Way To A Dream

‒ Ынхёк, Хёк, ты меня слышишь? ‒ Донхэ до боли в глазах вглядывался в бледное лицо, кожа на котором сейчас была настолько тонкой и хрупкой, что казалась почти прозрачной, просвечивая синеватую сетку сосудов и усиливали ощущение того, что лежащий на узкой больничной кровати парень вовсе не Ынхёк, а кто-то другой, не совсем живой и почти не настоящий. И эта жуткая повязка на голове, все эти гулко шумящие машины, капельницы и трубки вкупе с острой, режущей обоняние смесью больничных запахов лишь усугубляли это чувство. И все эти люди вокруг: врачи, медсестры, адвокаты, следователи полиции ‒ ни единого знакомого лица вокруг, кроме начальника Ли, где-то далеко, практически на периферии сознания... Все это и правда было как будто не по-настоящему, но, увы, происходило на самом деле. ‒ Мне кажется, он не слышит меня. Вы точно уверены, что он пришел в сознание? ‒ Да, судя по показателям, он уже в сознании. Зовите его, ‒ сосредоточенно изучая цифры на мониторе, подтвердил один из врачей. Кажется, этот мужчина даже представлялся Донхэ, возможно даже не раз, но эта информация проскользнула мимо его сознания. Единственная вещь, по которой Донхэ сейчас все еще различал этих людей, ‒ их одежда. Врачи и медсестры ‒ в синих костюмах и белых халатах, полицейские ‒ в черной униформе с погонами. ‒ Хёк, ты слышишь меня? ‒ склонившись практически над самым лицом Ынхёка, еще раз позвал его Донхэ и едва не шарахнулся в сторону, когда Ынхёк, захрипев, вдруг распахнул мутные, налившиеся кровью глаза. ‒ Хёк, это я, Донхэ, ‒ четко следуя инструкциям, которые ему дал один из лечащих врачей Хёка и его психолог, настоятельно порекомендовавший полиции и вообще всем, чтобы именно Донхэ говорил с пострадавшим ‒ не только потому, что он был его опекуном по документам, но и потому, что он, по сути, сейчас был в этой комнате единственным знакомым потерпевшего. Потерпевший. Да-да. Все они называли его именно так. ‒ Ты сейчас находишься в больнице. В безопасности. У тебя... у тебя может немного болеть голова, это потому что у тебя гематома в мозгу и потому что ты только что проснулся от наркоза. И если вдруг тебе станет сильно больно, ты скажешь мне, да? Ты же можешь сказать мне что-то, так? ‒ дрожащим от волнения голосом продолжил Донхэ, вопросительно глядя на Ынхёка, взгляд которого становился все осознаннее и осознаннее с каждым мгновением. ‒ Д-да, я могу... Вроде бы, ‒ хрипло выдохнул Ынхёк и внезапно вцепился в запястье Донхэ своими ледяными и почему-то влажными пальцами. ‒ Это правда ты, Донхэ? ‒ Правда я. Ты... ты в больнице. Ты больше не у этого человека, ты с нами, ‒ дрожащим голосом подтвердил Донхэ и, опередив вопрос Ынхёка о брате, продолжил: ‒ Полиция арестовала его, того человека, который похитил тебя. И им нужны твои показания, чтобы выдвинуть обвинения. Я задам тебе несколько вопросов, а полиция запишет твои ответы на них, хорошо? Если только ты сможешь ответить... ‒ Смогу, ‒ хрипло выдохнул Ынхёк, еще сильнее вцепляясь в руку Донхэ, и, чуть повернув голову, обвел мутным взглядом палату, в которой было слишком много расплывающихся силуэтов людей. И этот противный писк в голове... Но, кажется, он был способен сейчас пересилить его. Хотя бы попытаться. Немного. Потому что... Ынхёк пытался вспомнить причину, по которой он обязан был сделать это, но та ускользала от его все еще весьма зыбкого и слабо послушного сознания. ‒ Скажи, тебя правда похитили? ‒ нервно сглотнув, Донхэ задал первый вопрос из списка, который ему дала суровая женщина-следователь, ведущая их дело и сейчас зорко наблюдающая за ним и Ынхёком. Лишь от одного ее взгляда и присутствия в комнате Донхэ становилось неуютно, но... наверное, все полицейские и должны быть такими? ‒ Да, меня правда похитили, ‒ попытался кивнуть Ынхёк, к величайшему облегчению Донхэ воспринявший эту ситуацию на полном серьезе, ведь его привычные шуточки и язвительность сейчас вряд ли были бы уместны. Хотя... возможно, Донхэ бы даже обрадовался им, ведь они были бы прямым подтверждением того, что в этом бледном измученном парне, лежащем на больничной кровати, осталось еще хоть что-то от их Ынхёка. Хоть что-то кроме истерзанной внешней оболочки. Если оно, конечно, вообще осталось. ‒ И ты... ты знаешь, кто это сделал? ‒ задал следующий вопрос Донхэ, впервые радуясь тому, что тут работают и шумят все эти аппараты, а то эта гробовая тишина, которая стояла бы без них, слишком угнетала. Хотя, кажется, куда уже хуже... ‒ Конечно, я знаю, кто это сделал, ‒ Донхэ показалось, что в голосе Ынхёка прозвучала насмешка, настолько слабая и едва уловимая, что можно сказать, что ее и не было. А может быть, он так старался увидеть в этом человеке прежнего Ынхёка, что ему просто послышалось. ‒ Я же говорил тебе. Вам. Это был он. Канин, ‒ Ынхёк говорил настолько уверенно, что у Донхэ не возникло и толики сомнения в его словах, но он все равно (исключительно по настоянию полицейских!) был вынужден спросить: ‒ Ты точно уверен в том, что это был он? ‒ Конечно, я уверен, ‒ вот теперь Ынхёк точно попытался насмешливо фыркнуть, но боль в голове не дала ему этого сделать, заставляя парня болезненно скривиться и еще сильнее сжать в пальцах руку Донхэ, на которой после этого допроса наверняка останутся синяки. Он приходил ко мне каждый день, иногда два раза, и я... видел его. Постоянно. Поэтому да, я уверен, ‒ как можно более спокойным голосом подтвердил Ынхёк, прекрасно понимающий, что им всем сейчас, наверное, не до истерик. Да и, если честно, на шквал эмоций, крики, слезы и сопли у него, у его тела сейчас просто не было сил. Даже простая речь и попытки вспомнить что-то из того, что было, отнимали у него слишком много сил. А еще... Ынхёка не покидало невыразимое ощущение того, что он забыл о чем-то очень, просто непростительно важном. Но вот о чем?.. ‒ Он похитил тебя из квартиры, да? Ты помнишь, как это было? ‒ накрыв дрожащие, до побеления впившиеся в его кожу пальцы Ынхёка своей второй рукой, продолжил задавать вопросы Донхэ, краем глаза видя, как судорожно строчат протоколы полицейские, стараясь зафиксировать каждое слово, словно это и правда могло помочь им отыскать Хёкджэ, но... они хотя бы должны сделать так, чтобы эта мразь не вышла завтра на свободу. И вообще никогда. ‒ Да, из квартиры, ‒ подтвердил Ынхёк, чуть прикрывая глаза и делая глубокий вдох, чтобы совладать с внезапно накатившими тошнотой и головокружением. Приятным дополнением к нарастающей с каждой секундой головной боли. ‒ Мы же встречались с ним до этого. Долго. Он был таким ревнивым, и... В тот вечер я пришел, и повсюду были цветы. И свечи. И он с пистолетом. Он сделал мне какой-то укол, и все... Я очнулся уже там... ‒ Где там? Где именно он держал тебя? ‒ прочитав этот вопрос в глазах женщины-следователя, нарушил согласованный план допроса Донхэ и, получив от нее утвердительный кивок, понял, что задал правильный вопрос. ‒ Я точно не знаю... Дом. Это точно был дом. Минимум один этаж и подвал. Я был в подвале. Там была металлическая дверь, которую он снаружи чем-то задвигал... Шкаф или что-то такое. Я не знаю, ‒ собрав в кулак все свои уже почти иссякшие силы, рвано выдохнул Ынхёк, чувствуя, как лоб и спина покрываются противной липкой испариной. ‒ И еще я был в комнате. Там на окне была решетка, а за ней, кажется сад. Может, это было за городом? Я точно не знаю... Я был там, когда он вызывал мне врача, поэтому... ‒ Стоп, какого врача? Он вызывал вам врача? ‒ нарушив все договоренности внезапно вмешалась в разговор следователь, перебив Ынхёка и заставив того вздрогнуть и медленно повернуть голову в сторону нового источника шума. ‒ Да, ‒ до боли сощурив глаза, кивнул Ынхёк. ‒ Когда мне было плохо. Он перенес меня в комнату и вызвал врача, я украл у него телефон, чтобы позвонить, но так и не смог... ‒ Постойте-постойте, ‒ снова прервала Ынхёка следователь, у которой наконец-то появился шанс найти хотя бы одну реальную улику. Или реального свидетеля. ‒ Возможно, вы слышали, как ваш похититель обращался к доктору? Или сказал, из какой он больницы? Может, были еще какие-то детали, которые помогут нам и вам опознать его? ‒ почти на одном дыхании выпалила женщина, видя, как недовольно морщатся врачи. Слишком много тревоги для их пациента, но... был еще один парень, находящийся в куда более бедственном положении, которому они были просто обязаны помочь. ‒ Нет, я не слышал. Но я знаю его... ‒ Знаете? ‒ удивленно вскинула брови следователь. ‒ Конечно. Это же наш врач, ну... ‒ нахмурившись, Ынхёк перевел взгляд на лицо Донхэ, который был напряжен так сильно, что, казалось, еще немного ‒ и он просто возьмет и разорвется на кусочки. ‒ Наш? ‒ недоуменно спросил Донхэ, не совсем понимая, о ком идет речь, но потом... Ну конечно же! ‒ Доктор Кан? ‒ с трудом сдержавшись, чтобы не сорваться на крик, переспросил Донхэ, пораженный своей внезапной догадкой. ‒ Конечно, он, ‒ наконец-то выудив из глубин своего сознания фамилию мужчины, кивнул Ынхёк, а затем... затем он вспомнил то, что так сильно тревожило его, и то, что он умудрился забыть. КОГО он забыл. ‒ Хёкджэ... Он... Донхэ?! Он у него?! Он все еще у него, да?! ‒ едва сумев совладать с собственным голосом, изо всех сил дернул на себя Донхэ Ынхёк, чувствуя, как боль и круговерть в его голове становятся все сильнее и сильнее, а грудь начинает сдавливать тяжелое кольцо удушья. ‒ Как долго он у него, Донхэ?! Он же пользуется снотворным. Чтобы усыпить. А Хёкджэ... Донхэ, у него же аллергия. Он же... просто не переживет. Донхэ... ‒ Ынхёк собирался сказать Донхэ еще что-то, но в этот самый момент аппараты, фиксирующие жизненные показатели его тела, оглушительно запищали, сигнализируя о том, что что-то не так, и уже в следующий момент сознание покинуло измученное тело Ынхёка, кажется, совсем не собирающегося бороться за свою собственную жизнь, ведь если Хёкджэ... Если с его братом что-то случится, из-за него случится, то на кой хрен ему нужна эта жизнь? Без его самой лучшей и самой ценной половины, потерянной лишь по его ‒ и только ‒ вине...