Way To A Dream

‒ Я надеюсь, ты поняла меня? ‒ Шивон сверху вниз посмотрел на выглядящую не слишком-то довольной девушку, воспитательная беседа с которой длилась почти сорок минут. После того, как все участники SFS покинули общежитие, разумеется. ‒ Да, менеджер Чхве, ‒ поджав губы, кивнула она, награждая его полным презрения и злости взглядом. Но Шивона уже очень и очень давно нельзя было задеть чем-то подобным. Особенно какой-нибудь посторонней девице, на которую ему, в общем-то, было практически плевать. Пока она не лезла к нему и не мешала его планам. Собственно, именно поэтому, чтобы убедиться, что эта идиотка не натворит глупостей и не испортит им абсолютно все, он и снизошел до этого разговора, надеясь, что это будет первый и последний раз, когда они вынуждены общаться тет-а-тет. ‒ Вот и умница. Не хочешь проблем для Хёкджэ ‒ не создавай их. И, будь добра, не путайся под ногами у ребят: у них и так много работы, ‒ на всякий случай повторился Шивон, хотя, кажется, эта девица была не такой уж и ненормальной. И отлично усваивала все, что ей сказано, с первого раза. ‒ Я уеду сразу же, как только поправится Хёкджэ... ‒ Вот и правильно. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из репортеров или фанатов узнал, что в общежитии SFS поселилась девушка. Так будет спокойнее. Всем нам. Отлично, вот и договорились, ‒ довольно потерев ладони, менеджер Чхве с улыбкой подвел черту под этой не слишком приятной, но все же продуктивной беседой и, бросив взгляд на часы на запястье, спохватился: ‒ Так, все, мне пора на встречу, ‒ и скомканно, скорее для формальности попрощавшись, покинул кухню, а затем и общежитие группы, до крайности довольный собой и тем, как красиво ему удалось обтяпать всю эту не слишком приятную и крайне щекотливую ситуацию. И все остались при своем, пусть это и встанет им в небольшую копеечку. Но в этой ситуации Шивон был готов потратить немного денег. Ради собственного спокойствия. И спокойствия всех остальных, конечно же. Забавно, но, несмотря на острое желание лишить пары зубов и свернуть нос одному чересчур болтливому охраннику, Сыльги тоже осталась крайне удовлетворена результатами этого разговора. Да, ей и правда придется уехать сразу же, как только поправится Хёкджэ. Но ей и так рано или поздно пришлось бы вернуться домой: дядюшка Кан совсем не справлялся с их магазинами, и если они не хотели окончательно развалить на части дело своих родителей, то... Сыльги следовало заняться этим. Как можно скорее. Пока Хёкджэ будет заниматься своим делом. Заменять Ынхёка. Вот только теперь на совершенно других условиях. Она мало того, что выбила из менеджера Чхве дополнительное соглашение к контракту и гонорар для Хёкджэ за уже отработанные недели, так еще договорилась и о последующих оплатах, которые должны быть ничуть не меньше той суммы, что получал за свою деятельность Ынхёк. Ведь Хёкджэ и был им. Ынхёком. И это уже было хоть что-то, раз уж разорвать без выплаты баснословной неустойки этот совершенно ненормальный контракт, который по дури подписал Хёкджэ, нет никакой возможности и лучший адвокат Сеула, специализирующийся именно на такого рода делах, подтвердил этот факт Сыльги, то следует выжать из всей этой ситуации по-максимуму. Хотя бы денег. Они же никогда не бывают лишними. Особенно для молодой семьи, у которой из всех доходов лишь два совершенно убыточных бизнеса и жилье в никому не нужной глуши. Да, Сыльги пришлось немного прогнуться под менеджера Чхве, поуговаривать и даже поумолять его, но... результат того стоил. Порою она отлично чувствовала некоторых людей, и менеджер Чхве оказался из этой категории. Тем, кто обожает, когда перед ним пресмыкаются. И Сыльги была готова сыграть эту роль для него. Ради Хёкджэ. И ей даже почти не было стыдно и неловко от этого, ведь иначе в этом гадюшнике не выжить. И не получить того, что принадлежало им по праву. Поднявшись с места, девушка довольно улыбнулась и потянулась, а затем, включив по дороге чайник, пошла в комнату за телефоном, чтобы написать Донхэ, что она хочет поехать на встречу с частным детективом вместе с ним, ведь отыскать Ынхёка теперь было одним из ее жизненно важных, практически шкурных интересов. Потому что если этот ублюдок так и не найдется, то Хёкджэ придется навсегда занять его место, и... О нет-нет-нет, Сыльги никогда и ни за что не согласится строить отношения и семью с айдолом. Пусть даже это будет Хёкджэ. Ни-за-что. Поэтому им следовало отыскать Ынхёка. Причем как можно скорее. И это лишь из-за ее личных сугубо корыстных целей, а не потому, что она вдруг испугалась, что с этим моральным уродом, близнецом которого Хёкджэ не повезло родиться, и правда могло случиться что-то не то…

***

Ынхёк старательно делал вид, что он спит. В последние дни он виртуозно научился притворяться спящим, чтобы не видеть этого поганого ублюдка и не слушать его жалкие причитания, от которых у него уже начинался нервный тик. У них же любовь. Как он мог так поступить. Предать их высокие чувства. Ч-у-в-с-т-в-а. Л-ю-б-о-в-ь. Этот псих действительно верил в то, что происходит здесь и сейчас, в этом доме, в этой комнате, называется именно так. Если бы Ынхёк только знал, чем может закончиться этот роман... он бы ни за что в жизни не связался с этим ненормальным! Но всё... всё ведь так хорошо начиналось. Он казался таким сильным, надежным, земным. Человеком, за которого можно было зацепиться и остаться на плаву. Ынхёку всегда нравились такие люди. Мужчины и женщины. Как Донхэ и Ара. Вот только он не всегда нравился им. Или нравился, но не до конца. С поправкой. А эта сволочь... У него что, раздвоение личности?! Хотя все эти его сцены ревности и слова о том, что он ревнует его даже к подушке, должны были насторожить Ынхёка. Но не насторожили. И что же? Это что, справедливая плата за его тупость и невнимательность? Или расплата за все его грехи? Ынхёк не знал. Сейчас он знал лишь одно: ему уже вряд ли сможет помочь хоть кто-то и он вряд ли сможет выбраться живым из этой комнаты и этого дома, а значит... ему уже нечего терять. Или все-таки есть? Если бы у него только был шанс... Оказывается, ему очень нравилось жить. И совсем не нравилось умирать. Это было страшно. Ему было страшно. Оказывается, он еще и трус. Ынхёк чувствовал, что он окончательно запутался и впервые за много лет действительно не знает, что делать. И что рядом нет абсолютно никого, кто мог бы помочь ему. Хотя бы просто поддержать. Или дать совет. Впервые за много лет он не мог скрыться за плечами ребят из группы, менеджера Чхве, начальника Ли, Чжоу Ми, Шиндона и еще почти сотни людей, что работали с ними и всегда прикрывали его скандалы и косяки. Сейчас их не было. И он оказался хуже новорожденного младенца. Абсолютно беспомощный, глупый и несчастный. Он пытался придумать, что ему делать, как ему спастись и сбежать, составить в своей голове хоть какой-нибудь, даже самый безумный и невыполнимый план. Но... там была лишь болезненная зияющая пустота и ничего больше. Ни одной идеи. Ни одной здравой мысли. Ни-че-го. Жалкое ничтожество. Вот самая верная характеристика, что подходила ему. Жалкое, искалеченное, привязанное к кровати ничтожество. Игрушка ненормального психопата, который сначала в порыве ярости искалечил его, а теперь долго и с удовольствием лечил: обрабатывал какой-то вонючей мазью синяки и ссадины, накладывал жутко болезненные и неудобные тугие повязки на вывихнутую руку и на то ли треснувшие, то ли сломанные ребра, которые неприятно саднили и словно сдавливали легкие всякий раз, когда Ынхёк пытался сделать нормальный вдох. Он вливал в него какие-то лекарства, ставил уколы и капельницы, обклеивал обезболивающими пластырями, постоянно вытирал его, подкладывал судно и выносил его и даже кормил с ложечки гадостными детскими пюре. И все это было настолько стыдно и унизительно, что Ынхёк каждый раз ощущал едва ли не физическую боль, когда эта сволочь делала это с ним. И он бы с удовольствием послал его ко всем чертям, вот только... физиология была куда сильнее и стабильнее его гонора, который истончался каждый раз, когда ему хотелось в туалет. Или пить. Или есть. Или еще одну капельницу с обезболивающим. А он сам... Может быть, он и не заслуживает лучшего. Может быть, он уже просто взял и умер и это его персональный ад. Хотя... судя по тому, какой болезненной была сегодняшняя капельница, он все еще жив. Вот только надолго ли? Ынхёк откуда-то помнил и знал, что этот клекот в бульканье и боль в легких ‒ плохой знак. Очень и очень плохой. Смертельный, если его не лечить. Но, похоже, этот псих верил в то, что его капельницы и примочки смогут вылечить и это. Да даже если и так! Даже если он и правда выходит его, кто знает, когда он сорвется в следующий раз и изобьет его так, что это уже нельзя будет вылечить ничем?! Он ни в чем не знает меры. Ни в ненависти, ни в любви, ни в злости. Теперь-то Ынхёк очень ясно представлял это. Как и то, что он не отпустит его. Сам ‒ никогда. И, возможно, Ынхёк бы окончательно опустил руки и потерял те жалкие крохи надежды, что остались у него, если бы не одна мысль, вернее, если бы не один человек. Хёкджэ. Он должен держаться из-за брата, ведь если самого Ынхёка не станет, то этот псих переключится на него. И этого Ынхёк просто не мог допустить. То как блестели глаза этого ненормального, когда он говорил о его брате в последние дни… Нет-нет-нет! Ни за что. Никогда. Только ради этого, ради Хёкджэ, он должен держаться до конца. И... ему нужно предупредить его. Хоть как-то сообщить ему о том, что главная опасность в его жизни сейчас куда ближе, чем он может себе представить. Передать всего одно сообщение, несколько слов, которые и правда могут предотвратить беду, но... как? Как? Как?! Как передать это чертово сообщение?! Ынхёк не знал. Поэтому он просто лежал и притворялся, что спит, надеясь, что в один прекрасный момент судьба все же сжалится над ним и подарит ему один-единственный, малюсенький шанс, чтобы хотя бы просто предупредить Хёкджэ. Или... у него уже был он, этот шанс, который он упустил, просто не догадавшись вовремя набрать телефон службы спасения...