Way To A Dream

Чем быстрее приближался этот ужин со спонсорами и инвесторами, который на самом деле был вовсе не ужином, а целым приемом на добрых две сотни человек, тем меньше Хёкджэ нервничал. Куда сильнее его волновал столь же стремительно приближающийся концерт, относительно которого Хёкджэ преследовали куда более неприятные предчувствия. Да и эта пропасть, что после больницы вновь разверзлась во всю ширь между ним и практически всеми членами группы, как бы Чонун, Хичоль и Донхэ ни пытались делать вид, что все хорошо (в отличие от Кюхёна, который не утруждал себя никаким видами притворств), все было... нехорошо. Вернее, еще хуже, чем с самого начала. И Хёкджэ даже не представлял, что ему нужно делать, чтобы хоть как-то уменьшить этот раскол. Единственное, что он мог, ‒ всеми силами пытаться причинять окружающим как можно меньше проблем и безупречно играть роль своего брата, и... все?! А еще притворяться, что все хорошо и что он совершенно не волнуется и не переживает каждую секунду существования за своего брата, который и правда опять умудрился вляпаться в неприятности. Причем этот раз был... куда серьезнее и страшнее предыдущих. Особенно если верить тому видео с парковки, которое сегодня ночью прислал им с Донхэ частный детектив. И если бы не напомнивший Хёкджэ про его контракт и соглашение Донхэ, то Хёкджэ бы в тот же момент бросился в полицию, а так... Хёкджэ внял всем уговорам Донхэ, и они решили дать детективу для выяснения всех подробностей того, что они увидели на парковке, ровно десять дней, а затем... затем они решат, что делать, куда идти и где просить помощи. Если это была не инсценировка и помощь им действительно окажется нужна. А пока они делали вид, что все хорошо, и пытались жить нормальной жизнью. Если так все это вообще можно было назвать. И в этой игре в двойственность Хёкджэ уже стал почти виртуозом. И именно поэтому сейчас, когда до проклятого ужина осталось меньше часа, он не нервничал вообще. А просто спокойно сидел, закрыв глаза и позволяя Мико раскрашивать себя, как куклу, и прогонял в который раз по кругу в своей голове имена и фотографии. Чтобы быть спокойным. И не думать ни о чем и ни о ком, кроме них. Не думать об Ынхёке, который сейчас где-то там, в это самое мгновение, отчаянно нуждался в его помощи. А Хёкджэ не мог помочь ему. Ничем. Да кому он вообще мог помочь?! Жалкое ничтожество. ‒ Все, можешь открывать глаза, ‒ закончив рисовать что-то отвратительно-липкое на его веках, скомандовала Мико, и Хёкджэ нехотя подчинился ей. И тут же встретился взглядом с собственным отражением в зеркале. Хотя... в этом отражении было настолько мало от настоящего него, от Хёкджэ, что... можно ли это было назвать ЕГО отражением? Темно-бордовые, выкрашенные в идеально подобранный Марком цвет волосы, уложенные в столь же безупречно идеальном беспорядке. Темно-бордовые линзы, отлично скрывающие затравленный, полный болезненного ужаса взгляд и все эмоции того, кого так старательно скрывали за этим образом. Безупречно отрисованное правильным макияжем лицо. Брови, глаза, губы, скулы и даже нос. Разве такая безупречность вообще может существовать в действительности? Разве таким может быть Хёкджэ? Разве может он настоящий носить всю эту дорогучую неудобную одежду, обувь и украшения? Разве могут быть у него все эти татуировки? Разве он, Хёкджэ, вообще может быть таким, здесь, на этом месте? Нет, в этом зеркале отражался Ынхёк, внутри которого где-то глубоко-глубоко был спрятан Хёкджэ. Так, чтобы никто, не дай бог, не заметил его. ‒ Вот и отлично, сейчас намотаем шарф ‒ и будешь готов, ‒ широко улыбнулась девушка, даже не обратив внимания на то, с каким недоверием, ненавистью и презрением рассматривает свое отражение в зеркале ее «пациент», и, попросив Хёкджэ подняться с места, ловко достала огромный тонкий прозрачно-серый шарф с черными разводами из пакета с весьма красноречивой надписью Hermes и столь же ловко намотала его на Хёкджэ, намертво зафиксировав его скотчем и целой горой булавок (а ведь когда-то Хёкджэ и правда верил в то, что кто-то умеет просто вот так вот красиво завязывать и носить шарфы, а на деле...). Чтобы все помнили о том, что он все еще немного болен и бережет голос, даже не смели сомневаться в этом факте и не задавали лишних тупых вопросов, отвечать на которые Хёкджэ все равно бы не пришлось. ‒ Все, наш Ынхёк готов, ‒ окинув Хёкджэ с ног до головы еще одним критичным взглядом и не найдя в его облике ни малейшего изъяна, вынесла свой вердикт Мико. ‒ Отлично, иди сюда, мне нужна твоя помощь, ‒ услышав голос помощницы, тут же позвал ее к себе юлой крутящийся вокруг последнего неготового к вечеру участника SFS ‒ Кюхёна ‒ Марк, который на самом деле вроде бы был всего лишь простым визажистом и парикмахером, а еще немного маникюрным мастером и стилистом, художником по телу и косметологом, но работа в агентстве и в частности с SFS приучила его к тому, что людям его профессии порою приходится делать очень и очень странные вещи. Вот и сейчас ему приходилось устранять последствия весьма неприятного промаха их спонсоров, почему-то приславших Кюхёну штаны на два размера больше, чем было указано в листе требований. Конечно, они сами немного были виноваты в том, что не провели все замеры еще вчера, когда одежда только приехала, и поэтому сейчас им приходилось править последствия собственных косяков по живому, а именно впопыхах прямо здесь вручную ушивать эти чертовы штаны, а затем фиксировать их на пятой точке драгоценного гитариста SFS двусторонним строительным скотчем ‒ так, чтобы они сидели как нужно: не топорщились и не морщились, не висели, обтягивали то, что надо, а что не надо ‒ скрывали. И... час нервов и недовольного бухтения гитариста Чо, половина катушки черных ниток, десяток исколотых пальцев, два мотка скотча ‒ и эти проклятые штаны сидели на Кюхёне лучше, чем на любой модели! ‒ Просто идеально, ‒ еще раз, с силой прогладив ладонями линию бедер и заставив Кюхёна повернуться вокруг своей оси, довольно выдохнул Марк, поднимаясь с колен и разминая затекшие ноги и спину. ‒ Ну кому как, моя задница и каждый волосок на ней что-то не в восторге от вашего творчества, ‒ недовольно фыркнул Кюхён, поворачиваясь спиной к зеркалу и пытаясь получше разглядеть свою самую пострадавшую на сегодня часть тела, которая и правда выглядела весьма и весьма недурственно. Настолько, что у него все еще оставались вполне себе приличные шансы очаровать с ее помощью какую-нибудь очень одинокую и жаждущую непристойных приключений даму, с которой они могут приятно завершить этот грозящий быть слишком долгим и занудным вечер. А быть может, разнообразить его. Ведь не зря же они в отеле, где бездарно пропадает такое огромное количество уединенных помещений и горизонтальных поверхностей. ‒ А мне кажется, что ей очень даже ничего, ‒ на пару мгновений оторвавшись от очередного раунда игры на своем смартфоне, окинул Кюхёна оценивающим взглядом вольготно рассевшийся на одном из диванчиков в их импровизированной гримерной Чонун, на коленях которого мирно дремал уставший после утренних съемок и уже давно готовый Хичоль. ‒ Тебе кажется, ‒ недовольно зыркнул на одногруппника Кюхён и, прищурив глаза, обернулся к начавшему собирать с пола остатки их бурной деятельности Марку: ‒ Каждый волос, выдранный из моей несчастной задницы, и каждый их болезненный стон на твоей совести... ‒ А? Что? Кто-то сказал что-то про задницу? ‒ сонным голосом поинтересовался откуда-то с колен Чонуна осоловело хлопающий глазами Хичоль, заставляя Кюхёна побелеть от ярости и, пробормотав что-то невнятное о постоянно покушающихся на его драгоценный зад (на котором, между прочим, остался огроменный синяк!) психопатов и что ему срочно нужно покурить, вылететь из предоставленной им под гримерную комнаты в одном из крупнейших сеульских отелей, владелец которого был одним из основных инвесторов их предстоящего тура. Разумеется, исключительно из-за своей дочери-фанатки. ‒ Хэй-хэй-хэй, поосторожнее! ‒ попытался было возмутиться стоящий прямо на пороге снаружи гримерки и со вкусом отчитывающий Сонмина Шивон, которого злобно пыхтящий Кюхён просто каким-то чудом умудрился не снести с ног, однако парень не снизошел даже до того, чтобы обернуться к нему, что уж говорить про все остальное вроде ответов на вопросы «Куда ты?», «Что случилось?», «Кто опять тебя выбесил?». И поскольку трогать Кюхёна в таком состоянии не стоило, по крайней мере пока он не успокоит себя парой-тройкой сигарет покрепче, курить которые он явно и мчался с таким остервенением, Шивон решил, что разговор с ним следует отложить минут на десять-пятнадцать, и вновь вернулся к покорно стоящему рядом с ним и старательно изучающему рисунок на ковровом покрытии помощнику: ‒ Так на чем мы остановились? ‒ раздраженно нахмурился менеджер Чхве, пытаясь вспомнить, на каком момент была оборвана их беседа: ‒ Ах да! То есть ты в день наиважнейшего мероприятия, когда мы так нуждаемся в помощи и на счету каждый человек, просишь меня отпустить тебя домой? Из-за какой-то дурацкой сигнализации, с чего-то вдруг сработавшей у тебя дома?! Откуда вообще у такого, как ты, может быть собственный дом? ‒ Шивон окинул помощника брезгливым, полным недоверия взглядом. ‒ Это не мой дом... ‒ Так тем более. Какого черта я должен тебя отпускать?! ‒ Это дом моего дяди. Он уехал в командировку в Токио и попросил меня присматривать за ним. И тут сообщение... Он недалеко, мне нужно всего пару минут... ‒ сбивчиво и так и не решаясь поднять на начальника взгляда, попытался было объясниться Сонмин, однако менеджеру Чхве, конечно же, было плевать и на самого Сонмина, и на его дядю и их чертов дом, в который, кажется, кто-то залез, поэтому он, не желая больше слушать этот жалкий лепет, едва ли не пинками отправил Сонмина к организаторам ужина, чтобы тот проверил, все ли готово, а сам отправился искать и приводить в чувство испсиховавшегося Кюхёна, у которого на сегодняшнем вечере была своя, совершенно особенная и важная миссия ‒ очаровать и без того сохнущую по нему дочь одного из их инвесторов и сделать так, чтобы она уговорила своего папашу удвоить его вложения. И какой тут, к черту, дядя и дом, когда на кону стоят ТАКИЕ деньги?!