Way To A Dream

Если бы кто-то догадался спросить Хёкджэ, как ему удалось сделать это, то он точно бы не смог ответить. Ведь он и сам не знал, как ему удалось продержаться весь концерт. И не облажаться. Ни разу. По крайней мере по-крупному. Он, спасибо абсолютному слуху и бесконечным прогонам перед концертом, всегда вовремя вступал и попадал во все ноты, не забыл ни одного слова и ни одного движения, не исказил ни единой интонации и даже умудрился сыграть все то, что так старательно вдалбливал в него в последние дни Шиндон. А еще он, сам того не желая, отдал залу все то, что было внутри него, без остатка, выжав себя с той же силой, что соковыжималка выдавливает сок из апельсинов. Он так старался быть не собой, а Ынхёком, что в конце концов потерял и себя, и его. И когда все это безумие наконец-то закончилось и Хёкджэ вдруг, неожиданно даже для самого себя, оказался за сценой, там, где не было ослепляюще ярких прожекторов и беснующейся от каждого его слова и жеста, нет, от каждого слова и жеста Ынхёка, толпы, в относительных тишине и покое и вернувшемся в привычный ритм, размеренно текущем временном потоке, на него внезапно накатили такие усталость и апатия, что будь возможность, он бы лег прямо здесь, на этот затоптанный грязный пол, и, свернувшись калачиком, отключился от этой до боли режущей глаза, утомляющей и яркой реальности, но... Если бы все было так просто. На финальной песне концерт заканчивался лишь для фанатов. Но не для самих SFS, не для стаффа, не для приглашенных гостей и репортеров. Да что уж там, даже среди фанатов было два десятка победивших в лотерее счастливчиков, получивших возможность после концерта сфотографироваться и пообщаться с группой. Хотя... назвать общением пару вымученных фраз и улыбок для фото можно было с большой натяжкой. Но с трудом стоящий на ногах Хёкджэ сейчас просто физически не был способен на большее. И если бы не подпирающие его с двух сторон Донхэ и Хичоль, периодически напоминающие ему, что нужно улыбаться, то он не был бы способен даже на это. Головокружение, слабость, шум в ушах, дрожь, опустошенность, тошнота ‒ кто бы знал, что последствия выступления на сцене могут быть похожи на обычное пищевое отравление. Хёкджэ всегда казалось, что все это должно приносить радость и удовольствие, но... Возможно, он и правда был отравлен всем этим. Их с Ынхёком ложью, исчезновением брата и всей той жуткой паутиной обмана и лжи, в которой он с каждым днем запутывался все сильнее и сильнее. Невыносимо. Нет, если все это и правда должно было случиться и он должен был выйти на сцену, то... совершенно не так. Но судьба ‒ капризная дама с невозможно дурным чувством юмора, любящая исполнять наши мечты в весьма извращенном стиле. После фанатов, конечно же, пришла очередь их невозможно фальшиво восторгающихся концертом коллег, которые под бешеный треск фотоаппаратов неусыпно бдящих за каждым их жестом репортеров приносили свои поздравления и восхищения ничуть не ведущимся на этот спектакль, но так же мило и невозможно фальшиво улыбающимся в ответ и благодарящим всех и вся SFS. Хотя... в этом спектакле было кое-что настоящее. Зависть. Очень много зависти и яда, которые сочились буквально из каждого поздравляющего их человека. Да, Хёкджэ не знал их имен, но прекрасно видел, что большинство этих людей сейчас мечтают оказаться на их месте. В отличие от него. Но... его, как всегда, никто не спрашивал. Или все-таки спрашивал, просто Хёкджэ дал не тот ответ на этот вопрос? Кстати о вопросах. Самое забавное было то, что абсолютно никто из этих людей не сказал ни слова об Ынхёке и его голосе. Не заметили? Или просто решили не обращать на это внимание? В отличие от репортеров, которые, конечно же, заметили все и не постеснялись осыпать смутившегося Хёкджэ кучей комплиментов по поводу его "воистину великолепного прогресса". Вот только им было невдомек, что на самом деле никакого прогресса и не было. Но все это было не так страшно, как предстоящее Хёкджэ объяснение с группой. Если менеджер Чхве выглядел ничуть не удивленным и, похоже, все же был в курсе их прошлых совсем не детских шалостей с Ынхёком, то вот все остальные... Что он должен сказать им? Как объяснить? Могут ли они догадаться о чем-то? И если да, то Донхэ... Как им сделать и пережить все это? Лишь при одной мысли об этом разговоре Хёкджэ становилось настолько дурно, что он и правда по-настоящему был готов рухнуть в обморок, прямо здесь. Только бы не объяснять им ничего. Но... все, что у него было сейчас, ‒ лишь немного времени, чтобы собраться с духом и придумать хоть какое-то, пусть даже отдаленно правдоподобное объяснение. Всплеск адреналина и неожиданный приступ вокальной одаренности? Фобия сцены и музыки? Или... просто пожать плечами и сказать, что да, он умеет петь, но никогда не хотел заниматься этим и никаких подмен не было и быть не могло? А если кто-то вспомнит и сопоставит его голос и голос Хёка? Полный бред. Но что-то умнее... Может ли оно вообще сейчас прийти ему в голову? Поэтому сейчас Хёкджэ по-настоящему был рад всем этим бесконечным гостям, фальшивым улыбкам и поздравлениям. Он был даже рад репортерам и их как обычно тупым и полным подводных камней и придирок вопросам. И бесконечной веренице инвесторов и прочих значимых людей, которым им тоже нужно было кланяться, улыбаться и пожимать руки, Хёкджэ был столь же несказанно рад. Всем, кто сейчас хоть как-то мог отсрочить время его казни. За исключением лишь одного человека, которому... и правда хватило наглости сюда заявиться?! Когда Хёкджэ увидел, как в небольшой зал, который им выделили для «общения» с поклонниками, репортерами и гостями заходит менеджер Чхве в компании продюсера Чона, то его сердце пропустило удар. А затем второй. И еще. И если бы не пальцы Донхэ, сжавшие его предплечье с такой силой, что еще немного ‒ и он просто переломал бы Хёкджэ все кости, то... наверное, он бы так и скончался на месте от сердечного приступа, потому что его сердце просто бы забыло, что ему нужно биться, а тело ‒ что ему нужно дышать. Но слава богу, что рядом с Хёкджэ был тот, кто смог привести его в чувство. Хотя бы немного. Страх и отвращение. А еще стыд. Это все, что мог испытывать Хёкджэ при виде этого расплывшегося в приторно-сладкой и тошнотворно-фальшивой улыбке человека, тщательно загримированное лицо которого все еще хранило следы ударов Донхэ. Проклятый извращенец и ублюдок. И как только Ынхёк мог с ним?.. Его брата всегда тянуло в неприятности, и именно поэтому с ним вечно случалась какая-то дрянь. Как и сейчас. И поскольку Хёкджэ сейчас был Ынхёком, то эта дрянь случалась и с ним. Все слишком логично и закономерно. Как всегда. Менеджер Чхве и продюсер Чон говорили им что-то. Но Хёкджэ, вновь захлестнутый волной мыслей и переживаний то ли об Ынхёке, то ли о самом себе, не слышал их. И не видел их лиц. И лишь один фрагмент этой встречи отчетливо врезался в его память: как продюсер Чон протянул свою холеную руку для рукопожатия, но и Донхэ, и Чонун, и Кюхён, и Хичоль проигнорировали ее. Это было важно. А вот все остальное не совсем. После продюсера Чона к ним подходило еще много людей, но Хёкджэ даже не запомнил их. Разве что пару последних человек ‒ парней из стаффа, которые совершенно искренне поздравляли и благодарили их. И Хёкджэ хотелось столь же искренне поблагодарить их в ответ. За помощь и хорошо проделанную работу. Но силы окончательно оставили его словно начавшее существовать отдельно от разума тело. Однако очень скоро им пришлось насильно соединиться, ведь люди и та передышка, что они дали Хёкджэ, закончились и... менеджер Чхве сказал им идти в гримерную, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к небольшой вечеринке-сюрпризу в честь начала тура. Вот только... все они знали, что идут в эту заваленную вещами и косметикой комнатушку вовсе не за этим. Хёкджэ ощущал. Это витающее в воздухе напряжение. Кожей. И всеми остальными функционирующими сейчас органами. И когда Чонун попросил ждущих их во всеоружии Мико и Марка дать пару минут для разговора и оставить группу наедине, то... все встало на свои места. Резко. Вместе со всеми глядя на то, как лохматый и мокрый насквозь после финальной, особо яростной и яркой части шоу Кюхён закрывает двери и оборачивается к нему, Хёкджэ уже знал, какой вопрос услышит спустя буквально пару мгновений: ‒ Так значит, ты умеешь петь, да? А еще Хёкджэ знал, какой он даст на этот вопрос ответ: ‒ Да, ‒ просто потому, что что-то отрицать сейчас и спорить было бы глупо. Да и у Хёкджэ, честно говоря, не было ни сил, ни желания на это. ‒ И на том концерте тоже был ты? ‒ не сводя с Хёкджэ пристального тяжелого взгляда почти прошипел, очевидно, решивший стать всеобщим гласом Кюхён. ‒ Я... Я... На каком концерте? ‒ попытался было хотя бы сымитировать удивление и растерянность Хёкджэ, но, судя по скептичным лицам SFS, у него не слишком вышло, ведь и то, о каком именно концерте сейчас идет речь, он знал. Слишком хорошо. Как, кажется, и все остальные. Но... но как?! ‒ И на певце в маске, ‒ с тяжелым вздохом констатировал Чонун, заставляя Хёкджэ вздрогнуть и отвести в сторону взгляд. Просто потому, что если они знали и про это, то... Донхэ... ‒ Ты ничем не лучше своего братца! Чертов лживый лицемерный ублюдок... ‒ начал было взвинтившийся до предела Кюхён, у которого внезапно возникло острое желание вмазать сейчас кое-кому по морде. Даже несмотря на скребущееся где-то глубоко-глубоко внутри чувство вины за сегодняшнюю подставу. Но... эти два придурка... Ынхёк и Хёкджэ... Они сами виноваты в этом, в конце концов! ‒ Эх, а ты мне и правда нравился...Жаль, что все оказалось... так, ‒ тяжело вздохнув, перебил Кюхёна Хичоль, и, поняв, что этот разговор вряд ли может привести к чему-то хорошему, обнял так и замершего с открытым ртом, тяжело дышащего Кюхёна за плечи, и, пробормотав что-то о том, что им срочно нужно выпить водички и освежиться, вывел того из комнаты. Вслед за ними гримерную покинул так больше ничего и не сказавший Хёкджэ Чонун. А вслед за ним стремительным размашистым шагом из гримерной вышел Донхэ. Так и не удостоив Хёкджэ и взгляда. И не сказав ни слова. Ведь зачем нужны слова, когда все и так до боли очевидно?! И когда теперь они оба знали, что они оба знают. Обо всем, что было и что уже никак и никогда ‒ Хёкджэ казалось, что он не смеет даже надеяться на обратное, ‒ нельзя будет исправить.