чужеродное, не слишком приятное, мрачное, но все же удовлетворение. Так, словно он делал все это исключительно по собственному желанию, в отместку брату за все, что тот натворил. Возможно, если бы у Хёкджэ было время задуматься над этим и разобраться в себе, то эти мысли и чувства испугали бы его, но... Порою, когда далеко за полночь они вваливались в общежитие, у него не хватало сил и желания даже на то, чтобы почистить зубы и раздеться, что уж говорить про все остальное. У него не было времени даже на переживания о том, что Ынхёк все еще не нашелся, и чтобы просто набрать номер Сыльги, услышать ее голос и спросить, как у нее дела, потому что... Хёкджэ кожей чувствовал, что у них что-то не так, и от ее редких сообщений так и разило холодом, однако... Потом, все потом. Интересно, как скоро он сойдет с ума? Или у него даже на это не хватит времени? Пожалуй, не хватит. Потому что даже сейчас у них был всего лишь перерыв в 20 минут на то, чтобы переодеться, сменить прическу и макияж между двумя записями. А затем еще небольшой эфир на радио, всего какой-то час, где Хёкджэ нужно было лишь иногда подавать голос и напоминать о своем присутствии, а затем раздача автографов и фото с сотней счастливых фанатов, купивших альбом и нашедших там призовой купон. И все. Действительно все. Этот жуткий первый этап промоушена можно будет считать законченным. И их ждет целый выходной, в который можно будет просто сидеть дома, спать, есть и... ничего больше. А еще позвонить Сыльги. И, быть может, даже прогуляться по Сеулу. Хотя... на последний пункт у него вряд ли хватит желания и сил. Ведь сейчас Хёкджэ мечтал лишь об одном – спать. Много спать. И чтобы его никто не трогал. Желательно никогда, но вряд ли в ближайшем будущем ему будет доступна подобная роскошь. – Так, все, душа моя, с тобой я закончил. Посиди так еще минутку, чтобы лак до конца зафиксировался на волосах, и можешь идти на сцену, – выбрызгав еще целый флакон лака на многострадальную и никак не желающую укладываться так, как нужно, челку Хёкджэ, пропел Марк, перемещаясь к уже ждущему Кюхёну, умудрившемуся никому не ведомым образом размазать тушь и стрелки, которые, по идее, можно было отодрать с места либо при помощи специальных средств, либо вместе с кусками кожи, но... между Кюхёном и косметикой всегда были особые, очень нервирующие их стилиста и самого Кюхёна, зато отлично веселящие всех вокруг отношения, и уже даже Хёкджэ успел заметить этот факт, за последнюю неделю весьма обогатив свои познания о группе и ее участниках – в основном той информацией, что никогда не указывают в официальных профайлах и тщательно скрывают от фанатов. Выждав положенное время и с трудом сдержав тяжелый вздох и острое желание остаться на этом таком большом и уютном стуле, свернуться на нем клубочком и заснуть, Хёкджэ поднялся с места, осоловело хлопая глазами и пытаясь найти в себе еще хотя бы немного сил, чтобы пережить последнюю запись. Он уже даже не смотрел в зеркало, прекрасно зная, КОГО увидит в отражении на стеклянной поверхности. Того, в кого он перевоплощался каждое утро, а иногда был занят или уставал настолько, что даже не успевал развоплощаться обратно. В Ли Хёкджэ. Торчащие во все стороны, жесткие от лака (от количества которого у Хёкджэ, кажется, на голове уже облезла вся кожа) волосы слишком яркого, неестественного и режущего глаз цвета, такие же ненормальные и совершенно невозможные в нормальной жизни контактные линзы, от которых у него постоянно слезились, чесались и болели слишком густо подведенные глаза, скрытые, как и все лицо Хёкджэ, за таким огромным слоем косметики, что по вечерам его приходилось буквально отдирать от лица вместе с маской Ынхёка. А иногда и вместе с кожей. А все эти превращающие тело Хёкджэ совсем в чужое тело татуировки, струпьями отваливающиеся вечером в душе вместе с кусками этой напускной уверенности и его самоуважения... И вся эта одежда – броская, слишком дорогая и слишком модная, и столь же неудобная и непригодная для реальной жизни. Все это был, конечно же, не он. А Ынхёк. Вокалист SFS. Мегапопулярный айдол с десятками миллионов фанатов и поклонников во всем мире. И Хёкджэ до сих пор не верилось, что вся эта мишура действительно может настолько изменить человека и обмануть такое огромное количество людей, которые раньше даже не подозревали о его существовании, а теперь видели в нем лишь его брата. И все. Так просто. Так подло. И так сложно. – Хёк, ты как? Готов? – внезапно раздавшийся откуда-то со спины голос Донхэ и это придуманное исключительно в целях конспирации и все еще режущее слух обращение, заставили Хёкджэ вздрогнуть и резко обернуться назад, к лидеру SFS, который с новым цветом волос, нежно-сиреневым, и этими проклятыми матовыми линзами походил то ли на ледяного демона, то ли на ангела возмездия, спустившегося с небес, чтобы отрубить пару-тройку сотен голов неверным. Фанатки будут в восторге. А здесь все делалось ради них. И только ради них. Ну и еще ради денег в их карманах, разумеется. – Д-да, – чуть запнувшись, кивнул Хёкджэ, внезапно понимая, что его волнение перед выходом на сцену... не такое уж и сильное. По крайней мере, если в первые дни он был готов валиться в обморок от ужаса абсолютно перед каждым выходом в люди в образе брата, то сейчас... внутри него не было даже намека на мандраж. Может, он просто слишком устал. А быть может, просто... привык? – Не забудь, после третьей камеры – пятая, – с чуть усталой улыбкой напомнил Хёкджэ Донхэ, измотанный прошедшей неделей так же сильно, как и они все. Да даже больше них! Ведь помимо всего прочего Донхэ еще как-то умудрялся заботиться о них всех: покупал кофе и сладости, успокаивающие даже беспрерывно матерящегося от изнеможения к концу дня Кюхёна, следил, чтобы они все успевали спать, есть, вовремя просыпаться и собираться и – о ужас – даже чистить зубы и принимать душ, а еще просыпался по утрам раньше всех, чтобы приготовить завтрак. И это не могло не восхищать Хёкджэ. Как, пожалуй, и все в этом человеке. Вот что называется «почувствуй себя истинной фанаткой». И пусть их отношения с Донхэ все еще можно было с очень большой натяжкой назвать дружескими, но они стали менее неловкими. Определенно. А быть может, Хёкджэ просто привык к постоянному присутствию рядом этого человека и начал лучше контролировать себя. Черт его знает. Но его, по крайней мере, уже не трясло всякий раз, когда Донхэ оказывался в поле его зрения. И это был какой-никакой да прогресс. – Да-да, я помню, – чуть приподняв уголки губ, кивнул Хёкджэ, мысленно повторив еще раз считалочку, отлично помогающую всем начинающим (и не только) айдолам смотреть в нужную камеру во время съемки и в которой Хёкджэ постоянно ошибался. Всегда в одном и том же месте. Даже несмотря на то, что уже давно зазубрил ее наизусть. Но этот перескок с третьей камеры на пятую все никак не давался ему! Чертовщина какая-то... – Думаю, что в этот раз ты справишься, – с улыбкой подбодрил их сразу же сникшего поддельного вокалиста Донхэ и собирался уже было сказать Хёкджэ, что все они иногда сбиваются и что эта ошибка совсем не смертельна, но его прервало громкое фырканье дефилирующего на выход Кюхёна, волосы которого после очередного эксперимента Марка приобрели клубнично-розовый оттенок, намертво приклеив к гитаристу SFS новую кличку – Ягодка, которая уже успела просочиться не только за пределы группы, но и даже добралась до фанатских рядов, вызвав среди тех, к глубочайшему отвращению Кюхёна, слишком бурный восторг. – И с каких это пор мы стали такими нежными? – недовольно фыркнул парень, насмешливо глядя на Донхэ, который и бровью не повел на этот привычный для уставшего и злого Кюхёна выпад, и на мгновенно смутившегося Хёкджэ, все еще воспринимающего любое замечание и любую насмешку в свой адрес слишком строго и, кажется, и вовсе побаивающегося главную ехидину SFS. – Будешь обижать Хёкджэ и Донхэ – и я укушу тебя за зад, – с улыбкой пропел, подходя к ним, уже тоже полностью готовый к выходу на сцену Хичоль, на лице которого играла столь красноречивая улыбка, что за целостность пятой точки гитариста SFS начал опасаться даже Хёкджэ. – Я вижу, тебе все не дает покоя моя задница. У кого что болит, – насмешливо фыркнул Кюхён, резко оборачиваясь к этому охотнику на свой зад, на которого стилисты высыпали такое количество блесток, что на него было даже больно смотреть . Вот только, кажется, это буквально сияющее в блестящем шлейфе чудовище не собиралось давать Кюхёну отпора, а лишь громко и демонстративно клацнуло зубами, заставляя кожу Кюхёна на пояснице покрыться неприятными мурашками, а самого парня недовольно скривиться: – Сначала попробуй поймай. – А зачем мне ловить тебя? Я просто дождусь, пока ты уснешь, и... – все с той же многозначительной улыбкой протянул Хичоль, причем ни у кого не возникло даже сомнений в том, что он выполнит свою угрозу, в том числе у Кюхёна, который, не зная, что ответить на это, недовольно простонал: – Шиво-о-он! Мне срочно нужен замок на двери в мою комнату! – а затем отправился от греха подальше на выход – то ли поискать ушедшего в туалет и запропастившегося куда-то Чонуна, то ли просто убрать свой находящийся под угрозой зад из зоны обстрела, но уйти слишком далеко ему не позволила влетевшая в гримерную девушка из стаффа, объявившая готовность три минуты перед выходом на сцену, а никогда не опаздывающий и не пропадающий перед самым выступлением без предупреждения Чонун все еще не вернулся, и почему-то это очень сильно взволновало менеджера Чхве, что не укрылось от пристально наблюдающего за менеджером лидера SFS, который уже был совершенно точно уверен в том, что менеджер знает об исчезновении Ынхёка куда больше, чем рассказывает, и что, похоже, с их вокалистом произошло что-то не слишком хорошее, но вот что?.. И может ли быть с этим связана внезапная и такая удобная для них гибель Юны, из которой внезапно образовавшаяся многомиллионная армия рыдающих фанатов сделала едва ли не святую мученицу, и то, что штат их охраны за прошедшие дни медленно, практически незаметно вырос почти в два раза? Все это было слишком странно и подозрительно, но... впереди их ждало последнее выступление на этой неделе, а все остальные проблемы... Пожалуй, пока их стоило отложить в сторону и обдумать чуть позже. Их фанаты – вот кто сейчас имел по-настоящему важное и первостепенное значение. И никто и ничто больше. Даже, слава богу, все же объявившийся, раскрасневшийся и встрепанный Чонун , у которого, вопреки всем опасениям Донхэ, нежные и теплые чувства были вовсе не к Хичолю... но тогда к кому? Слишком много вопросов. И, как всегда, ни одного ответа.